Алекс ходил между прилавками супермаркета с маленькой пустой корзинкой. Собственно, он зашел, чтобы купить бутылочку пива, но огромный выбор его не устроил. Не было именно того, которое он предпочитал, а довольствоваться другим не привык. Алекс уже распланировал зайти в еще один небольшой магазинчик, где он обычно и покупал всегда, а сегодня его какой-то черт дернул зайти сюда. Раз уж он тут, то наверное стоит купить что-нибудь. Он проходил по хозяйственным рядам, протянул руку и взял рулон туалетной бумаги. Алекс был так расстроен, что не заметил девушку, осторожно следующую за ним с ликероводочных рядов, иногда она выглядывала, притаившись за прилавками, чтобы не потерять его из вида. У кассы она догнала его и осторожно похлопала по плечу сзади. Алекс обернулся. Симпатичное улыбчивое лицо, пухлые губки, большие карие глаза... 

- Вы меня не узнаете? – спросила она. 

Голос действительно показался ему знакомым, но лицо он не узнавал. 

- Помните, я села к Вам в машину на прошлой неделе? У Вас BMW серебристого цвета. 

- Вы были в маске, так что нет ничего удивительного, что я Вас не узнал.  

Он расплатился и пошел. Сработала сигнализация. Он удивленно оглянулся на кассиршу, рядом уже нарисовались двое амбалов с грозной надписью «охрана». 

- Не могли бы вы выложить то, что у вас в карманах, – любезно обратились к нему.  

Алекс пожал плечами, прошел обратно сквозь пиликающую рамку и стал выкладывать. Девушка стояла и смотрела на это, почему она не уходит? Купила бы, что ей надо и топала бы по своим делам! Выложив все содержимое карманов, Алекс снова попытался пройти. Сигнализация не умолкала. Странно. 

- Снимите, пожалуйста куртку. 

- У вас тут неполадки, а вы хотите, чтобы я здесь начал раздеваться? 

- Мы можем пройти в служебное помещение. 

- Никуда я с вами не пойду. На каком основании? Вы где-нибудь видите у меня ваши товары в карманах? 

- Мы должны вас проверить. Это наша работа. Пройдемте. 

Алекс представил, что его станут тут раздевать при ней... Ладно, черт с ними, приятного мало. Пока он решал, охранник вежливо подытожил: 

- Это не займет много времени. 

- Ладно, идем. 

Алекс проследовал за охранником. Комнатка была небольшая, подсобка, тут были стулья, коробки, чья-то одежда. Позади послышался девичий возглас: 

- Я с ним! 

- Подождите его снаружи. 

- Да пропустите же! Вдруг вы там его бить будете! 

- Никто не будет его бить, успокойтесь... 

- Тогда пропустите немедленно! Я его адвокат! Не имеете право нарушать права моего подзащитного! Вы по закону не смеете его задерживать! Его вина не доказана. 

- Ну что вы, он добровольно пошел... 

- Ваш обыск противозаконен! Пропустите меня! 

Охранник отошел, девушка вошла. Алекс уже снял куртку. Второй охранник в это время аккуратно прощупал рубашку на Алексе. 

- Что вы делаете? Кто ж так обыскивает? – ее голос звенел в их ушах, Алекс отметил про себя, что она утомляет его гораздо больше, чем эти парни. Она расстегнула свой плащ, кинув на стул и оставшись в легкой белой кофточке. – Тогда и меня тоже обыскивайте! 

- Вас мы не приглашали. 

- У него под рубашкой что-то! Вон там, пузырится! – ее лицо было по-настоящему озабочено. Алекс про себя отметил чрезмерную ее серьезность. Неужели она так прикалывается? Он начал расстегивать рубашку, глядя на нее. А все же в ее глазах он уловил тот самый огонек. 

- Свою рубашку снимать будете? – полюбопытствовал Алекс, удерживая ее взгляд. 

- А надо? – ее глаза уже смеялись дьявольскими искрами. 

- Ну я бы не возражал. 

- Если штаны снимете... 

- Ну раз вы так этого жаждете, – Алекс расстегнул ремень и брюки, начиная их стягивать. Охранники нервно переглядывались. Алекс остался в трусах и носках, положив брюки на стул. 

- Я могу быть свободен теперь? – поинтересовался он у охраны. 

- Да, конечно, – закивали те. 

Он начал одеваться. Девушка чуть зарделась, уже не в силах сдерживать улыбку. Алекс вышел на улицу и оглянулся. Она шла за ним, остановилась. 

- И что значит весь этот цирк? – осведомился он. 

- Вы свои покупки забыли, – Руслана протянула ему пакет. – У вас хорошая фигура. Спортом занимаетесь? 

- От вас одни неприятности, – он взял пакет и пошел. Разнервничавшись, он даже не сразу понял, что сумка тяжеловата. Спустя минут 10, прокрутив произошедшее в голове несколько раз, Алекс вдруг почувствовал движение в руке. Он приподнял пакет. Там что-то шевелилось. В открывшемся пакете он увидел сидящего щенка в коробке из-под обуви. Откуда он взялся? Это что-то невероятное! Алекс оглянулся. Ну конечно, ее и след простыл. Вот ведь фокусница! Он поймал себя на мысли, что не удивится, если этот спектакль с сигналкой она устроила... Дома за отворотом кармана куртки Алекс нашел металлическую метку на липучке. Усмехнувшись, он положил находку на стол и, подхватив из коробки маленького ушастого спаниеля, бухнулся спиной на диван. 

- Как же тебя назвать? 

Спустя неделю в почтовом ящике он обнаружил странные бумаги. Это были копии иска, в котором он обнаружил бред следующего содержания: ответчик является бизнесменом, получает огромные гонорары, при этом присвоил незаконно себе чужую собаку и желает заработать денег за спаривание породистых животных, ему не принадлежащих, и стать олигархом. Ответчик является обеспеченным человеком, пользуясь своей полной безнаказанностью, лишает других людей возможности общения с добрым животным, забрал себе пса и пользуется им единолично, никого не ставя в известность. Ответчик воспользовался общим незнанием закона и ущемляет права простых граждан, являющихся истинными владельцами собаки, не выплачивает никаких материальных компенсаций, не заключал даже договор о купле-продаже, бессовестно пользуется собакой без разрешения, не возмещая убытков и морального вреда настоящим владельцам.  

Смотрит в глаза пса и говорит ему, что его хозяева от него отреклись, нет у него совести перед Богом, настраивает пса против нас, чтобы он давал показания в его пользу, и признал нас плохими хозяевами на суде. Ответчик до этого события был не однократно замечен шатающимся по городу с целью нахождения породистого животного и завладения оным. Наш пес очень породист, мы можем это засвидетельствовать, у нас есть его экскременты, можем предоставить их в суд.  

Просим суд, взыскать с ответчика в счет возмещения стоимости собаки 500 тыс. рублей морального вреда и 100 тыс. долларов. 

На бланке была приписка от руки: Прошу явиться Ответчика в прокуратуру для дачи показаний по адресу… 

Он приехал по указанному адресу. Дом за номером 8 больше походил на жилой, чем на административное здание. Нигде не было никаких вывесок, табличек, даже дверей. Алекс нырнул в арку, отодвинув скрипучую витиеватую решетку. За поворотом открылся небольшой дворик, в котором росли мелкие кустики на клумбах вокруг металлической скамеечки, за ней-то и был вход. Алекс вошел внутрь. Лестница уходила вверх, не было квартир, не было офисов, просто стены, выкрашенные темно-зеленой краской. На верхнем этаже – Алекс посчитал, что это был пятый – одну дверь он все же обнаружил. За ней открылся полутемный коридор, в конце которого светилось окно. Там же виднелась и дверь. Странное здание. Было очень тихо, только шаги эхом отдавались по коридору. Опять же никаких опознавателей, номеров или табличек. Это вполне мог оказаться жилой дом с одной единственной квартирой. За дверью он снова увидел длинный коридор. Похоже, архитектор был шутник. Еще через 3 двери Алекса посетило смутное ощущение, что он попал в лабиринт. Из окна он видел внутренний дворик, по прежнему находился на 5 этаже. Коридоры тянулись, теперь даже стали появляться по 2-3 двери на коридор, за которыми снова коридоры, уходящие в бесконечность. Попытка вернуться успехом не увенчалась. Он заблудился. Алекс посмотрел на часы. Стрелки остановились на времени 17.45. Аномалия. Он вытащил сотовый, электронное время продолжало идти, показывая 18.15. Но антенна была перечеркнута. Надо побыстрее выбираться из этого места. За следующей дверью Алекс с благодарностью небесам обнаружил лестницу. Она спиралью уходила вниз. Спустившись не известно на сколько этажей, Алекс задумался. Может зря он сюда пошел? Стены стали похожими на каменные уступы, слабым освещением здесь служили мелкие светильники, больше смахивающие на тюремные. Он остановился. Прислушался. Тишина. Алекс пошел на верх. Обратно вышел в коридор. Лучше он поищет другой путь. Он открыл окно и выглянул – наверняка где-то есть пожарная лестница. Справа через 3 окна он действительно ее увидел, но внутри в ту сторону прохода не было. Алекс стал теперь открывать каждое окно, на которое натыкался. Ориентация в пространстве стала теряться. Вроде он шел в одном направлении, а оказывался в другом. Лестница ближе так и не стала. Все окна смотрели во внутренний дворик. Выглянув безрезультатно в очередной раз, Алекс сел на подоконник, облокотившись о стену, и закрыл глаза. Неужели ему придется тут заночевать? Время на сотовом уже показывало 20.20. 

