|
|
* * *
Я сосу никотин уже семь тысяч лет,
В моих лёгких вся мерзость сгоревших веков,
Кровяной чернозём, опостылевший бред
Бесконечной войны и саднящих оков.
Охлажденная плоть крепче тайны хранит,
Охлаждает кальян горьких истин дурман,
Кто заснул, тот умрёт, тот заснёт, кто не спит –
Шелестит то ли Библия, то ли Коран.
Мои сны веселы, в них ни зла, ни обид,
Бестелесною точкой парю в синеве.
Кто заснул, тот умрёт, тот заснёт, кто не спит,
Кто устал крест нести по тернистой стезе.
Кто отчаян судьбой, ищет веры оплот,
Не теряя надежды свой смысл обрести,
И пока в нём надежда на веру живет,
Не заснёт он и будет все дальше идти.
Он смирится с тоской одиноких ночей,
Он познает печаль, с нею станет на «ты»,
Он покинет страну бесполезных речей,
Безысходной любви и пустой суеты.
Я сосу никотин уже семь тысяч лет
И стремлюсь сохранить хоть кусочек души.
Скуден список одержанных мною побед,
Но попытки бывают порой хороши.
Так умирает надежда
«...я буду вместо, вместо, вместо неё...»
Из песни
«Нада, Федя, Нада!»
Из фильма
Итак, она звалась Надеждой,
Той, что ещё не умерла
И не носила под одеждой
Белья... Прикольная герла.
В двенадцать – мыслимо ли дело! –
Пей пиво, трахайся, пляши...
Пушок сбривала неумело –
Заели лобковые вши.
Потом сменила сто партнёров
Политехнических общаг...
Сыны окрестных комбайнёров
Имеют всех за просто так!
Она решила жить иначе,
Хотелось ласки и тепла...
Чтоб сразу бабки, тачки, дачи,
Надюха дедушку сняла!
А дед женат на поэтессе...
Но поэтесса – не стена,
Юна Надежда, город тесен,
И пусть подвинется жена!
Дедок хоть слабенький – мужчинка,
Естественно – не устоял:
Какие ножки, шейка, спинка,
Какая страсть – девятый вал!
Однако, зрел он постепенно,
Жены боялся, как огня...
Хотел Надежду нощно, денно,
Во всём жену свою виня,
Что ценит мужа маловато,
Общеньем с Музой занята...
Зато Надежда как пездата
В минете – чисто красота!
И вот – взыграло ретивое!
Надежду выгнали как раз:
Из института, громко воя,
Несла подушку и матрас.
И дед нашёл ей уголочек!
Наследство – материнский дом.
В графе «семья» не ставил прочерк...
Таки Гоморра и Содом.
Маман до денежки охоча:
Когда перепадает грош,
Что говорить о всяком прочем –
И проститутку в дом возьмёшь.
Надежда много лет скучала
В голодном райском шалаше...
Скучала?! С самого начала
Там не одна была уже.
Шалаш-шалман: орда киргизов
Переселилась на Алтай.
Какой киргиз у Нади снизу,
Какой был сверху – угадай!
Нет, не соскучилась девчонка!
Но и киргизы – беднота...
Ей от жены пирог с печёнкой
Приносит дедушка всегда.
Надежда внуков тихо нянчит
(До поэтессы дедов брак)
И думает, что всё иначе,
Что всё построилось не так...
Что только не предпринимала,
А он – одно да потому...
Уменье в памяти достала
И яйца выбрила ему.
А поэтессе – что за дело,
Крутнула пальцем у виска
И за стишки опять засела –
Дедок в доверии пока.
Но вновь супругой недоволен,
Мол, невнимание опять!
И возмущеньем этим болен,
Ушёл к мамане ночевать.
Он стал капризен, стал несносен,
Придурковат, и, наконец,
Пришли решающая осень
И окончательный звездец.
Надюша дождалась – ликует
И платье свадебное шьёт,
Да из эпиграфов лихую
Фальшиво песенку поёт:
Теперь я, дескать, покрасуюсь
И в бриллиантах похожу,
Хотя любить не обязуюсь
Свою развалину и ржу.
Теперь я мачеха! Как мило!
Хорош у падчерицы муж!
Сравнить постель – ну, просто вилы,
Мой дед из самых мёртвых душ!
Я вся стройна, а Ленка – рохля...
Подкатит Лёшенька ко мне,
И если б все в округе сдохли,
Меня б устроило вполне...
Но дед не зря прожил полжизни,
Хоть не полтинник по уму,
Всё ж изменил жене, отчизне,
Удрал, как вор в свою тюрьму,
Спать под бехштейновским роялем
С уборщицей из мастерской.
Довольна Наденька едва ли
Чудесной участью такой.
Я пишу вам письмо,
Не надеясь дождаться ответа.
Вы явились как сон,
И растаяли тоже как сон.
И на сердце моем
Нет теперь ни тепла, ни привета,
Только те два часа,
Что бродили мы с вами вдвоем.
Вот вокзал, вот перрон
Словно сцена бесхитростной драмы.
Рядом поезд застыл,
Ожидая зеленый сигнал.
Вы шепнули: «Пишите!»
И шагнули к подножке упрямо.
Грохот, тронулся поезд
И в туманную даль вас умчал.
Я писал вам всегда,
В ресторане, в театре, в трамвае.
Мои письма искали вас
И за вами по свету неслись.
Вы бежали от них,
Адреса за собой оставляя,
Спрятав в шляпной коробке
Свою бестолковую жизнь.
Но однажды зимой,
У стеклянной витрины «Пассажа»
Я застыл, очарован
Восхитительной пляской огней.
