|
|
Так умирает надежда
«...я буду вместо, вместо, вместо неё...»
Из песни
«Нада, Федя, Нада!»
Из фильма
Итак, она звалась Надеждой,
Той, что ещё не умерла
И не носила под одеждой
Белья... Прикольная герла.
В двенадцать – мыслимо ли дело! –
Пей пиво, трахайся, пляши...
Пушок сбривала неумело –
Заели лобковые вши.
Потом сменила сто партнёров
Политехнических общаг...
Сыны окрестных комбайнёров
Имеют всех за просто так!
Она решила жить иначе,
Хотелось ласки и тепла...
Чтоб сразу бабки, тачки, дачи,
Надюха дедушку сняла!
А дед женат на поэтессе...
Но поэтесса – не стена,
Юна Надежда, город тесен,
И пусть подвинется жена!
Дедок хоть слабенький – мужчинка,
Естественно – не устоял:
Какие ножки, шейка, спинка,
Какая страсть – девятый вал!
Однако, зрел он постепенно,
Жены боялся, как огня...
Хотел Надежду нощно, денно,
Во всём жену свою виня,
Что ценит мужа маловато,
Общеньем с Музой занята...
Зато Надежда как пездата
В минете – чисто красота!
И вот – взыграло ретивое!
Надежду выгнали как раз:
Из института, громко воя,
Несла подушку и матрас.
И дед нашёл ей уголочек!
Наследство – материнский дом.
В графе «семья» не ставил прочерк...
Таки Гоморра и Содом.
Маман до денежки охоча:
Когда перепадает грош,
Что говорить о всяком прочем –
И проститутку в дом возьмёшь.
Надежда много лет скучала
В голодном райском шалаше...
Скучала?! С самого начала
Там не одна была уже.
Шалаш-шалман: орда киргизов
Переселилась на Алтай.
Какой киргиз у Нади снизу,
Какой был сверху – угадай!
Нет, не соскучилась девчонка!
Но и киргизы – беднота...
Ей от жены пирог с печёнкой
Приносит дедушка всегда.
Надежда внуков тихо нянчит
(До поэтессы дедов брак)
И думает, что всё иначе,
Что всё построилось не так...
Что только не предпринимала,
А он – одно да потому...
Уменье в памяти достала
И яйца выбрила ему.
А поэтессе – что за дело,
Крутнула пальцем у виска
И за стишки опять засела –
Дедок в доверии пока.
Но вновь супругой недоволен,
Мол, невнимание опять!
И возмущеньем этим болен,
Ушёл к мамане ночевать.
Он стал капризен, стал несносен,
Придурковат, и, наконец,
Пришли решающая осень
И окончательный звездец.
Надюша дождалась – ликует
И платье свадебное шьёт,
Да из эпиграфов лихую
Фальшиво песенку поёт:
Теперь я, дескать, покрасуюсь
И в бриллиантах похожу,
Хотя любить не обязуюсь
Свою развалину и ржу.
Теперь я мачеха! Как мило!
Хорош у падчерицы муж!
Сравнить постель – ну, просто вилы,
Мой дед из самых мёртвых душ!
Я вся стройна, а Ленка – рохля...
Подкатит Лёшенька ко мне,
И если б все в округе сдохли,
Меня б устроило вполне...
Но дед не зря прожил полжизни,
Хоть не полтинник по уму,
Всё ж изменил жене, отчизне,
Удрал, как вор в свою тюрьму,
Спать под бехштейновским роялем
С уборщицей из мастерской.
Довольна Наденька едва ли
Чудесной участью такой.
Я пишу вам письмо,
Не надеясь дождаться ответа.
Вы явились как сон,
И растаяли тоже как сон.
И на сердце моем
Нет теперь ни тепла, ни привета,
Только те два часа,
Что бродили мы с вами вдвоем.
Вот вокзал, вот перрон
Словно сцена бесхитростной драмы.
Рядом поезд застыл,
Ожидая зеленый сигнал.
Вы шепнули: «Пишите!»
И шагнули к подножке упрямо.
Грохот, тронулся поезд
И в туманную даль вас умчал.
Я писал вам всегда,
В ресторане, в театре, в трамвае.
Мои письма искали вас
И за вами по свету неслись.
Вы бежали от них,
Адреса за собой оставляя,
Спрятав в шляпной коробке
Свою бестолковую жизнь.
Но однажды зимой,
У стеклянной витрины «Пассажа»
Я застыл, очарован
Восхитительной пляской огней.
Вы шагнули ко мне
Из роскошнейшего экипажа,
Ослепив меня блеском
Своих драгоценных камней.
И, кружась, падал снег,
В этот миг словно ожили грезы.
Я тонул в глубине
Ваших синих, восторженных глаз.
Вы смутили меня,
Так печально промолвив сквозь слезы:
«Где же были вы, Блюхер?
Столько лет я страдала без вас!»
Она приходит, воровато
читая новые стихи.
Она не в чём не виновата,
не всё мое – её грехи.
Она мне словно укоризна,
с ней тяжело, но без неё
произошла подмена жизни
на равнодушное житье.
И я, обыденно талантлив
или бесцельно одарён,
живу случайно и некстати,
бродя по маю октябрём.
Я как бы рад её приходам,
но жду, когда она уйдёт.
Воде приятны пароходы,
но вряд ли что наоборот...
Чем ласковее, тем грустнее.
Пропахли радости бедой.
Не знаем: я – что делать с нею,
она – что делать ей со мной.
Я злюсь, когда её не вижу,
и усмехаюсь ей в двери.