- Алекс! – голос Русланы прозвучал как из глубины веков, вырывая его сознание из дремы. Он открыл глаза и выглянул. Девушка стояла посерединке двора и смотрела на него снизу вверх. – Вам нельзя там оставаться! 

- Если бы я знал, как отсюда выйти! 

- Я сейчас! 

- Стойте! Вы заблудитесь! 

Но Руслана уже нырнула внутрь. Что за беспокойная девчонка! И почему он совсем не удивлен, что она тут? Где-то вдалеке послышались глухие хлопки дверей. Минут через 10 в коридоре показалась она. Алекс слез с подоконника. Руслана взяла его за руку и быстро повела, практически бегом. Как она ориентировалась тут, для него осталось полной загадкой. Но вскоре они выскочили на лестницу и спустились во дворик. На улице уже начинало темнеть. Они вышли из арки, сели к нему в машину. 

- Куда Вас отвезти? – спросил Алекс. 

- Мне все равно. 

- Кажется, мне надо выпить чего покрепче... 

- За рулем? 

- Я еду в «Папу», Вы со мной? 

- Едем. 

Спустя полчаса они сидели за столиком, Алекс глушил водку и угрюмо молчал. Руслана заказала себе сок. 

- Много не пейте, похмелье будет тяжелое. 

- Пофиг, – Алекс стал разглядывать девушку. Ну вот что она к нему привязалась? Если досконально разобраться, то все неприятности начались после ее появления. И вроде красивая. И жених есть, если не врет. Что с ним произошло в загадочном доме, он никак не мог осознать. При воспоминании об этом «приключении» ему хотелось залить все горячительным напитком и забыться. Если бы не она, то кто знает, выбрался бы он от туда или нет... Да что за мысли такие! Конечно выбрался бы! И к черту эту щемящую тоску! Все сомнения прочь! 

- Официант! Еще водки! 

Руслана молча наблюдала за тем, как он методично напивается. Возможно, ей стало его жалко. 

- Вы ни в чем не виноваты. 

- Правда?! – градус уже дал в голову, язык начал заплетаться. 

- Это он вас туда заманил. 

- Ах да! Ваш жених! Кто он там? Коперфильд? – Алекс заглотил еще рюмку. – А сквозь стены он проходить умеет? Я вот не умею. 

- Вы просто увидели. Вы не такой, как другие. 

- А были другие? А я помню, Вы обещали свою кофточку снять… 

Руслана поплыла перед глазами вместе с мерцающими огоньками, официантами, столами... Мимо вроде пробежала уборщица в зелененьком халате с огромной шваброй! Опять этот зеленый! Последним воспоминанием была его спутница за рулем, свободной рукой утирающая ему лицо влажной салфеткой. 

Ля минор, перебор струн, поворот головы, мимолетный взгляд, прикосновение, поворот, тепло тела... Чарующий танец румянца, чуть дрожащие тени от полуприкрытых ресниц, тонкая линия бровной дуги в строгом изгибе, приподнятые уголки губ, рассыпавшиеся по плечам волосы, изящная талия, нежный вздох, чуть прохладная белая кожа, выпуклое бедро, стон... Игривое слово, выхватывающее внимание на себя, зажигающее душу и тело негаснущим огнем, пухлые губы, влажный язык, обволакивающая улыбка, оскал хищницы, горячее дыхание, уходящее волной вниз...  

Открыв глаза, Алекс увидел холодный белый потолок своей квартиры. Опять этот сон, это наваждение. Слишком часто ему это снится. Одиночество ничуть не смущало его. Он ослабил хватку ладони, судорожно сжимающей одеяло. В конце концов, все идет как и раньше, спокойно и без особых сюрпризов. Алекс терпеть не мог сюрпризы. Быть может, он хотел хотя бы предполагать возможные варианты событий, но полную непредсказуемость он воспринимал с трудом. Конечно же в этом мире может быть все что угодно, но это «угодно» вполне понятно, продумано, проклассифицировано и предсказуемо. И этот сон он уже воспринимал как некую закономерность своего сознания.  

Алекс никак не мог охватить весь образ девушки целиком, и это его смущало. Как будто что-то ускользало от его понимания. Хуже всего, когда происходящее не возможно обосновать и логично увязать. В жизни всегда есть место неожиданностям, но потеря контроля над ситуацией ведет к хаосу. Спать уже все равно не получится, он поднялся и пошел умываться.  

Струя кипятка пенным водоворотом размешала кофе, наполнив кухню знакомым ароматом. Немного молока смягчило терпкость, как прикосновение холодной женской ладошки ко лбу в жаркий полдень. У нее очень тонкие руки, очень изящные. Длинные пальцы, ровные продолговатые ноготки правильной формы. Такие пальчики бы взяли ложечку аккуратно, размешивая сахар, вытянув еще больше и без того узкую ладонь. Алекс размешал сахар.  

Впереди рабочий день. А вечером его будет ждать Оля. Вечер распланирован, будет секс, потом разговор – она опять попытается намекнуть, что хотелось бы более серьезных и надежных отношений. С Ольгой просто, ей достаточно будет сказать, что не время, а вот с Татьяной часто приходится сводить разговор на ругань. Иногда ему казалось, что она даже вампирит, уж очень нравится ей истериковать. Пока она контролируема, встречаться с ней можно, Таня чувствует свою меру... у нее полноватые руки с пухлыми пальцами, на которых налепленные длинные ногти смотрятся как когти-сабли морской свинки, считающей себя пантерой. И эти ее леопардовые наряды – это вообще нечто! Но Алекс уже давно перестал ее критиковать, Таню не исправить ни психологам, ни даже пластическим хирургам – снаряд в голову врос надежно и пустил там свои ветвистые корни, ошметки от которых модными патлами свисали с ее головы. У нее было одно преимущество – Таня не курила и не пила спиртных напитков, ее вполне можно было воспринимать не очень длительное время даже со всей ее безвкусной мишурой.  

Алину он уже давно не видел. С ней как-то все закончилось без объяснений, тихо и незаметно. Просто он перестал ей звонить, а она и не напомнила о себе ни разу. Возможно, у нее кто-то есть еще. Хотя у такой серой мышки вряд ли кто-то может быть. Алекс стал с ней встречаться только из любопытства, его заинтересовало ее мнение, которое она высказывала по любому случаю. Слишком холодна, не слишком умна и совсем не красива. К тому же запирается в себе при любой попытке проявить к ней нежность. Пытался ее как-то растормошить, но был окачен с ног до головы холодной волной презрительного игнора. 

Захлопнув дверь, Алекс сбежал по лестнице, вышел во двор. Влажный воздух мокрой земли ворвался в легкие свежим потоком воспоминаний школьного детства. Разгребая желтые листья ногами, он вспомнил, как закопал дневник с плохими оценками на газоне, опасаясь строгого отца. Долго потом врал, что потерял, что не помнит, где дневник, и вообще учительница забыла ему его отдать. А заложил его сосед по подъезду, после чего он испытал на себе все прелести родительского и директорского гнева. Соседу тому он потом конечно же поставил фингал, не смотря на то, что пацан был выше его и объемнее в плечах. Той же осенью он умудрился продать соседский самокат во дворе парню из другой школы за бумажную деньгу, которую тот вырезал из газеты. Вспоминая это, Алекс в который раз фыркнул от осознания собственной глупости в том возрасте.  

Машина на стоянке подмигнула ему фарами, разблокировав замки. Глянув на свое перешагивающее отражение в зеркальной луже, он увидел серое небо, затянутое облаками. Перевел взгляд на деревья и еле видимый обод солнца. За рулем Алекс почувствовал себя собранным и готовым к новой рабочей неделе. 

