|
|
Кто-то стучится в мое окно:
Мамочка, помоги.
Вижу кафтан, а с ним заодно –
Чёрные сапоги.
Вижу чердак и какой-то мрак,
Вижу лицо в огне,
Вижу кулак и «Андрей – дурак» –
Птица хрипит в окне.
У птицы синий с красным кафтан
И, вроде, туберкулез.
А у моей любви сарафан
С узором из красных роз.
Моя любовь у колен сидит,
На ладошку себе глядит.
Шарик стеклянный на ней лежит,
Бледным огнем горит.
Бедная птица, умри, умри,
Ты смертельно больна.
Ты слишком долго сидела внутри
Шарика у окна.
Бледный сжирает тебя огонь,
Мамочка, это тиф?
Ты полетишь, если это сон?
Мама, лети, лети!
Любовь моя, это жизнь моя
Летит, не закрыв окно.
За чёрные птицей летит моря…
Ладошкой в мою ладонь:
А в шарике гроб и какой-то стук.
В шарике зло и мрак.
- Что ты дала мне, мой милый друг?
- Это твоё, дурак.
Послушайте, ребята,
Что вам расскажет дед,
Земля наша богата,
Порядка в ней лишь нет.
"История государства Российского
от Гостомысла до Тимашева"
А. К. Толстой
I
У храма православного,
Василия Блаженного,
юродствует старик.
Перед толпой глазеющей,
c очами – Аввакума,
безумен и велик.
- Услышьте меня, граждане!
Внимайте люди добрые!
Чтоб на Руси не строилось,
выходит место лобное!
Все беды наши лютые,
от лжи и раболепия.
Перед царями добрыми.
Вождями суемудрыми,
и горе-президентами,
закону неподсудными.
Мой дед – поверил Ленину,
товарищу и гению.
Дед в догмах большевизма,
изъяны – не искал.
Но органы Дзержинского,
отбили деду органы.
И ленинизм на практике,
с теорией – совпал.
А я поверил – Сталину,
учителю и Каину,
хотя и срок, намеряли,
и к стенке дважды ставили.
Карайте меня, граждане,
без – капли сожаления!
За веру – раболепную,
я жажду искупления.
Не стою я прощения!
Отечеству – на пагубу,
не раскусил Лаврентия,
ЯгОду, ЯгОду или Ягоду.
Не разглядел – Ежова я,
хоть был в колючих лапах.
И жизнь – была – ежовая,
по тюрьмам, да этапам.
За то – что верил – истово,
Хрущёву с коммунистами,
гонялся – за Америкой,
за то, что не догнал.
Судите, люди добрые.
Карайте меня, граждане!
Хрущёв – в Новочеркасске,
рабочих – расстрелял.
За то – что верил Брежневу!
Тот был похуже – прежнего.
Он “Солнцедаром” спаивал,
рабочих и крестьян,
Тащите – меня – граждане,
на место – место лобное,
за путч в Чехословакии,
и за, и за Афганистан!
Черненко и Андропову,
мы по привычке хлопали.
Но слёзы по усопшим,
никто уже – не лил.
И духом мы воспрянули,
(я думаю – не спьяну ли),
когда пришел, напрасный,
ущербный Михаил.
Ему – как – перестройщику,
к речам порожним слабому,
мы – до мозолей хлопали,
с детишками да бабами.
Ещё бы! Прост, как репа,
ставропольский акцент.
Меня бы раболепного,
четвертовать бы надобно,
за Карабах, Чернобыль,
литовский телецентр!
За то, что верил Ельцину,
с семьей и олигархами,
за сговор, в Белоруссии,
с партийными монархами.
За кровь чеченской бойни,
калек – калек, и матерей,
за то, что в демократию,
пришли мы без вещей.
Карайте меня, граждане,
без капли – сожаления!
За веру в демократию,
я жажду, искупления.
Чего только не сделает,
политик – во – хмелю:
не спустится по трапу,
подаст бандиту – лапу.
И спляшет – на потеху,
народам разных стран,
цыганочку, семёновну,
лезгинку и кан-кан.
Избрался – закодируйся,
и, с четверенек – встань,
а то пропьёшь по пьяни,
Курилы и Рязань.
Не Ельцину-Распутину,
я – доверяю – Путину.
По правде и по сути он,
за наш – честной – народ.
Он, Минин и Пожарский,
спасители – России.
Родной Земли,
оплот.
