|
|
Не сверли меня, как дрель,
Не бери на понт,
Просто пил я свой коктейль,
Спрятавшись под зонт.
На бандита, Ваша честь,
Разве ж я похож?
А на пляже их не счесть,
Этих пьяных рож!
Ну какой с поэта вор,
Не смеши народ!
Это просто прокурор
мне мокруху шьёт.
Не лобзал я юных птах,
Не глядел на них,
Я ведь сам себе не враг,
И пока не псих.
Отвечаю за базар,
Не гоню пургу,
Водка с пивом – божий дар,
Там, на берегу.
Да, я стар, пиджак мой рван,
Меркнет в зенках свет,
Но за рифмою в карман
Не полезу, нет.
Моря жидкая слюда
Вестником беды,
Эх, цунами бы сюда,
Чтобы смыть следы.
На бутылочку гляжу,
Светят фонари....
А в Паттайе, на пляжу,
Плачут снегири.
Что сегодня на улице? Март,- говорят,
пусть еще не утихли метели,
но, похоже, зима не вернется назад,-
значит, год мы с тобой одолели.
Ах, как долго февраль занимал календарь,
еле-еле тянулись недели,
но, наверно, цветет уже где-то миндаль,
и готовит апрель акварели.
А под снегом ручьи и припев ворожбы,
пусть весна еще в самом начале,
снова будет апрель, ведь не зря от судьбы
мы друг друга собой закрывали.
Дай нам бог обретенного не растерять,
жить и дальше, надеясь и веря!
Дай нам бог каждый год календарь открывать
как евангелие от апреля.
20.03.2002
На тёмном фоне в белых майках скучают без чефира чайки. Гоняют пену из кефира все самогонщики эфира. У бывших волн особый шорох, в них вечеров сгорает порох, под сип сифона чьё-то пенье мешают с шелестом растенья...
Тускнеет берег, молкнет галька в календаре за мутной калькой. Воспоминанья исчезают и остаются в хате с краю. В ней спят муссоны и пассаты, фуражки с крабами, фрегаты. Храпит валюта до получки чтоб случай свёл с текущей сучкой в порту портвейновом у кнехта на родине Бертольда Брехта. Там деньги все в балетных пачках и все колени помнят качку. Бульвары пьют у волнореза, он третий день лежит нетрезвый в объятьях шлюхи из Шанхая. Она торгует жёлтым раем и ароматами Парижа...
Здесь ночь суда по днищу лижет, шаланды снов автокефальны, тела бесплотны и астральны. Рисуют звёзды профиль Бога стилетом южным в рюмке грога и пахнет рыбной плотью тина у маринистов на картинах...
Но внезапно по портьере
Пробежит сомненья дрожь.
Тишину шагами меря. . .
Ты, как будущность, войдешь.
Борис Пастернак
* * *
Разбив окно метлою, в жизнь мою
Ты ворвалась, порвав чулки и шубку,
«Откуда, дорогая?» – говорю,
А сам обнять пытаюсь, как бы в шутку,
«Дай помогу! Рваньё скорей снимай –
Потом зашьём…», и страстно шаря взглядом,
Я, предвкушая долгожданный рай,
Стащил с тебя сапожки, да и спрятал.
Ты босячком пред зеркалом прошлась,
Венера! Богом данная награда!
Мой зверь стонал, вулканом билась страсть,
А ты достала пудру и помаду.
Кентавром я вокруг тебя скакал,
Почти светясь от жгучего накала
И в дьявольский пускаясь карнавал. . .
А ты включила фен, утюг достала,
И на глазах всего за полчаса
Из Золушки ты превратилась в Фею,
Казалось, что волшебный миг настал,
И я сейчас небес достичь сумею!
Ты подошла – творения венец,
Полез я целоваться, конь буланый!
Подумав, что прелюдии конец,
А ты спросила: «Милый, где тут ванна?»
Расскажи мне, февраль, о прекрасной далёкой поре,
Подскажи что запомнить, а что навсегда позабыть.