Когда все сгорает от искры во взгляде, 

Когда полыхаешь ты страстью объятый, 

Ты чувства свои можешь скрыть от толпы. 

Прими эту маску, теперь это Ты... 

На дорогу прямо под колеса выбежала девушка в странном наряде. Красная длинная юбка, пышная, шитая золотом, красные колготки, странная остроносая обувь с бубенцами и не менее странный шутовской колпак, который был скорее похож на трехлистную корону Венецианского шута. На лице золотая маска, из-под которой светилась улыбка в 32 зуба и сверкающие весельем глаза. Как она умудряется себя спокойно ощущать в таком нелепом одеянии? Как будто так и надо. Золотые кружева на руках и на воротнике добавляли нелепости всей ее фигуре. Алекс успел затормозить, чертыхнувшись по привычке. А она вдруг подскочила к машине, открыла дверь, плюхнулась на переднее сиденье рядом с ним и звонко подытожила: 

- Едем! 

- Позвольте поинтересоваться, а куда? – деловито и вежливо спросил Алекс. Каких только чудиков не встретишь. Ее колпак уперся в потолок автомобиля, загнувшись назад. Из всего этого наряда глаз резанула обычная дамская сумочка в руках девушки, черная, без особых изысков. 

- Ну, едем же! Быстрее! – воскликнула она. 

Алекс поехал. Если ей не так уж и важно, куда ехать, то он поедет туда, куда он и ехал до встречи с ней. Возможно, она от кого-то убегала, если так неожиданно умудрилась выскочить на дорогу. Тогда он высадит ее где-нибудь в центре города.  

- Как мне вас называть? Может Коломбина? – усмехнулся Алекс. 

- Да хоть папой Римским, только давайте быстрее что ли, – она вроде бы нервничала, хотя по ее внешней благодушности этого видно не было.  

- Вы только что сбежали со съемок фильма «Секс в большом городе?» 

- Разве моя сумочка подходит к этим сапогам? – она приподняла свою сумку и отставила кокетливо ногу. 

- Ладно, неудачная шутка, – улыбнулся Алекс, – просто меня смутили ваши объемные кружева. 

* * * 

Когда лектор упал вниз, Руслана выскочила из аудитории и побежала к выходу, не видя перед собой ничего. Ее душило непонятное смешаное чувство, названия которому не было. На улице обдало теплым весенним ароматом только что распустившейся зелени. Она спустилась по ступенькам. Невдалеке стоял Он, словно черная тень. Ждал ее. Она подошла. 

- Прогуляемся по парку? – обратился он к ней. 

- Это ты его так? – она смотрела в его темные бездонные глаза. – За что? Что он тебе сделал? Он хороший человек... 

- Этот хороший человек на прошлой неделе предлагал тебе решить проблемы с экзаменом через его постель.  

Руслана растерялась... От него ничего не скроешь. 

- Теперь он не станет тебя доставать, пользуясь служебным положением. 

- Но... он... 

- Всего лишь получил легкое сотрясение, у него даже переломов нет. Поверь мне.  

Он взял ее руку, положил себе под локоть и повел девушку в благоухающую солнечную аллею. Со стороны они выглядели как влюбленная прогуливающаяся парочка: мужчина в классическом черном и девушка-студентка в джинсах и легком белом плаще. Руслана молчала, пытаясь осознать, что же все-таки произошло. Преподаватель обратился к ней с очередным язвительным замечанием о нерадивых студенточках, она пристально смотрела на него со свойственным ей волевым упрямством, он же развернулся, запнулся и покатился вниз по ступенькам. Ей не было его жалко, но сам факт расправы... А присутствие Эвана она ощутила всем своим нутром. Он здесь! 

- Тебе не стоит волноваться о нем, – его голос был спокоен как всегда, уверен и малоэмоционален. Хотелось бы заразиться его спокойствием, но внутри что-то необузданно бунтовало, что-то не устраивало, казалось не правильным. 

- Ты так легко готов распоряжаться чужими жизнями? 

- Мне нет дела до чужих жизней. Я беспокоюсь о твоей. 

Неужели он и правда надеется, что она станет его женой? С одной стороны ей было сложно противопоставить что-либо его уверенности, но она имеет право самой сделать выбор.  

Появился он в ее жизни совсем неожиданно. И виной всему опять ее извечное любопытство. Она сама подошла к нему и обратила его внимание на себя в картинной галерее две недели назад... Чем же он ее привлек? Загадочный мужчина в черном, широкие плечи, Вселенское одиночество в глазах, мистическое притяжение... Ее как будто изнутри что-то подтолкнуло к нему, она встала рядом, устремив взгляд на огромное полотно картины. Сюрреализм. Мрачноват. Много кубически-квадратного. И вообще картина вполне под стать этому незнакомцу. На раме была пометка: «Продается». 

- Не покупайте, – она продолжала разглядывать картину, обращаясь к незнакомцу. 

- Почему? – у него был низкий приятный голос. 

- Она для Вас не слишком мрачная. Черного маловато. 

- А Вы бы что посоветовали? 

- Куда вешать будете? Спальня, рабочий кабинет, комната пыток? 

- В подарок девушке. 

- Если бы я была вашей девушкой, то выбирать посоветовала бы в другом зале. 

- Руслана! – окликнул ее Артем. – Не теряйся, мы будем там. 

Она кивнула ему, достав сотовый и жестом показывая – звони, если что. Ее друзья пошли в другой зал. 

- Редкое у Вас имя, – заметил незнакомец. На его лице появился намек на улыбку...  

Она показала понравившуюся ей картину после чего спешно распрощавшись побежала догонять друзей. В этот же вечер та самая картина была доставлена ей домой. Увидев упакованную картину в руках курьера, Руслана поняла, что там будет. И это мистическое чувство на грани интуитивного знания теперь преследовало ее повсюду. Он знал, где она живет, он знал о ней все, он бесцеремонно вошел в ее мир, не говоря особо ничего, не навязывая, это как будто витало в воздухе невысказанным фактом – теперь он часть ее жизни. 

Алекс сидел за столиком, слушая свою попутчицу. Она потягивала коктейль через трубочку, активно жестикулируя свободной рукой. 

- Можно я перебью? – любезно начал Алекс. – Я не совсем уловил, а какая связь между падением лектора и вашим женихом? 

- Как? Вы не поняли? – она удивленно на него посмотрела. – Он Маг. 

- Что значит Маг? 

- Волшебник. 

Похоже ее коктейль слишком быстро на нее подействовал, девушкам вообще надо осторожнее мешать водку с посторонними напитками. Алекс решил сделать последнюю попытку разумного диалога: 

- А почему Вы мне об этом обо всем рассказываете? 

- Мне понравилось, как Вы на меня смотрите. 

- А как я на Вас смотрю? 

Руслана пожала плечами: 

- Не знаю… как-то не так, как все. 

- Ничего удивительного. Вы себя в зеркале видели? 

- А что со мной не так? 

Алекс сомневался, стоит ли расстраивать девушку критикой ее внешнего вида.  

- Ваша одежда… не стандартная. 

- А как я одета? Опишите! 

- Зачем? 

- Я хочу знать, как Вы меня видите. Какая одежда на мне? 

- Ну… Красное платье, – начал Алекс, – или это юбка, расшитая золотыми рюшечками, такая пышная… Колготки под цвет платья. Шляпа… Скорее шутовской колпак.  

- Вы меня так видите? – ее взгляд был неподдельно изумленным. 

- Да. 

- Официант! – Руслана активно зажестикулировала.  

Подошел молодой человек и любезно осведомился: 

- Да. 

- Моя просьба покажется вам странной. Я вас очень прошу, опишите мою одежду, как вы ее видите! Пожалуйста! 

Парень, наверняка привыкший ничему не удивляться, любезно начал: 

- Черный пиджак, черные брюки, белая блузка под пиджаком. Что еще? Сапожки красные. Сумочка черная. Все. 

Алекс усмехнулся. Быть не может! Руслана подскочила к проходящей мимо девушке-официантке и заговорила: 

- Вас Анной зовут? Анна, пожалуйста, скажите вот ему – она указала на Алекса – во что я одета. Опишите. Он не верит. 

- Черный костюм деловой леди. Что-нибудь еще? 

- Спасибо. 

Девушка ушла, парень-официант тоже. Алексу стало казаться, что вокруг происходит какой-то фарс. Может розыгрыш? Скрытая камера снимает его идиотскую физиономию, чтобы потом угорало полстраны, взирая на эту бутафорию. Чертовски не смешно!  

- Я пожалуй пойду, – он встал, – я и так на работу из-за Вас не пошел. 