Чем далее, тем сердцу ближе.
Что было, то и впереди.
SP|Scream
Как юность притягательна для глаз!
Не торопи ступеньки в длинной гамме...
И мне, я помню, молодость клялась,
И – по-английски... мелкими шагами...
Как дезертир с почётного поста...
И нет ей ни суда, ни обвинений…
Так чтоб не показалась жизнь пуста,
Бери побольше страсти и волнений!
В глубинах незапамятной реки
Уже готовы тысячи обличий.
Поосторожней время береги,
Сменяя ожидание добычей,
Живи умом, и сердцем, и душой...
Пусть ангелы хранят твоё дыханье,
Чтоб монитор твой вкупе с анашой
Не стали вдруг опорой мирозданья…
Грядущее неотвратимо «гут»!
Объединяя мелкие детали,
Тепло и свет по жизни повлекут,
По золотой, неизмеримой дали.
На луговых примятых травах
Колдует пьяная роса.
Взяв свистом третею октаву,
Резвятся юные ветра.
Горящим порохом на небе
Расплавлен солнечный восход.
И облака, как будто жребий,
Бросает утро в горизонт.
Скребётся листьями об горку
Ракиты сгорбленная ветвь.
С неё глядит ольшанка зорко
На то, как зазевался червь.
Межой пропахана дорога
Средь луга пузом тракторов.
Лес вдалеке зовёт без срока
Её к себе, под свой покров.
Мир только мнит о пробужденьи,
Открыв июльские глаза,
Но уж несётся из деревни
Гортанный голос пастуха...
Гой ты, Русь, моя вековая,
Взгляд сиротский на три двора.
Хоть и хата моя там с краю,
Но не с краю лежит душа.
Перекину под песнь гитары,
Пару струн, да возьму аккорд.
Я сегодня с тобой гуляю,
Словно мартовский, дикий кот.
Я сегодня с тобой в обнимку,
Твой целуя берёзовый стан –
Русь моя, пропою « Калинку»,
И до осени стану пьян.
Оттого, что кристальный воздух,
В летнем кладезе свеж и чист.
И кружится, сияя в звёздах,
Полнолуния жёлтый лист.
Я сегодня гуляю с жаром,
От заката, до самой зари,
С матерком говоря о главном,
Как все русские мужики.
Гой ты, Русь, моя вековая,
Взгляд сиротский на три двора.
Хоть и хата моя там с краю,
Но не с краю лежит душа.
Что добавить к тому, что я изменился?
Решительно нечего сообщить тебе, Вадик.
Мне уже очень давно не нравится пицца.
Я вряд ли когда-нибудь полюблю Вивальди.
Смена лета на осень, весны на лето,
Замена масла раз в десять тысяч,
Квартира в центре, дочь, это и это.
Это интересует тебя, дружище?
Я люблю жену в связи с тем, что она прекрасна.
Коллекция музыки стала в два раза шире.
В остальном всё по-прежнему, в жизни частной
Не к чему приложиться прочей сатире.
Что же до общих ценностей — это смешно, честно,
В чём-то я навсегда безнадёжен.
Чувак у ларька как две капли похож на Престли
И в стельку. А я — пока трезвый и инакий прохожий —
Беру за тридцать, выпиваю за двадцать,
Гляжу из окна на таких же как я — просто,
И совершенно не перед кем ломаться.
В ломке нет никакого роста.
Вкратце всё. Не поминай меня лихом.
Я приеду когда-нибудь. Ну, или не приеду.
Лучше ты, здесь тоже бывает тихо.
Поцелуй Оксану, привет соседу.
Пролетаю над лунной тропою,
Небо манит палитрою звёзд.
Промелькнул в темноте серый хвост
Друга – волка, что ладит со мною.
Я несусь сквозь пространство и время,
Отдыхая на теплой спине.
В этой ночи, как в терпком вине,
Оставляю печаль и сомненья.
Два глотка – для себя, два – для волка,
Мы танцуем на млечном пути.
И сверкают на серой груди
От разбитых созвездий осколки.
Появилось твоё отраженье
В ярких любящих волчьих глазах.
В унисон бьются наши сердца,
Изменяя небес положенье.
где-то там позади
мое прошлое, хоть
и пусто внутри, – в груди
жмется памятью плоть.
где-то там в колыбелях
уснет моя грусть.
помяни нас обеих –
- каплей боли из уст.
А сирень под окном,
как земля под огнём
на дыбы, словно взрывом поднята,
полыхают кусты,
в них соцветий кресты
в четырёх лепестках режут пятый.
Что в анфас, что с торца
жжёт по воле творца –
белый, красный, сиреневый. Цветом
бьёт в упор наповал,
с тишиной пополам,
не беря за погибель ни цента.
Запах резок и густ,
словно радость и грусть
всеми порами впитаны разом,
и сиреневый дым
холодит, как экстрим,
как чужой и таинственный праздник.
Ты такая ж, любовь,
над соцветьем голов
ты плывёшь одуряющим дымом,
перед тем, как отцвесть,
пятиредкостный крест,
даришь любящим,но не любимым.
Все твои миражи
в обаянии лжи,
растворясь, появляются снова,
а сирени пожар,
этот сладкий кошмар,
одурманит, пожалуй, любого.
Ну и что же, – цвети,
за тоску впереди, –
одурмань, охмури, разрыдайся!
И завянь, отплясав
по полям, по лесам,
и на следующий год повторяйся…
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...780... ...790... ...800... ...810... 820 821 822 823 824 825 826 827 828 829 830 ...840... ...850... ...860... ...870...
|