|
|
Январь пришёл ненастоящий.
В какую воду ты глядел,
Коснулся ты крыла какого?
Но ты увидел корень спящий,
Перо на дождевой воде,
Лицо усталое без грима.
Всё, что в тебе неповторимо,
Что вспомнишь и забудешь снова.
Ты открываешь эту дверь,
И кто-то маленький и странный
Протянет зеркальце: гляди.
Вздохнёшь устало: что за зверь?
В каких не побываешь странах,
Не встретишь ты лица такого:
Что смотрит на тебя сурово,
Ненастоящего среди.
Серёжки выронив в лугах
И сняв сандалии,
Ловлю чутьём: где вьёт Яга
Дымок сандаловый.
Где кот мышкует по скирдам
В обнимку с месяцем,
Где мутной нечисти орда
По зыбям бесится.
Готово зелье из вина, –
Чай крепло слухами.
Народу всласть поизвела, –
Ух, филин ухает!
Полёт прозрачен, как слюда,
Храним эклогами
Сивилл. Узнала по следам:
Ждёт милый в логове.
Я отпускаю тетиву, –
И ливень стрелами.
Как изловчилась пить во рву
С листа опрелого.
В кровь полосует брюхо мгле
Косою молнией.
Рассвет сквозь рану заалел.
- Проснись же, больно мне.
Под сапогом ехидничает снег.
Бреду, не возвращая взгляда с неба.
Щенок – защитник даже и от снега,
Он ничего не знает о весне.
Мой ласковый и преданный щенок
Бросается на скрип под сапогами...
Ах, не рычи, ведь нет спасенья даме
Среди зимы, где каждый одинок.
Колючая, запутанная сеть
Меж мной и звёздами по всей планете,
Удержат мёртвой хваткой в этой сети,
Как мне бы ни хотелось улететь.
По узкому, скрипучему пути
Брести мне, оступаясь так и эдак,
Ловить созвездья сквозь сплетенья веток
И ни одной беды не обойти.
Январь не переменится уже...
Расти, щенок! И снег, ехидно смейся...
На небе кровоточит Бетельгейзе,
Мерцая в унисон моей душе.
Рационально
Построив день,
И виртуально
Осмыслив сирень,
Специально
Не погасив свет,
И машинально
Усвоив совет,
Она ритуально
Надела туфли.
«Оригинально» –
Сказала Руфь ей.
Чуть сексуально
Отставив зад,
Весьма опально
Встретив пассат,
Вышла на улицу,
Как каждый день,
Пустив по лицу
Похотливость и лень.
Сухой земли растрескалась кора –
Скупым дождём напиться нету сил,
Летит лист ржавый в небе средь могил:
Пришла его погибели пора...
Дохнул в пустыню жаркий суховей,
Стовратных Фив овеял древний плен,
Усохла жизнь среди печальных стен:
Там ползал Солнца ядовитый змей,
Чей взгляд – огонь, а кожа как вода,
Движенье – луч, не меркнущий в пыли.
Там плач рабов, забитых до крови
Теней не тронет больше никогда.
Земля свята от жреческих молитв,
От вечных тайн могущественной лжи,
И жухлый лист взволнованно дрожит,
Теням внимая павших в пору битв.
Печать величья золотом черна –
Веками бремя тяжкое копить.
Меср-аль-Кехира жив и будет жить,
И Га-ка-Пта – священная страна!
В мире, полном пшеницы и льна,
Ночь хрустальная очень темна.
Не светись понапрасну, лён –
Ни один из нас не влюблён.
Но один из нас хвор и слаб,
Он боится нептичьих лап.
Видел он непонятный сон,
Будто кто–то в него влюблён.
Этот лён, этот мир во тьме
Поворачивается ко мне.
Раскрывает трава глаза,
И у ног шелестит гроза.
Полыхнёт и растает ночь.
Белый лён улетает прочь.
Я напьюся пшеничной в хлам.
Я тебя никому не отдам.
Пусть это будет не река, а рука.
Что ты ей сможешь дать?
Какую печаль, что так глубока?
Тихо скрипнет кровать,
Ноги ты свесишь и в воду войдешь,
В далекую даль пойдешь
По линии жизни большой, чужой –
Маленький, небольшой.
Пусть это будет не гроза, а глаза.
Сможешь укрыться от них?
Это не дождь, это божья роса.
Темный светлеет лик...
Под клёном раскидистым уберегись,
Грому ты поклонись.
И взглядом высоким ответь на взгляд
Листьев. Они не спят.
Пусть это будет не заря, а зря.
Всё, что ни было – зря.
Реки впадают в пустые моря,
Грозы – в глушь ноября.
Выйди во двор и замри: зари
Ты не увидишь, замри.
Ход замедляют твои часы
У розовой полосы.
В небо превратилась бирюза,
Рву разлуки дни и километры
И… ловлю твой взгляд, как флюгер ветры, –
У любви красивые глаза.
Пашня ждёт. Целуются грачи.
По тебе иссохну родниками.
Ночь приколет к платью лунный камень.
У любви дыхание свечи.
Лето вышьет тысячи рубах,
Пряди трав сплетутся в арабески,
НА воду нашепчут перелески.
От любви усталость на губах.
Счастье, как бессовестно ты врёшь!
Головы цветов летят с порога,
Смотрит мать растерянно и строго.
У любви на тонких веках дрожь.
К осени написана пастель,
В раму сжато время и пространство,
Не вернётся прошлое из странствий.
У любви не тронута постель.
Маленькая душа, от роду нет пяти.
Мнётся пакет, шурша, вот и держи в горсти
Мягкого дурака, друга на пару лет.
Пара – два сапога.
Видишь, засыпан след...
Здесь драгоценен снег, словно невесты шлейф.
Месяц, твой оберег, на ночь заляжет в дрейф,
Выстудит мир дотла.
Звёздам на откуп – свет.
Медные удила, лошади только нет.
Значит, пешком январь будет твой город брать.
Словно дружина встарь, небо захватит рать.
Тихо, как по ковру, по переулкам вдоль
Год уползёт в нору и превратится в ноль.
Топчет порог рассвет, винных паров пурга
Сводит его на нет.
Месяцу на рога
Бог примерял колпак, только всего один.
Пробовал так и сяк, всяк остаётся клин.
Он бы надел мешок, но мешковину всю
Ночь заплела в клубок, вот и осталась ню...
Путается старик, узел не развязать.
Год пролетит как миг.
Это – как выпить дать.
Слова осели пеплом на губах -
Не принимает их капризная бумага!
И ветер так стыдливо, в попыхах
Умчался прочь, прошелестев:"Так надо..."
С зубовным скрежетом потрескалась душа,
И совесть персты вкладывает в раны.
А врач-язык облизывал, шурша
Калину губ, что были без изъяна...
Чиста бумага... пепел на губах
Съедает мыслей пыльные монетки.
И катарактой спелой на глазах
Застыла боль паршивой белой меткой...
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...720... ...730... ...740... ...750... ...760... 761 762 763 764 765 766 767 768 769 770 771 ...780... ...790... ...800... ...810... ...850...
|