|
|
Дни до ниточки разлохматились...
В эти грешные времена
У Поэтов уходят МАТЕРИ
И становится жизнь ина...
Стихотворцев угробят ранее
Ядом, пулею роковой –
Но продолжатся их старания...
В Песнях Сына Отец – ЖИВОЙ...
Мы судьбу свою разлохматили
Так, что стала она чумной...
У России уходят МАТЕРИ
В мир безоблачный, неземной...
Способна тварь, от ужаса и боли окаменевшая,
Поднять глаза на Бога?
Способна ли душа, глядящая во тьму,
Увидеть звезды?
В мире,
Где солнце не заходит никогда,
Где впалы животы, а рты бездонны,
Всегда найдется нож,
А для ножа – работа.
Смотри, мой сын,
Смотри...
На шомпол Млечного Пути я наверну светящуюся ветошь,
И будет тень вчерашнего дождя задумчиво стоять у горизонта,
И будут руки и глаза любить и с богом целоваться,
Пока еще река несет последний черный лед куда-то в бесконечность...
И медленно и тяжело ударит время в сердцевину,
Туда, где сумрак и покой, и сон.
И пустота расплавится в миры:
In the beginning...
На эти пляски на костях
смотреть устали мы.
Прийдётся брать ещё один рейхстаг.
На сей раз в Таллине.
.
* * *
(На мотивы старинных народных песен
"Разбойничья лодка" и "Девица – атаман разбойников")
Мимо сытого села Шитова,
Вниз по Волге, да Волге-матушке,
Изукрашена да расшитая
Плывет лодочка, плывет ладушка...
Легка лодочка, не ловецкая —
Воровска косна, молодецкая,
В ней цветны шелка шамаханския,
Да разбойнички астраханския...
На носу стоит атаман с ружьем,
На корме сидит есаул с веслом,
По краям гребцы, — ой, легка косна, —
Посередь лежит золота казна...
На казне сидит красна девица,
Красна девица да разбойница,
Есаулу-то — родна сестрица,
Атаману-то — полюбовница...
...С берегов-лугов ветром дунуло,
Красна девица призадумалась,
Призадумавши, придремалася,
Да слезами вдруг заливалася...
«В дом родительский не вернуся я —
Нехороший сон увидала я:
Расплеталася коса русая,
Выплеталася лента алая...
Атаману-то быть изрублену,
Есаулу-то быть погублену,
А разбойничкам быть всем пойманным,
А и мне в цепях быть закованной...
Уж летит-плывет вслед погоня зла,
А за то мне быть во неволюшке,
Что в пятнадцать лет на разбой пошла,
На разбой пошла в чисто полюшко...
И проезда, ох, не давала я
И ни конному, и ни пешему,
Ох, любила я, ох, гуляла я,
Загубила я душу грешную...
В поле, где цвела на току трава —
Мне шестнадцать лет только минуло —
Я у рекрута белокудрого
Из белóй груди сердце вынула...
А за то-про то я еще грешна,
Что тебя, млада, полюбила я,
По полям-лесам я с тобой прошла,
Много душ с тобой погубила я...
.
В небесном поле звёзд шатёр,
Беззвёздно полюшко земли.
Мы первый в августе костёр
У Красной речки развели.
Горит оранжевой звездой,
Крадётся к лесу робкий дым.
Как пахнет елью молодой
И чем-то терпким и святым!
Огонь ласкался, есть просил,
Щенком лохматым ветки грыз,
А в небе тысячи светил
Десяткам искр в ответ зажглись.
Как много нас и – дети мы!
Поём и спорим ни о чём,
Из общей кружки пьём кумыс,
Картошку сладкую печём.
Отвагой пышут стригунки,
Копытом целятся в огонь,
А мы их гоним в три руки,
Пугая грозно: «Охолонь!»
Горяч и весел разговор,
Посолонел от слёз рукав,
Но ухожу легко, как вор,
От смеха шумного устав.
Иду, сбивая с трав елей,
Промокнув с головы до ног.
А ночь, припавшая к земле,
Глядит с тоскою на восток...
И до рассвета – с табуном,
Среди больших лошажьих лиц,
Смотрю, как ходят ходуном
Бока жерёбых кобылиц...
2007-04-17 01:02Ло / Елена Кепплин ( Lenn)
Её глаза – недетские совсем -
В него прицелились небрежно очень,
И через миг он потрясён был тем,
Что выстрел был невероятно точен.
И после них в гостиницах земных
Постель ещё дымилась долго-долго.
Нет больше в мире девочек таких -
С повадкой кошки и глазами волка.
Не он принёс на Землю этот грех,
Он только повторил, приумножая.
Незрелый он раскалывал орех,
Умело сердцевину обнажая.
Ядро освободив от скорлупы,
Пытался оградить его от мира.
Она ушла, от маленькой стопы
Не оставляя чёткого пунктира.
И не было пронзительней тоски,
Чем та, что грудь его рвала на части.
И нечто, мозг сжимая как тиски,
Не оставляло места в нём для страсти.
Полжизни он пустил бы с молотка
За жвачку на стекле автомобиля,
За то, чтоб снова детская рука
В ладони его губы приютила.
Мы под красным крестом,
как под божьим перстом.
Нет надежнее места на свете.
Он за всю нашу боль,
и за каждый наш стон,
перед небом и миром в ответе.
Он, с отвагой орла,
все четыре крыла,
распростёр над пехотным санбатом.
И трепещут они,
красным цветом сродни,
летним зорям и зимним закатам.
А над красным крестом,
туча «чёрных крестов,
закрестила» смоленское небо.
Нас швыряет от бомб,
в лабиринт катакомб,
белой боли и чёрного бреда.
Вдруг взрывною волной,
сорвало красный крест.
И ударила бомба по цели.
Разнесло нас окрест,
и смешало с землей,
на которой любили и пели.
И лежит медсестра,
у просёлка – ничком,
в окровавленном белом халате.
Руки красным крестом,
обнимают бугор, милосердия,
знак отпечатав.
Мы под этим крестом,
как под божьим перстом.
Нет надежнее места в России.
Сёстры всю нашу боль,
сёстры каждый наш стон,
как ребёнка – под сердцем, носили.
Молочной марлею затянуто небо,
На сизых крыльях дождь вспорхнул в облака.
За горизонтом в синеве, где ты не был,
Листву качает на деревьях слегка...
Простуда льнёт к моим заплаканным окнам –
Ей нет приюта в лужах серости злой,
В вечерней сырости замёрзла, промокла...
Заснула там, где нас не будет с тобой.
А розоватый сахар в небе клубИтся,
Слезливых зонтиков окрасив бока.
Да в одинокий дождь нельзя не влюбиться.
Озябшим пальцам не схватить облака.
Городская весна, –
брызжешь солнцем по выцветшим лужам,
Наполняя собой
парки, улицы, скверы, дома,
Городская весна,
ты сказала, что я тебе нужен
Как волшебный прибой –
Тот, что ты выбирала сама.
Городская весна,
Ты на плечи положишь прохладу
И тихонько уснёшь
На минуты спокойной тоски.
Городская весна –
Мне другой в этой жизни не надо,
Ты же знаешь, весна,
Мы с тобою навеки близки.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...660... ...670... ...680... ...690... 700 701 702 703 704 705 706 707 708 709 710 ...720... ...730... ...740... ...750... ...800... ...850...
|