Для – истинного – блага.
На рубеже форпоста.
Он строит – Миру,
Эру – без войн,
и холокоста.
Димитрия Медведева,
Россия не – заметила,
хотя он, имитировал,
с коррупцией войну.
При нём всё усугубилось,
и стало – ниже, плинтуса.
Что обещал, не выполнил.
Но, поднимал волну.
К реформам мы привычные,
ещё с времён опричнины.
С высокой колокольни,
гудит – пустая медь.
Судите, люди добрые!
Карайте меня, граждане!
Мне криминал с коррупцией,
веками – никогда – не одолеть.
Услышьте меня, граждане!
Внимайте – люди добрые!
Чтоб на Руси не строилось,
выходит – место лобное.
II
У храма православного,
Василия Блаженного,
перед толпой глазеющей,
юродствует старик.
Такой же, как Василий,
но только без вериг.
Юродствует и кается,
в чём виноват, в чём нет,
за хищный век двадцатый,
и двадцать первый век.
У места, места лобного,
у храма – на крови,
кричит, не докричится,
до Родины-земли.
Куда ему! Пророки,
кричали – не смогли.
Его не слышат рядом,
тем более – вдали.
Страдает и,
безмолвствует,
блаженная страна.
Вокруг неё великая,
Российская – стена.
Наполеоны, гитлеры,
ей – вечной – нипочём.
Народ готов, за Родину,
лечь в стену – кирпичом.
Внутри страны кондовая,
беда – нам застит свет:
«Земля наша богата,
Порядка в ней лишь нет».
III
И всё-таки услышали,
безумца – люди добрые.
В цивильном, но не хилые,
а статуеподобные.
И пригласили вежливо,
в служебное – авто:
- Поедем, дед,
в больницу.
там чисто,
и светло.
___
Не-е-е-ет!
Никуда – я не поеду.
Не нужен мне казённый дом.
Мой дом – Отечество, Россия!
Я, не отдам его – на слом.
Я – Ванька-встанька,
слишком – долго,
прикидывался,
дураком.
Под одеялом движется река.
Ты спишь то медленнее, то быстрее.
Но нет конца зеленым берегам –
Как нету дна у вдавленной постели.
А я сижу на самом на краю
И повторяю: "Господи помилуй
Все то, что до конца не полюблю,
Что проплывает по теченью мимо..."
Когда я старым стану мальчиком,
Я подойду к усталой девочке,
Скажу: ты помнишь, мы по-прежнему
Друг друга любим, что желать ещё?
Уходят по делам товарищи,
И свет горит все тише, ласковей.
Ты хочешь отдохнуть? Пожалуйста.
Я научился светлой нежности.
Когда уснёшь ты, будет многое,
И самым важным станет малое.
Я это малое к груди прижму,
Как лист осенний, как спасение.
Всё то, что было, окружало нас,
Заключено в прозрачной капельке
И исчезать не собирается,
Хотя – вот-вот сорвётся вниз...
Сыплет и сыплет дождь-Собакевич,
Солнце-Манилова спрятав за тучу.
Мне бы не хвастаться памятью девичьей
и не надеяться больше на лучшее.
Компьютер-Коробочка всё переспрашивает,
жажду ли я сохранить изменения.
То есть, имеет в виду: а не страшно ли мне
вечно хранить это стихотворение?..
Вечность – материя непостижимая:
Плюшкин-винчестер скрипит, задыхается
сжатыми в байты стихами-пружинами,
сжатыми странными этими пальцами.
Палец-Гнедой, ну и палец-Чубарый…
Шрифта кириллицей не напасёшься,
если нолей с единицами – пары,
что же ты тройкою бойкой несёшься?
Что же мелькают холмы, перелески,
город Ноздрёв, так похожий на Глупов,
строчки – корявы, а буквы – нерезки,
не разглядеть и в экранную лупу.
Жизнь после смерти? Количество файлов,
Тех, что останутся, вечность разрушив.
Кто же тогда буду я? Свидригайлов?...
Чичиков?.. Пентиум… Мёртвые души…
Бывало, выйдешь, голый, на балкон,
Потянешься, сверкнешь упругим задом
И чувствуешь: восторженные взгляды
Прикованы к тебе со всех сторон.
А нынче? Пожилые мышцы таза
Лишь медсестер смущают иногда
И дружат только с крышкой унитаза…
Пока не меркнет свет,
Пока течет вода.