- Постойте! – Руслана смотрела на него, подозрительно сверкая глазами. – А на что это похоже? 

- Что? 

- Все… 

- На Венецианский карнавал. Я еще забыл упомянуть вашу золотую маску. 

- Боже! Вы это видите!!! 

- Вижу что? 

- Меня настоящую! Вы увидели… – счастливая улыбка блуждала на ее лице. 

- Счастливо оставаться, – Алекс развернулся и пошел на выход. 

Б. Сподынюк. 

Прогулка в катакомбы. 

Рассказ. 

Сашка позвонил рано утром, когда Борис только сел завтракать. Трубку сняла мама Бориса и чтобы не отрывать его от завтрака, поднесла телефон к обеденному столу. 

По моему, это твой Рыжий, – протягивая Борису трубку сказала она, – чего это ему неймётся так рано, суббота сегодня. У вас что, сегодня, занятий в техникуме нет? 

Нет только первой пары, – с набитым ртом пробубнил Борис и, сделав гигантский глоток от которого любой нормальный человек подавился бы, а Борис только поморщился, взял трубку: «Да, слушаю». 

Привет Боб, ты не забыл, что мы с тобой обещали этим девицам из МОЛМИ? (Московский, ордена Ленина медицинский институт) – загундосил в трубку Рыжий. 

А что мы им наобещали? – спросил Борис, абсолютно, не помнящий вчерашний трёп с двумя девицами в баре «Красный», куда они с Рыжим затащили их попить кофе, закадрив девиц около Оперного, где они глазели на театр, открыв рты. 

Первым пошёл показывать высший пилотаж кадрёжа Борис и после двух, трех фраз приправленных типичным Одесским юмором, симпатичные, длинноногие и стройные девицы начали с удовольствием хихикать, и смешно краснеть в некоторых откровенных местах рассказываемых Борисом анекдотов. Тут же подключился Рыжий с предложением съездить на Пересыпь и посмотреть на место, где лопнул меридиан, и только благодаря героическим усилиям Одесских пожарников его удалось заклепать огромными медными заклёпками, чем, собственно они и спасли мир. Затем Борис вызвал дружный хохот о пьяненьком докторе медицины, который стоя у афиши Оперного театра и перерыв в своих мозгах все познания в латыни, никак не мог найти в них определения, что же такое «Пер Гюнт». Вот так с шутками и прибаутками они затащили девиц в бар, взяв им и себе кофе с коньяком, а себе ещё и чистого коньяка, они познакомились с ними. Высокая, стройная девица с ногами от коренных зубов, в босоножках на шпильке и с рыжей шевелюрой, на которую положил глаз Борис, назвалась Ингой, вторая, не менее длинноногая брюнетка с высокой и довольно объёмной грудью и округлой задницей, под которую Рыжий, со всех сил, бил клинья, звалась Катей. Обе они оказались студентками третьего курса Московского медицинского института, в Одессе впервые, прибыли в студенческий лагерь «Альбатрос» расположенный в Каролино-Бугазе. Узнав всё это, вдохновлённые коньяком и блестевшими удовольствием глазами девиц, прикинув свои перспективы в сексуальном плане, глазами сняв с девиц их одежду, парни показывали высший пилотаж трёпа. Анекдот следовал за анекдотом, каждая следующая шутка была лучше предыдущей. Девицы смеялись не переставая, затем, попросив ребят сделать маленький перерыв, Инга сказала, что никогда в жизни не видала более весёлых парней. Она сказала, что когда ей рассказывали про Одесситов, она думала, что это сказки, а теперь, убедилась, что те рассказы только бледная тень действительности. Затем, они потащили девиц на пляж Ланжерон, где, так же, шутили не переставая. После очередного окунания в море пригласили их в ресторан « Грот» где угостили девчонок шашлыками с красным, как бычья кровь, таировским «Каберне» И когда вечером они провожали их на вокзал чтобы посадить на электричку идущую, на Каролино-Бугаз, они видели, что девчонки млеют от восторга и сексуальные перспективы парней не лишены оснований. И тут Борис вспомнил, что Рыжий пригласил девиц в Одесские катакомбы. Они должны войти в катакомбы в воскресение, переночевать там, проведя приятно время на местах партизанских стоянок в зале Молодожёнов, и к обеду в понедельник выйти из катакомб. 

Тем самым Рыжий преследовал две стратегические, далеко идущие цели.  

Первое, – провести пикник под землёй, оригинально, романтично и не стандартно. 

Второе, – удовлетворить сексуальные перспективы там же в катакомбах. Опять таки романтично и оригинально, запомнится на всю жизнь, плюс познавательно. Другого шанса уложить девчат в койки у них не было, в Совковые времена моральный облик советского человека блюли в гостиницах, пансионатах, санаториях и других местах очень строго, а снять квартиру в Одессе летом задача не выполнимая, поэтому вариант с катакомбами показался наиболее удачным. 

Всё вышеизложенное пронеслось в голове Бориса мгновенно и, вспомнив, что в воскресение они должны с Рыжим вести девчонок в катакомбы, он пробурчал в трубку Рыжему что всё вспомнил и что Сашка хочет в этой связи.  

Понимаешь, Бобчик, – начал Сашка, – мы с тобой ходили в катакомбы месяца два назад, мало ли, что могло произойти за эти два месяца. Может быть, где-то штрек завалило, может быть, кто-то переставил наши туры. ( Тур – жаргонное обозначение пирамидки из камней которой закрывали вход в штрек не ведущий к намеченной цели, что-то вроде автомобильного знака «Кирпич», т.е въезд, а в нашем случае вход запрещён) Я предлагаю сегодня, чтобы не облажаться перед девицами, сбегать в катакомбы и проверить дорогу, затурить ненужные штреки. Давай в два встретимся и рванём. 

У меня третья пара заканчивается в два сорок, – ответил Борис, – подгребай к этому времени к колледжу, возьми свечи спички и фонарь для меня. 

Договорились, жди, – коротко ответил Рыжий и отключился. Борис посмотрел на часы и увидал, что ему пора в техникум, взял спортивную сумку с двумя лямками как в рюкзаке, кинул туда спортивный костюм, кеды и тёплые носки, вскинул сумку на плечи и побежал на занятия. 

Пока Борис сидит на занятиях в техникуме, я вам расскажу, что из себя представляют Одесские катакомбы, откуда они взялись и что в них происходит сейчас. 

Как только войска А.В. Суворова взяли штурмом крепость Хаджибей, на месте которой был построен город Одесса, Императрица Екатерина вторая издала указ о строительстве порта и города Одессы. Первые сваи причалов Одесского порта были забиты лично А.В. Суворовым. Но вокруг строящегося города была бескрайняя чумацкая степь, где еле видимой ниточкой вился чумацкий шлях, по которому на волах ездили на берег солёного Сухого лимана чумаки за солью. Ни одного каменного карьера в радиусе трехсот километров от строящегося города не было, поэтому первый губернатор Одессы 

Граф Де Рибас (в его честь названа улица Дерибасовская) повелел на кордонах запускать в Одессу только того, кто привез и оставил на кордоне несколько камней. Затем, неизвестно кто ( история умалчивает об этом человеке) обнаружил, что Одесса стоит на массиве ракушечника, осадочной породы бывшей когда-то дном моря и состоящей из слоя ракушек морских моллюсков спрессованных давлением воды и сцементированных морскими солями и другими осадочными породами. Толщина этого массива в некоторых местах доходила до двухсот метров ниже уровня моря, а где-то и более того. И Одесситы начали резать в этом массиве строительный камень. Он был очень хорош, легко резался, имел небольшой удельный вес, обладал низкой теплопроводностью из-за своей пористости, и оштукатуренный мог выстоять столетия. Как водилась в то время, каждый резал себе камень, где он хотел и как он хотел, в итоге, Одесса сейчас стоит на массиве похожем на Голландский сыр, весь изрезанный штреками, проходами, штольнями. Все эти хода расположены бессистемно, карты катакомб никогда не существовало, а после того как катакомбы во времена Порто-франко контрабандисты начали использовать как тайные склады контрабанды, они были запутаны так, что никто в них разобраться не мог. Перед самой войной была сделана попытка составить карту катакомб, этим занимался НКВД и, вроде бы, удалось сделать такую карту, но она имела самый общий вид и не всегда отвечала истинному положению вещей. В общем виде катакомбы состояли из трёх уровней штреков, которые соединялись между собой штреком называемым Большим кольцом. Большое кольцо напоминало цифру восемь лежащую в плоскостях всех трёх уровней. Причём, если штреки верхнего уровня были на глубине трех,четырёх метров от поверхности, то штреки нижнего уровня опускались в некоторых местах ниже уровня моря. Если заблудившийся человек в катакомбах попадал в Большое кольцо, выбраться из катакомб у него не было шансов. И неподготовленный человек погибал от истощения. 