Вы шагнули ко мне
Из роскошнейшего экипажа,
Ослепив меня блеском
Своих драгоценных камней.
И, кружась, падал снег,
В этот миг словно ожили грезы.
Я тонул в глубине
Ваших синих, восторженных глаз.
Вы смутили меня,
Так печально промолвив сквозь слезы:
«Где же были вы, Блюхер?
Столько лет я страдала без вас!»
Она приходит, воровато
читая новые стихи.
Она не в чём не виновата,
не всё мое – её грехи.
Она мне словно укоризна,
с ней тяжело, но без неё
произошла подмена жизни
на равнодушное житье.
И я, обыденно талантлив
или бесцельно одарён,
живу случайно и некстати,
бродя по маю октябрём.
Я как бы рад её приходам,
но жду, когда она уйдёт.
Воде приятны пароходы,
но вряд ли что наоборот...
Чем ласковее, тем грустнее.
Пропахли радости бедой.
Не знаем: я – что делать с нею,
она – что делать ей со мной.
Я злюсь, когда её не вижу,
и усмехаюсь ей в двери.
Чем далее, тем сердцу ближе.
Что было, то и впереди.
SP|Scream
Как юность притягательна для глаз!
Не торопи ступеньки в длинной гамме...
И мне, я помню, молодость клялась,
И – по-английски... мелкими шагами...
Как дезертир с почётного поста...
И нет ей ни суда, ни обвинений…
Так чтоб не показалась жизнь пуста,
Бери побольше страсти и волнений!
В глубинах незапамятной реки
Уже готовы тысячи обличий.
Поосторожней время береги,
Сменяя ожидание добычей,
Живи умом, и сердцем, и душой...
Пусть ангелы хранят твоё дыханье,
Чтоб монитор твой вкупе с анашой
Не стали вдруг опорой мирозданья…
Грядущее неотвратимо «гут»!
Объединяя мелкие детали,
Тепло и свет по жизни повлекут,
По золотой, неизмеримой дали.
На луговых примятых травах
Колдует пьяная роса.
Взяв свистом третею октаву,
Резвятся юные ветра.
Горящим порохом на небе
Расплавлен солнечный восход.
И облака, как будто жребий,
Бросает утро в горизонт.
Скребётся листьями об горку
Ракиты сгорбленная ветвь.
С неё глядит ольшанка зорко
На то, как зазевался червь.
Межой пропахана дорога
Средь луга пузом тракторов.
Лес вдалеке зовёт без срока
Её к себе, под свой покров.
Мир только мнит о пробужденьи,
Открыв июльские глаза,
Но уж несётся из деревни
Гортанный голос пастуха...
Гой ты, Русь, моя вековая,
Взгляд сиротский на три двора.
Хоть и хата моя там с краю,
Но не с краю лежит душа.
Перекину под песнь гитары,
Пару струн, да возьму аккорд.
Я сегодня с тобой гуляю,
Словно мартовский, дикий кот.
Я сегодня с тобой в обнимку,
Твой целуя берёзовый стан –
Русь моя, пропою « Калинку»,
И до осени стану пьян.
Оттого, что кристальный воздух,
В летнем кладезе свеж и чист.
И кружится, сияя в звёздах,
Полнолуния жёлтый лист.
Я сегодня гуляю с жаром,
От заката, до самой зари,
С матерком говоря о главном,
Как все русские мужики.
Гой ты, Русь, моя вековая,
Взгляд сиротский на три двора.
Хоть и хата моя там с краю,
Но не с краю лежит душа.
Что добавить к тому, что я изменился?
Решительно нечего сообщить тебе, Вадик.
Мне уже очень давно не нравится пицца.
Я вряд ли когда-нибудь полюблю Вивальди.
Смена лета на осень, весны на лето,
Замена масла раз в десять тысяч,
Квартира в центре, дочь, это и это.
Это интересует тебя, дружище?
Я люблю жену в связи с тем, что она прекрасна.
Коллекция музыки стала в два раза шире.
В остальном всё по-прежнему, в жизни частной
Не к чему приложиться прочей сатире.
Что же до общих ценностей — это смешно, честно,
В чём-то я навсегда безнадёжен.
Чувак у ларька как две капли похож на Престли
И в стельку. А я — пока трезвый и инакий прохожий —
Беру за тридцать, выпиваю за двадцать,
Гляжу из окна на таких же как я — просто,
И совершенно не перед кем ломаться.
В ломке нет никакого роста.
Вкратце всё. Не поминай меня лихом.
Я приеду когда-нибудь. Ну, или не приеду.
Лучше ты, здесь тоже бывает тихо.
Поцелуй Оксану, привет соседу.
Пролетаю над лунной тропою,
Небо манит палитрою звёзд.
Промелькнул в темноте серый хвост
Друга – волка, что ладит со мною.
Я несусь сквозь пространство и время,
Отдыхая на теплой спине.
В этой ночи, как в терпком вине,
Оставляю печаль и сомненья.
Два глотка – для себя, два – для волка,
Мы танцуем на млечном пути.
И сверкают на серой груди
От разбитых созвездий осколки.
Появилось твоё отраженье
В ярких любящих волчьих глазах.
В унисон бьются наши сердца,
Изменяя небес положенье.
где-то там позади
мое прошлое, хоть
и пусто внутри, – в груди
жмется памятью плоть.
где-то там в колыбелях
уснет моя грусть.
помяни нас обеих –
- каплей боли из уст.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...780... ...790... ...800... ...810... 820 821 822 823 824 825 826 827 828 829 830 ...840... ...850... ...860... ...870...
|