Чья-то смерть спит у Бога, как пуля, в пустой кобуре,
Но под сердцем вмещается только желание жить.
Расскажи мне о марте, что зреет в солёных снегах...
Обещает весна наступить, но не раньше среды.
Там, на кровле ночует забытый антеннами страх,
Тает вечность, вбирая привычки и свойства воды.
И с карниза по капле срывается время в грааль,
Превращая паденье обычной воды в миражи.
К миражам прилагается старый бродяга февраль.
Я поверю в бессмертье, ты только мне всё расскажи.
«Любимая – жуть! Когда любит поэт…»
Б.Пастернак
…Дыханье сбивается, губы немеют –
Я тему веду, как дышу, как умею,
Чтоб вдруг оборвать при великом народе
На самой высокой – неслыханной – ноте…
Бывают у каждого эти – до стона –
Мгновенья, что требуют встречи достойной,
Все прежнее – только настройка оркестра –
Так ждут революции, смерти, ареста.
Любимая! Жуткое счастье какое –
Пропеть твое имя над черной рекою!
Любимая, как это больно, как больно –
В осенней Москве повстречаться с тобою...
Когда ты в отъезде, но здесь – твои вещи,
Когда ты уходишь – надолго, навечно,
Когда идут слезы от сильного ветра
И прячешь лицо за зеленым вельветом,
Когда твое тело целуют другие –
Люблю тебя, как на Земле – не любили!..
.
По колее дрезиной –
малый остаток трасс.
Снег, уже некрасивый.
Неба гнилой окрас.
Раньше всегда летала.
Резвая, как метла.
Ртуть – из семьи металла,
жизнь согнуть не могла.
Сказочные ландшафты
словно поела моль.
Классика – нивы сжаты,
и по сусекам – ноль.
Путь до конца известен,
вывезла кривизна.
По городам и весям
чья-то идёт весна.
Вот и куплет допелся.
А сочинить – о ком?
Вот и кончились рельсы.
Дальше чуток пешком.
Из ре-минорных бакалей
Просыпан сахар на пластинку,
Вино достойно королей,
Не растворить лишь только льдинки
До первозданной чистоты.
И льётся шорох под сурдинку
На себастьяновы мосты.
Иглой израненный винил,
В падеж винительный стекая,
Мешает звуков чёрный ил
И, мглой заполнив реки рая,
Поднимет прошлого суда,
И сносит ледяные сваи
Освобождённая вода.
Секундной стрелкой на часах
Сбегает время от расплаты,
И по-немецки точен Бах,
Деля на фуги и токкаты
И жизнь, и смерть, и нотный стан.
Так лист бумаги желтоватой
Вмещает целый океан...
Меж клавиш и органных струй
Из иоганновых регистров
Ты как-нибудь перезимуй
Эпоху проданных министров.
Пусть сумасбродит голова,
Вдвоём со слепнущим магистром
Найди для вечности слова.
И на скале бумажной выступ...
В причёсках у сестёр не дремлют змеи,
но дремлют флегматичные часы.
Такое промежуточное время,
несчастная срединность полосы.
Омоем раскалённою слезою
бестрепетность обугленных камней,
чтоб кончились всеядность мезозоя
и жертвенность последующих дней.
Пусть отдыхают гордые авгуры,
наш инструмент страшнее топора,
и клацанье зубов клавиатуры
не тихий скрип гусиного пера.
В гранёных рифмах плещется цикута.
Проснулся смерч в размеренности слов.
С базуками родятся Робин Гуды.
В часах почти закончился песок.
Закончит мальчик полукруг
На влажной глади
И, обернувшись, скажет вдруг:
«Садитесь, дядя!»
Как колокольчик, голосок,
И мир качнется,
И запульсирует висок,
И вздох прервется.
Окажется, что там в груди –
Совсем не птица,
И эта боль, того гляди,
Освободится.
А мальчик линию сотрет,
Не понимая,
Зачем у дяди скошен рот
Во тьму трамвая.
Страницы: 1... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ...20...
|