В катакомбах температура воздуха постоянна, и зимой и летом около двенадцати градусов по Цельсию. Воздух сухой и неподвижный, т.е. если вы выкурили ароматную сигарету в каком-нибудь штреке, то через неделю вы ощутите её запах в этом же месте. То же самое касается и любых других запахов. Со временем, всё-таки, происходит проникновение влаги и штреки обваливаются, закрывая проходы. Во время Отечественной войны, отряд партизан скрывался в катакомбах и через секретные выходы делал дерзкие вылазки против фашистов. Сейчас, места партизанских стоянок превратили в музей и водят в катакомбы туристов, показывая им, как жили под землёй партизаны. Но это очень маленькая часть окультуренных катакомб, мы же лазили туда, куда редко проникали люди, мы знали, где находиться подземное озеро пресной воды, мы могли залезть в катакомбы в Усатово и вылезти на Большом Фонтане. Раньше каждый подвал дома в Одессе имел вход в катакомбы, сейчас власти все закрыли и замуровали. Естественно, есть люди, которые знают тайные входы в катакомбы и потихоньку изучают их, находя всё новые и новые штреки и направления. В начале семидесятых, Одесский клуб туристов активно изучал Одесские катакомбы и наши парни, собравшиеся вести девиц из Москвы на пикник в катакомбы, были людьми, хорошо, знающими катакомбы и имеющими навыки хождения по ним. А в катакомбах, даже, ходить нужно по-особому. В основном, высота штрека была не более полутора метра, идти в нем человеку нормального роста в полуприсядку невозможно, ноги устают через двадцать минут, в таких штреках люди, обычно, бегут, согнувшись, освещая себе путь фонарем и выравниваясь в местах, где высота штрека доходит до двух метров. После нескольких случаев, когда в катакомбах терялись дети и находили их с помощью военных еле живыми, городские власти замуровали все известные входы в катакомбы как в Усатово так и в Нерубайском. Это две деревни под Одессой, где начинаются катакомбы и тянутся под городом до самого морского побережья. Катакомбы, так же, стали основной причиной отказа в строительстве в Одессе метрополитена. Из-за катакомб Одесса чуть не потеряла свой, лучший в мире Оперный театр. Когда, спустя пару десятков лет после его возведении, здание дало большую осадку, срочно провели геологические изыскания и обнаружили, что под театром находятся два огромных подземных зала использовавшихся Одесскими биндюжниками как конюшни и склады для фургонов. Пришлось, срочно, заливать эти пустоты жидким стеклом, тем самым, остановить осадку знаменитого театра. 

Борис вышел из техникума не в два сорок, как обещал Рыжему, а на десять минут позже. Его задержал начальник автомобильного отделения, который ему начал втирать что-то о курсовом вечере. Борис пообещал ему обдумать этот вопрос и быстро усклизнул от него. Когда он подбежал к Сашке, тот уже заводился побурчать на Бориса, но от Бориса поступило предложение, – заглохнуть, с которым Рыжий согласился. Они на ходу вскочили в трамвай, который довёз их до Пересыпьского моста. Там, они пересели на другой, на котором доехали на окраину села Усатово, где располагался детский противотуберкулёзный санаторий. В парке санатория находился замаскированный вход в катакомбы. Об этом входе знал, очень, ограниченный контингент людей. Они вошли в лаз, переоделись и, отодвинув плоский камень, спустились в штрек. Последним спускался Рыжий, пока Борис светил ему он задвинул камнем входной лаз. Дальше согнувшись и освещая себе дорогу, побежали по штреку. Они решили проверить дорогу к залу Молодожёнов, где собирались устроить пикник. Затем просмотреть дорогу к подземному озеру, всё-таки экзотика, показать его девицам. Борис посчитал, что этого достаточно, но Рыжий ещё хотел показать водопад с источником и арсенал, куда туристы складывали все ржавое оружие, которое они находили в катакомбах. Причем дорогу к источнику Борис не знал, а Рыжий пользовался рассказами бывавших там и описаниями туров. Через час с небольшим они дошли до зала Молодожёнов, за два прошедших месяца, со дня их последнего посещения, здесь, ничего не изменилось, выставленные ими в прошлый раз туры находились на местах. Они вошли в зал, который был высотой метров пять, в ширину метров восемь и в длину метров тридцать. Ракушечный потолок зала был покрыт специальным составом, чтобы не осыпался и имел тёмно-коричневый цвет. Посреди зала стоял вырезанный из ракушника во всю его длину стол, на котором аккуратной горкой стояли неиспользованные консервы, бутылки с минеральной водичкой, оставленные предыдущей группой туристов, ночевавших здесь. На столе стоял примус, две пачки сухого спирта и маленькая канистра с керосином. Раньше керосин приносили в бутылках, но после одного случая, когда один их товарищ перепутал бутылки и вместо воды сделал пару глотков керосина, а потом ныл всё время, что ему плохо, чем испортил настроение всем остальным, для керосина выделили маленькую канистру. 

Парни взяли по бутылке минералки и присели отдохнуть. Борис посмотрел на часы, было пять часов дня. 

Ну что Сань, – предложил Борис, – рванём на подземное озеро, проверим дорогу и вернёмся, не заходя сюда, на выход. 

А сколько времени? – поинтересовался Сашка. 

Только пять часов, – ещё раз посмотрев на часы ответил Борис. 

Тогда давай прямо с озера рванём на источник и арсенал, а уже оттуда на выход. Ведь у нас ещё навалом времени, – сделал контр предложение Рыжий. 

Знаешь Сань, – с сомнением протянул Борис, – не люблю я эти экспромпты, нас двое, подстраховать нас некому, что-то меня ломает. 

Та не боись Бобчик, – бодренько возразил Сашка, – мне Игорь Солнышко рассказал кроки и приметные туры, не заблудимся. 

Ну, если только Игорь Солнышко. Уговорил, побежали! 

Игорь Солнышко был непререкаемым авторитетом по катакомбам. Он изучал их более десятка лет и являлся экспертом по ним. Его неоднократно привлекали для организации поисков потерявшихся в катакомбах людей, и благодаря его знаниям находили их в кратчайшее время. 

Минут сорок они потратили на дорогу к озеру, два тура преграждавшие боковые ответвления были разрушены, один переставлен. Они всё установили по своим местам и присели перекурить у озера.  

Значит так, – начал припоминать дорогу к источнику Рыжий, – от озера в обратном направлении к залу Молодожёнов на третьем туре налево, высокая штольня переходящая в полутораметровый штрек, по нему двадцать минут до завала, после завала тридцать минут малый штрек и выходим к источнику. То есть кругом, бегом за два часа управимся и к десяти вечера будем дома. 

Не загадывай, – автоматически заметил Борис. Как показал последующие события, оказался прав. Они добежали до третьего тура от озера, выставили тур к углу прихода, повернули налево и попали в высокую штольню, которая метров через двести перешла в полутораметровый штрек, пробежав по которому двадцать минут они упёрлись в завал. Рухнувшая кровля штрека оставила два лаза, под левой стенкой штрека и под правой. Лаз под левой стенкой штрека был больше по диаметру и к нему был легче подъём по завалу. Рыжий, шедший первым, полез в этот лаз. Сделал он это, чисто, инстинктивно, так как его телосложение было крупнее, чем у Бориса, или если сказать проще, он был толще. Борис хоть и был тоньше и стройнее, также не воспользовался правым лазом, а полез за Сашкой.  

Спустившись с завала на другой его стороне, они побежали по штреку дальше, сомнения у Бориса пропали, так как вся дорога до завала соответствовала Сашкиному рассказу. Пробежав минуты три, Борис попросил Саньку остановиться, ему в правый кед попал камушек, когда он пролазил через завал. Они остановились, Санька присел на корточки, а Борис, посветив фонарём, увидал сзади под левой стенкой штрека вырезанный из ракушника куб, с гранью, примерно, в пол метра. Он вернулся, сел на этот куб и, подсвечивая себе фонарём, снял кед, вытряхнул из него камешек и увидал, что носок так же сбился в комок. Борис снял носок и, встряхнув его, натянул на ногу. 

Ну и вонючий у тебя носочек, Бобчик, аж, до меня аромат дошёл, – комментировал  

действия Бориса Рыжий. 