Уж такой, какой я есть,
я достанусь тебе весь.
Мне и спирта поезда –
не узда.
Я с авто – единый пульс,
не боюсь, что разобьюсь.
Но и быстрая езда, –
не узда.
Я – ленивым обелиск,
но ценю азарт и риск,
но и жизнь мне – божья мзда! –
не узда.
Разожмётся же рука,
да отпустит дурака.
Но и смертная звезда –
не узда!
Только друг, один из ста,
да любимые уста,
да перо, да гладь листа –
есмь узда...
2006-11-19 02:23Не-я / anonymous
Я не буду шептать жарких слов,
Осыпаться листвою признаний.
Не снимать мне вуаль с жадных снов...
И рогожу с креста расставаний...
Я – чужой...просто тень от костра –
Он не-мною (...как странно...) рождённый!
Ты мне ближе сейчас, чем сестра...
Я – любимым стать не-обречённый.
И средь тех неумелых молитв,
Что не-мною пронзённым убиты,
На останках забытых не-битв
Котлованы не-мыслей разрыты.
Я не в праве шептать нежных слов
Просто знаю – не будет признаний.
Просто ветер студёный – суров.
Просто... холодно от расставаний.
По ночам мне является чёрный Париж,
Рассыпает глухие огни.
Иностранец, ты в смокинге рыбьем горишь
И глядишься в блестящий плавник.
Почему же так чёрен, так чёрен ты,
Словно ваксы большой вагон?
Ты являешься ночью, из пустоты,
Из погибших во тьме времён.
Подъезжает ко мне, колесом шурша,
Чёрный с серым кабриолет.
Башня Эйфеля чудо как хороша.
Мы летим, обгоняя свет.
Я забыл спросить, погоди, шофёр,
Не велик ли ночной тариф?
Сколько душ обобрал ты и в ночь увёл?
Счётчик твой отчего не горит?
Пролетаем яростный Мулен Руж,
Пролетаем музей Орсо.
Сколько мельница эта смолола душ?
Сколько весит без рамы сон?
А ведь в этих рамах висел и я.
И я видел твои глаза!
Я забыл, на что я их променял,
И сойти мне уже нельзя.
Всё, приехали. Ночь распахнула дверь,
И я, пьяный, с кем-то кружусь.
Этой ночью Армстронг поёт, как зверь,
И бокалов ускорен пульс.
И всей тяжестью этих глухих огней,
Чернотою блестящих лиц
Я раздавлен – и как мне бежать за ней,
Как сойти с шуршащих страниц?
Но лицо своё белое прячешь ты,
Ночь встаёт, как бумага бела.
Я не знаю больше такой мечты,
Где б любовь моя не жила.
На Брайтон-бич сидит Кирпич.
Кусает сАндвич и тоскует по Одессе.
- Там, Боби, мужики все Ильфы да Петровы.
А женщины, ах женщины! Как Жанны стюардессы.
- Ол райт! – кивает Боб курчавой головой,
и хлопает сердечно по плечу.
А Кирпичу – так хочется – домой,
от одиночества хоть в петлю Кирпичу.
- Нью-Йорк – говоришь? За шо базар?
Один Привоз – заткнёт его за пояс.
На месте Карнеги я взял бы и пустил,
от Уолл-стрита, до Привоза поезд.
Пусть – дядя Сэм – поучится как жить.
Торговки в бизнесе, как в море кашалоты.
Они и Соресса до нитки – обанкротят.
Им бы в конгрессе спикерами быть.
- Ол райт! – кивает Боб курчавой головой,
и хлопает сердечно по плечу.
А Кирпичу – так хочется – домой...
От одиночества хоть в петлю Кирпичу.
- Таранка на Привозе – вот такая!
Тунцы против тарани – в банке шпроты.
А раки – вот такие! Нет – такие!
Ты не поверишь, Боби? Все – ручной работы!
- Ол райт! – кивает Боб курчавой головой.
И хлопает сердечно по плечу.
А Кирпичу – так хочется домой...
От одиночества хоть в петлю Кирпичу.
На Брайтон-бич – в тоске – Кирпич.
- Доешь сэндвИч? Мне что-то расхотелось.
Мне бы, браток, в Одессу на денёк.
Я там душой, а в Штатах – грешным телом.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...760... ...770... ...780... 787 788 789 790 791 792 793 794 795 796 797 ...800... ...810... ...820... ...830... ...840... ...850...
|