|
|
Что добавить к тому, что я изменился?
Решительно нечего сообщить тебе, Вадик.
Мне уже очень давно не нравится пицца.
Я вряд ли когда-нибудь полюблю Вивальди.
Смена лета на осень, весны на лето,
Замена масла раз в десять тысяч,
Квартира в центре, дочь, это и это.
Это интересует тебя, дружище?
Я люблю жену в связи с тем, что она прекрасна.
Коллекция музыки стала в два раза шире.
В остальном всё по-прежнему, в жизни частной
Не к чему приложиться прочей сатире.
Что же до общих ценностей — это смешно, честно,
В чём-то я навсегда безнадёжен.
Чувак у ларька как две капли похож на Престли
И в стельку. А я — пока трезвый и инакий прохожий —
Беру за тридцать, выпиваю за двадцать,
Гляжу из окна на таких же как я — просто,
И совершенно не перед кем ломаться.
В ломке нет никакого роста.
Вкратце всё. Не поминай меня лихом.
Я приеду когда-нибудь. Ну, или не приеду.
Лучше ты, здесь тоже бывает тихо.
Поцелуй Оксану, привет соседу.
Пролетаю над лунной тропою,
Небо манит палитрою звёзд.
Промелькнул в темноте серый хвост
Друга – волка, что ладит со мною.
Я несусь сквозь пространство и время,
Отдыхая на теплой спине.
В этой ночи, как в терпком вине,
Оставляю печаль и сомненья.
Два глотка – для себя, два – для волка,
Мы танцуем на млечном пути.
И сверкают на серой груди
От разбитых созвездий осколки.
Появилось твоё отраженье
В ярких любящих волчьих глазах.
В унисон бьются наши сердца,
Изменяя небес положенье.
где-то там позади
мое прошлое, хоть
и пусто внутри, – в груди
жмется памятью плоть.
где-то там в колыбелях
уснет моя грусть.
помяни нас обеих –
- каплей боли из уст.
А сирень под окном,
как земля под огнём
на дыбы, словно взрывом поднята,
полыхают кусты,
в них соцветий кресты
в четырёх лепестках режут пятый.
Что в анфас, что с торца
жжёт по воле творца –
белый, красный, сиреневый. Цветом
бьёт в упор наповал,
с тишиной пополам,
не беря за погибель ни цента.
Запах резок и густ,
словно радость и грусть
всеми порами впитаны разом,
и сиреневый дым
холодит, как экстрим,
как чужой и таинственный праздник.
Ты такая ж, любовь,
над соцветьем голов
ты плывёшь одуряющим дымом,
перед тем, как отцвесть,
пятиредкостный крест,
даришь любящим,но не любимым.
Все твои миражи
в обаянии лжи,
растворясь, появляются снова,
а сирени пожар,
этот сладкий кошмар,
одурманит, пожалуй, любого.
Ну и что же, – цвети,
за тоску впереди, –
одурмань, охмури, разрыдайся!
И завянь, отплясав
по полям, по лесам,
и на следующий год повторяйся…
В тусклом золоте багета
Свет во множестве зеркал.
Блики скользкого паркета,
Стол. На скатерти – бокал.
В нём горит зелёный пламень,
Два глотка – бальзам и яд.
Здесь несбыточным желаньем
Созерцающих поят.
* * *
Кумир вчерашний канул в анекдот,
Оставив липкий след на пьедестале,
И пьет запоем кинутый народ –
Его пустые посулы достали.
Под разговоры о «другом пути»
Эпоха перемен ломает кости,
Все идеалы спущены в сортир,
А вместо них – палёной водки вдосталь.
Кумир вчерашний – нынешняя боль.
Как душу не корчуй до самых пяток,
Но сызмальства усвоенный пароль
Не вытравить – ведь слово стало свято.
А, наспех вышибая клином клин,
Недолго достучаться до осколков,
И на отца пойдет с дубиной сын,
И старый друг посмотрит лютым волком.
Кумир вчерашний – притчей на устах,
В столицах и любом углу медвежьем
Частят его в сердцах и в пух и в прах,
Уже лелея нового прилежно.
Хоть подарил Господь давным-давно
Простую мысль всему честному миру:
«Не сотвори себе кумира», но
У нас пока ни шагу без кумира.
Не сотвори себе кумира
в долине идолов,
не сотвори.
Не повтори ошибок мира,
что наспех выдуман,
не повтори.
И в день восьмой над тихой заводью –
всё может быть! –
на глади вод проступит заповедь,
как нужно жить.
«Прости врагу...» – святые прописи! –
святой покой,
но отчего-то не торопишься –
второй щекой,
но отчего-то храм – с бойницами,
с крестом – мечи,
и сонм святых пустыми лицами
молчит, молчит...
Извне пришедший, в Лету канувший –
назначил срок,
и вязкой притчей тянет за душу
седой пророк,
спеша знамением неистовым
упрочить дни...
Наивен слог. Но что не Истина –
в Благой Тени?
К одной двери бесценность мира
пригоршней символов –
не собери.
Не сотвори себе кумира –
каким бы ни был он –
не сотвори.
Никто не сумеет нарушить спокойствия позы:
Игривая Мурка застыла, как будто больна,
Бессильно повесили головы красные розы,
Тяжёлая складка портьеры темнО зелена,
Недвижно лежит завиток на плече оголённом,
Прозрачна рука на пушистой кошачьей спине,
Глаза загостились навеки в краю отдалённом,
В чужой и пустынной, неведомой людям стране.
Прекрасна печаль, посетившая молодость рано:
На пристальный взгляд не ответит, юна и стара,
В ней нет суеты, это ангел, осмысливший странно
Вопрос благодарности злу и прощенье добра.
Печали отпив беспричинной смертельную дозу,
Останься в живых навсегда в глубине полотна!
Никто не сумеет нарушить спокойствие позы.
Никчёмны слова, всё равно их не слышит она.
Я помню тебя молодую,
как ты в окруженьи подруг,
похожа была на статУю,
на ту, что лишилася рук.
Надменно и гордо стояла,
но годы, как варвары злы,
спихнули тебя с пьедестала,
оставив лишь горькие сны.
Теперь же в дырявой матроске
ты урны шманаешь вокруг.
И схожа с Венерой Милосской
лишь только отсутствием рук.
Кто-то на главных ролях.
Кто-то лукаво хитрит.
Кто-то уже в королях.
Кто-то еще шестерит.
Я же всего лишь шут.
Мрачный шутник и бард,
Но может сделать игру
Джокер в колоде карт.
Часто бывает так:
Лучше любых козырей
Джокер в колоде карт
Грозных бьет королей.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...780... ...790... ...800... ...810... 820 821 822 823 824 825 826 827 828 829 830 ...840... ...850... ...860... ...870...
|