Носок то на ноге, а ты же знаешь, откуда ноги растут, – отшучивался Борис, шнуруя свой кед, – ты когда-нибудь был в раздевалке у футболистов, когда они снимают свои бутсы. Представляешь, два десятка мужиков после двух часов бега сняли бутсы. Амбре 

такое, что без противогаза больше минуты не выдержишь. Глаза выедает. Ну всё, я готов, погнали! 

И они в том же порядке побежали дальше, Рыжий впереди за ним Борис. Через минут сорок, когда уже оба дышали, как маленькие паровозы, сделали привал. Отдышавшись, Борис осветил фонарём штрек. Свет фонаря уже ослабел, почти три часа беспрерывной работы истощили батарейки, то же было и у фонаря Рыжего. Бориса что-то насторожило, он сперва не понял что это, но сейчас до него дошло, что штрек какой-то не такой. Обычно на стенках штреков множество разных надписей, каких то значков, стрелок, инициалов, а этот штрек в котором они отдыхали, поражал своими нетронутыми стенами. Борис встал и прошёлся метров сто назад, освещая стены штрека и нигде не нашёл ни одного значка. Эта странность насторожила его, но не настолько, чтобы бить тревогу, Рыжий спокойно покуривал сигаретку, и в кромешной темноте хорошо было видно его конопатую, и обаятельную рожицу, когда он затягивался.  

Докурив, они поднялись и побежали дальше, постепенно высота штрека увеличилась, и они смогли перейти на спокойный шаг. Воздух в штреке был сухой, дышалось легко, ощущение времени пропало, и они начали расхваливать достоинства девиц, ради обладания которыми они и залезли под землю. За этим приятным и возбуждающим разговором они прошли более двух, а может быть и трёх километров. Высота штрека была комфортной, и он тянулся без пересечений с другими, но по мере продвижения по нему дальше ощущалось повышение влажности в воздухе и появилось ощущение, что они идут вниз. Борис остановился и посветив на часы увидал что часовая стрелка неумолимо переползла цифру восемь. Говоря иными словами, был уже девятый час. Вот тут Борис обеспокоился уже серьёзно. 

Знаешь Рыжий, – сказал он, задумчиво, освещая слабым светом фонаря стенки штрека, – сдаётся мне, что мы блуданули. Только, я не понял, где это произошло. Дорога, полностью, совпадала с кроками о которых тебе рассказал Игорь, после завала нам нужно было пройти максимум сорок минут, то есть до источника мы должны были дойти за час с небольшим. Мы в пути от озера уже более трёх часов и ничего похожего на источник не наблюдаем. Мало того, что мы постоянно углубляемся, что практически нет пересекающих этот штрек ходов, так ещё на стенах нет ни одной отметки, надписи, слова из трёх букв, в конце концов, которое дети пишут на заборах. За всё время пути тебе встретился хоть один тур? Как хочешь, но, по моему мнению дальше идти смысла нет. 

Хорошо. Дальше не идём. Какие есть предложения? – задиристо заговорил Рыжий. 

А ты не кипятись, – спокойно предложил Борис, – давай присядем и порассуждаем. Спешить нам уже некуда. Я готов выслушать твои предложения. 

Ну, во-первых, – начал Рыжий, – нужно отметить место, где мы сейчас находимся, затем, отдохнув продолжать движение и придерживаться правила правой стороны, не может быть чтобы нигде этот штрек не пересёкся с другим. Мы с тобой уже четыре года лазим в катакомбы, я думаю, разберёмся. 

А если мы, каким то образом, попали в Большое кольцо, – парировал Борис, – ты же знаешь, что в него с каждого уровня есть только один вход, причём такой вход, что напоминает сопряжение двух дуг, когда малая дуга вливается в большую. Если левый уклон у большей дуги, то левая стена влившегося штрека продолжается как левая стенка Большого кольца. Заметить это очень трудно, тем более что батарейки фонарей сели почти полностью, их хватит, максимум, на два часа. 

Возможно, что ты прав, – резюмировал Рыжий, – но у меня есть три свечи. Мы сможем идти в высоком штреке при свечах, а фонари включать, только, когда нужно будет бежать. Давай пройдем все же ещё вперёд с часик, если не наткнемся на боковой штрек, вернёмся назад. 

Согласен, – ответил Борис, – я засекаю время. Сейчас без десяти минут девять. Делай отметку на левой стене, зажги свечу и пошли. 

Идти со свечой было не удобно, пламя свечи при движении колебалось, освещала она дорогу, максимум, на два метра вперед стремясь потухнуть от встречного потока воздуха. Через каждые сто шагов Рыжий копотью выводил круг с точкой посредине на потолке. Так они прошли ещё час не обнаружив ни одного ответвления. Решили присесть и перекурить. У Бориса сигареты давно кончились и они по очереди смолили последнюю Сашкину сигарету. Рыжий задул свечу, и кромешная темнота мягко легла им на плечи. Они физически ощущали её. Вдруг Рыжий локтём толкнул Бориса в бок и повернул его голову вправо. Там в глубине штрека светились две пары глаз. Сашка нащупал рукой кусочек ракушника и метнул его в ту сторону, глаза исчезли.  

Две лисы, их тут много живёт, – пробурчал ни к кому не обращаясь Сашка и, вдруг, вскрикнул, – Борь, ты обратил внимание как быстро исчезли глаза, возможно там боковой проход, куда он одновременно прыгнули когда я бросил камень. 

Очень даже может быть, – лениво ответил Борис, – сходи, проверь, если что найдёшь, крикнешь. Я подойду. 

Рыжий зажег свечу и направился в сторону, где были две лисы, минут пятнадцать он всё там исследовал, прошёлся дальше метров на двести и вернулся, ничего не обнаружив. Сел рядом с Борисом и спросил:  

«Ну что будем делать дальше, времени уже, очень, много, что ты предлагаешь?» 

Сейчас отдохнем, – начал излагать свою позицию Борис, – и по этому клятому штреку назад. Два часа идем спокойно, через два часа обе стены штрека начинаем щупать, буквально любую трещинку, выступ, впадину на стене. Все, что может быть входом в ответвление, из которого мы и вляпались в Большое кольцо. Я сейчас в этом даже и не сомневаюсь. Плохо то, что мы с тобой забыли элементарные правила безопасности, никому не сообщили, куда нас несёт, стали слишком самоуверенны. На самом деле мы плохо знаем катакомбы. С ними играть нельзя. 

Да, ты прав, – задумчиво ответил Рыжий, – но не всё ещё так плохо. Я уверен, что мы выкрутимся. 

Надеюсь, хоть и не особенно в этом уверен, – с сомнением сказал Борис, – ладно, вставай и пошли. 

Он зажег фонарь и посмотрел на часы, было десять минут одиннадцатого. Я иду первый, ты за мной. Свой фонарь не зажигай, у тебя батарейки вроде посвежее, – резко сказал Борис и двинулся в обратный путь. Шли молча, сосредоточенно, пытаясь узнать дорогу, по которой недавно прошли. Это было удивительно, но Борис не узнавал дороги, штрека и стен, настолько всё было однообразно. Ровно через два часа, то есть в десять минут первого, они присели на десять минут перевели дух и пошли дальше. Борис шёл держа ладонь на левой стене штрека, Сашка елозил ладонью правую стенку штрека. Высота штрека плавно уменьшалась и после очередного удара головой об потолок, Борис понял, что со свечой больше не походишь, надо включать фонарь и бежать. Но тогда на бегу возможность проскочить ответвление многократно возрастёт. И он решил, всё же, идти со свечой столько, сколько это будет возможно. Вот так, сперва, наклонив голову налево, затем в полуприсядку они прошли ещё около часа и когда ноги, уже, отказывали держать тело, они рухнули на пол и с наслаждением вытянули свои ноги. Борис посмотрел на часы. Они показывали ровно половину третьего. Он оперся спиной и головой о стенку штрека и закрыл глаза. Мало того, что они были усталые до предела, у них не было сигарет, батарейки в фонариках практически не давали света, свечей осталось одна целая и два огарка. Ситуация, просто, пиковая. Борис тяжело вздохнул и поймал себя на мысли о том, что у него, действительно, сильно воняют ноги. И тут его словно молния пронзила, ведь он не снимал кеды, а ощущал запах как тогда, когда переодевал носок. Следовательно, в неподвижном воздухе запах сохранился в том месте, где он переодевал носок и вытряхивал камушек из обуви. Значит, где-то тут должен быть и тот куб из ракушника на котором он сидел когда вышел из прохода после завала.  

Рыжий, ну-ка дай мне твой фонарь, – потребовал Борис. Он вскочил и пошел вперед, внимательно, осматривая пол и стены, буквально через десять метров он увидал куб и ощутил, что тут запах носочка был более концентрированный. Но Борис уже знал, что делать и где проход. Он подозвал Рыжего, и они пошли назад за куб, ощупывая правую стену штрека. Через пять минут они обнаружили проход, из которого они вышли. Всё оказалось так, как и предполагал Борис, левая стенка прохода просто перешла в левую стену Большого кольца, а правая стенка была так заострена, что на фоне стены практически не была видна. Они дошли до завала и преодалев его, спустя минут сорок , отодвинув камень закрывающий вход в катакомбы, лежали в парке детского санатория и сквозь кроны деревьев любовались на звёзды, которые подмигивали им с высокого, черного, южного неба. 

А скажи мне Бобчик, – вдруг заинтересовался Рыжий, – как это получилось, что ты сидел как тряпка и, вдруг, вскочил и нашёл проход. По каким признакам ты его, так лихо, определил? 

Саньчик, – утомленно и с ленцой отвечал Борис, – а можно это останется моей маленькой тайной. Ведь главное это результат. А результат у нас с тобой потрясающий. 

Редко кому удавалось выбраться самим из Большого кольца, а мы сделали это. Надо будет всё же поговорить с Игорем Солнышком, спросить его, где же мы, всё-таки, блуданули. И потом, спустя время, когда в клубе они рассказывали об этом случае оказалось, что блуданули они тогда, когда перелазили через завал. Они лезли через лаз под левой стенкой а нужно было лезть в лаз под правой стенкой. От завала отходила два прохода, левый выходил в Большое кольцо, правый вел к источнику и арсеналу. 

Единственное, что их расстроило так это то, что им так и не удалось сводить этих красивых девчонок в катакомбы со всеми вытекающими из этого последствиями. В воскресение они оба были никакие и не пришли к девочкам на свидание, потом поехали в их лагерь на Каролино-Бугаз но девиц, уже, в лагере не было, они уехали в Москву.  

До сих пор, а прошло уже много лет, они вспоминают этих девочек при любой их встрече. Ни Рыжий ни Борис не встречали таких красивых девчат с тех пор. А недавно Борис посмотрел новый фильм Тодоровского «Стиляги». Выйдя из кинотеатра, он позвонил Рыжему и попросил его срочно приехать, и пока ждал его купил билеты на этот же фильм. Он ничего не сказал Сашке, но когда после просмотра посмотрел на него, увидал слезы у него на глазах. И когда они зашли в бар и им налили на два пальца каждому виски, они выпили и, только, тогда Рыжий сказал Борису: «Спасибо Бобчик, спустя пятьдесят лет мы их увидели.» Борис обнял Сашку и люди стоящие в этом баре с удивлением наблюдали как два старых, седых мужика со счастливыми лицами обнимали друг друга а из глаз их текли слёзы. 

Конец. 

От автора: Конечно, это были не те девчата, возможно те, в кино, были очень на них похожи, но вся атмосфера фильма, одежда этих девочек их поведение пробудили в старых друзьях светлые воспоминания о том времени когда они были молодыми, и о тех красавицах ради которых они могли не только под землю залезть. 

Ах, Женщина Востока!  

Миндалевидные глаза твои непонятным блеском завораживают. Что они сулят, когда цепким взглядом оценят мужчину, и тут же скромно потупят очи до земли, прикрыв их длинными ресницами. 

Сколько раз на дню ты накладывала на пушистые лучи ресниц твоих сурьму и сидела неподвижно, боясь расплескать капли черной жидкости. Красота требует жертв. Да, если бы мужчинам не нравились длинные черные ресницы, стала бы ты их так сурьмить? 

О, легконогие газели! Неслышной поступью проплываете вы мимо, чаруя и увлекая. Гранат ваших уст сулит жаркие поцелуи, звон монист ваших навевает сказки древнего Востока. О, дивноокие Пери, все ваши ухищрения лишь для одного – поймать в объятья стройного, словно кипарис, луноликого красавца, плод ваших ночных мечтаний.  

Нежный цвет персика – румянец щек твоих, мягкость хлопка – ладони твои, трели соловья – речи твои. Голос твой – пение райских птиц, звук, вылетевший из алых уст твоих, сводит с ума… 

С обожанием смотришь ты на мечту сердца своего, мягко касаясь божественных стоп его, ласкаешь, перебирая от пальчика к пальчику, омываешь водой из лепестков роз, опахалом шелковых одежд своих тяжкие думы развеешь.  

И наступает ночь Шехерезады, где ты и Богиня, и рабыня, и повелительница, и укрощенная. Прячет лик свой далекая Луна, боясь заглянуть в твою опочивальню, да и не нужна она тебе, ведь блеск шелковых кос твоих озаряет темноту настолько, что сердцем видишь ты. 

Утром встаешь ты, молчаливая и покорная к плите, и жаришь котлеты и варишь супы, и подаешь тарлеки по взмаху бровей, и нисколько это тебя не утомляет, ведь любишь ты.  

И пройдет день, и снова наступит ночь Шехерезады… 

Фата моргана. 

Борис Сподынюк. 

Героический рассказ.  

Ему оставался последний рывок. Она стояла перед ним, сверкая лежащим на ней снегом. Эта была она, та гора, о которой говорилось в древней легенде, и на вершине её, сквозь редкие разрывы, в сплошном ковре из облаков, можно было рассмотреть этот величественный храм, оставленный древними цивилизациями. Он выглядел как человек, сидящий в позе Будды и читающий книгу. 

В этом храме, как гласила легенда, в нефритовой шкатулке храниться название порта, в котором сбудется хрустальная мечта всех его товарищей по цеху. 

Из этой мечты и родилась легенда, в которой говорилось, что только в этом порту, который предвидели древние, возможен расцвет талантов его товарищей, только, в нём торжествует справедливость, только, там возможна взаимовыручка и непредвзятое судейство, невзирая на чины и звания и количество лавровых венков, побывавших у тебя на голове. И каждый его товарищ засверкает как звезда, какой-то своей, присущей только ему гранью. 

Он прошёл горы и пустыни, пересёк моря и океану, замерзал в снегах и преодолевал ледяные торосы, собирая везде отрывочные сведения, что и привели его к подножью этой горы. Одежда его за время странствий превратилась в рубище, обуви давно не было, он был измождён до крайней степени, ноги его были разбиты и кровоточили, руки ослабели, глаза слезились. Он был настолько истощён, что практически мог пройти всего несколько шагов. У него не было воды, в своей холщовой сумке он смог найти, только, чёрствую корку хлеба, которую он начал сосать и жевать кровоточащими от цинги зубами. 

Он понимал, что ему нужно набраться сил и сконцентрировать их на этот последний рывок, собрать свою волю в кулак и решиться на него. Лохмотья, которые были на нём, не согревали его и та, минимальная энергия, которую он получал, грызя чёрствую корку хлеба, улетучивалась сквозь дыры в его лохмотьях. 

Нужно встать и идти, он стиснул кровоточащие зубы и собрав всю свою волю, 

встал и двинулся вверх. Он преодолевал скалу за скалой, срывался, не имея сил удержать себя руками, и катился вниз, получая новые раны и ушибы. 

В какой то момент, у него наступила полная апатия, он, как бы, со стороны посмотрел на себя и осознал, что он не дойдёт до храма, что этот Сизифов труд, который он сейчас делает, так и останется Сизифовым. 

Лёжа под очередной скалой, куда он скатился, он, вдруг, вспомнил о Данко, о герое, которого описал его товарищ по цеху, ещё, в прошлом веке. Данко вырвал своё сердце из груди и зажёг его, чтобы осветить своим товарищам дорогу вперёд.  

Он, всё это, увидал перед глазами так чётко, как будто это он вырвал своё сердце, и понял, что название порта для его товарищей по цеху, – это сердце Данко, 

освещающее им путь вперёд. 

Он встал и пошёл, и внутри него появился какой-то мощный источник силы, благодаря которому он преодолевал высокие скалы, глубокие провалы и трещины, скользкий ледник и сыпучие навалы, каменные мурены и оползни. 

Шатаясь от невыносимой усталости, он подошёл к храму, его вход был закрыт огромным круглым камнем, отодвинуть который он и мечтать не мог. Неужели годы страданий и лишений, перенесённая боль, отказ от всего, чем счастлив человек, разобьётся об этот бездушный камень, загораживающий вход в храм.  

Он почувствовал, как отчаяние схватило его своей холодной рукой за горло, и от этого он закричал и навалился всем телом на камень. Вдруг, он почувствовал, что камень поддался, совсем чуть-чуть, но поддался, и внизу образовалась маленькая щель, которой хватало, только, чтобы просунуть внутрь руку. Он лег и просунул руку внутрь и нащупал что-то квадратное и маленькое. Он взял этот квадратный предмет и вынул его. Это была нефритовая шкатулка. Как только он вынул руку, камень, обратно, стал на место, и сколько он не пытался, опять, его сдвинуть , эти попытки напоминали усилия мухи, пытавшейся сдвинуть паровоз. Вконец обессилев, он сел на землю и упершись спиной в каменную плиту храма, открыл шкатулку. Внутри находился маленький свиток папируса, на котором было начертано: 

«Литература» 

Конец. 

Как я пела в школьном хоре  

В третьем классе я страстно хотела научиться музыке. В тот год мы переехали в другой город, и я попала в класс, где несколько детей занимались в музыкальной школе. Они учились играть на пианино, на скрипке, таскали с собой нотные тетради в папочках со шнурками и разговаривали между собой на непонятном языке, недоступном простым смертным. Сольфеджио, гаммы, сонатина, адажио могу, аллегро не получается, педаль не работает – эти слова казались недоступными простым смертным. А как хотела хоть глазком увидеть пианино! У двоих учеников из нашего класса дома было пианино, и мне не верилось, что можно жить рядом с таким инструментом, не то, что играть на нем. 

Я прожужжала все уши родителям о музыкальной школе, и мама обещала узнать, как можно туда поступить, но посоветовала сначала расспросить в классе у тех, кто там уже учится. Надо сказать, что в то время я была очень стеснительной и первая ни с кем не заговаривала, в разговорах только отвечала на вопросы. Но, пересилив себя, подошла к девочке, звали ее Галя Кузнецова, и спросила, как поступают в музыкальную школу. Она сразу огорошила вопросом, есть ли у нас пианино, что без пианино делать нечего в музыкальной школе. В нашей семье, где мама экономила на каждом куске хлеба, а отец брался за любую работу вне своей основной, чтобы вылезти из ссуды, взятой на постройку дома, вопрос о пианино был бы не понят. И я похоронила свою мечту.  

Но однажды мой сосед по парте Гена Рашкован пришел в школу с каким-то футляром и все время таскал его собой, а когда садился, ставил рядом с партой. Оказалось, это скрипка. Мечта моя поступить в музыкальную школу вспыхнула заново. Я видела сны со скрипкой, я слышала дивные мелодии во сне, я сочиняла музыку во сне и не хотела просыпаться. 

Проснувшись, понимала, что это несбыточные сны; пока мои родители выплачивают ссуду, не стоит и мечтать о музыке. 

Фортуна повернулась ко мне лицом сама. В школе ввели обязательное хоровое пение. Каждую перемену нас выстраивали в коридоре у стены, и мы учились петь песни под баян дяди Саши. Дядя Саша жил один, ходил по городу со своим баяном и играл везде, где его просили. Какой – то очень умный человек сообразил пригласить его на работу в школу. Здание школы было из старых построек – огромный коридор-рекреация и классы, выходящие дверями в периметр коридора. Каждую большую перемену нас собирали по классам, выстраивали на скамеечках в конце коридора. Мы долго распевались, потом пели хором разные песни. Первой разучили народную песню – «Во поле береза стояла». Пели мы ее речитативом, вступая последовательно. Получалось очень красиво. Вторая песня пелась на два голоса: 

То березка, то рябина, куст ракиты над рекой  

Край родной, навек любимый, где найдешь еще такой…  

Выводили мы на два голоса, стараясь из всех сил. Не знаю, как другие, а я с нетерпением ждала большой перемены и с воодушевлением пела вместе со всеми. Я так старалась, что обратила своим старанием на себя внимание дяди Саши. Он несколько раз просил меня петь тише, потом поставил в задний ряд на последнюю скамеечку. 

Есть у меня такая черта характера – полностью влезать в любимое занятие. Надо ли говорить, что дома я только и говорила о хоре, пела гаммы на все лады, а, пропалывая грядки в огороде, громко распевала «То березу, то рябину», и «Во поле береза стояла». Папа мой не выдержал, достал откуда-то с полатей гармонь. И я с удивлением узнала, что он был когда-то первым парнем на деревне – гармонистом. Он нам рассказывал, как боролся и побеждал на сабантуях, но про гармонь ни слова. К великому огорчению его и моему тоже гармонь совсем рассохлась, и извлечь из неё какие-то мало – мальские музыкальные звуки было невозможно. Видя, как расстроился отец, я пообещала купить ему гармонь. Я и купила ему ее с первой зарплаты, через четырнадцать лет, но он тогда был уже полупарализован, и только гладил гармонь и растягивал ее здоровой рукой. 

Это было лирическое отступление в будущее. 

Но гармонь не фурычила сейчас и здесь! Я готова была заплакать, тогда мама пообещала выкроить деньги на музыкальную школу, но в будущем году. А пока я продолжала ходить на хоровые занятия и удивлялась своим одноклассникам, под любым поводом сбегающих с этих занятий. Песен мы стали петь больше, пели в основном известные песни, которые часто звучали по радио. Особенно мне нравилась песня про Орленка. Я так и представляла гордую, птицу, раненную пулей, и слезы наворачивались у меня на глазах: 

« Орленок, орленок, взлети выше солнца 

И степи с высот огляди 

Навеки умолкли веселые хлопцы 

В живых я остался один…»  

А еще мы пели раздольную песню про Щорса:  

«Шел отряд по берегу, шел издалека 

Шел под красным знаменем командир полка 

Эххх, командир полка».  

Дядя Саша становился все строже и строже, разделил нас по голосам. Сначала, как обладательницу звонкого и громкого голоса он поставил меня в первые голоса, потом переставил во вторые. Когда я стала громко перевирать всю вторую партию и сбивать вторые голоса, он переставил меня обратно и попросил петь тише. Все эти перестановки нисколько не обижали, я так и продолжала одной из первых в переменку занимать свое место на скамеечке в заднем ряду. Думаю, дядя Саша с удовольствием исключил бы меня из состава хора, но что он мог поделать, наталкиваясь на горящие от восторга глаза маленькой девочки. 

Репертуар хора значительно расширился, и однажды наш руководитель объявил, что хор будет выступать на городском смотре художественной самодеятельности. И предупредил, что для чистоты исполнения он прослушает всех поодиночке и точно распределит по голосам, даже поставит оценки за пение. На прослушивание весь коридор заполнили старшеклассники, и нам впервые пришлось петь перед зрителями. Дядя Саша (как только у него терпения хватило!) вызывал всех по очереди, заставлял пропеть под баян или без сопровождения по куплету из любой хоровой песни и всем ставил оценки. Сказано было, что дети, получившие тройку, будут освобождены от хора. Ну, конечно вы догадываетесь, как пытались спеть мальчики, которых порядком утомляло неподвижное стояние. Но дядя Саша строго и справедливо сортировал всех по музыкальному слуху. Троечников было немного, около десяти на два класса. Дошла очередь и до меня. Я смело и независимо пропела один куплет из одной песни, потом из другой. Я пропела ему все песни. Руководитель долго – долго думал, смотрел на меня, потом выдавил, 

-Не могу ничего поделать, но поставлю тройку с двумя минусами. 

-А в хор ходить можно? 

Дружный смех счастливых троечников прервался звонком на урок. 

Жили мы на окраине, отделенной от города большим полем. Все новости разносились там со скоростью света. Пока я дошла до дома, на улице уже знали, что круглая отличница получила тройку с двумя минусами и даже петь не умеет. Помню, что задело это только моего отца, мама внешне осталась равнодушной. Я перенесла это хладнокровно и отстраненно, знала, что буду ходить в хор в любом случае.  

Дядя Саша был сильно удивлен моим появлением на своем певческом месте, махнул рукой и ничего не сказал. Он поставил рядом со мной нашу лучшую певунью из первого ряда и строго-настрого наказал мне не петь громче моей соседки. 

Вот и все.Конец первой серии. 

Жил был кактус. Ему было очень комфортно в своем горшочке на окне. Себя он считал САМЫМ приспособленным цветком и подбоченясь взирал на другие цветы, иногда поддразнивая их. Когда подходила хозяйка, чтобы проверить его землю, он выпускал все свои колючки, чтобы уколоть ее руку. Однажды фикус, стоявший по соседству, спросил его: 

- И не надоело тебе быть таким колючим? 

- Она любит меня больше, чем тебя, – задиристо ответил кактус, – она подтверждает это раз за разом, укалываясь, но продолжая заботиться обо мне. А когда она наклоняется, разглядывая мои колючки, я чувствую ее горячее дыхание и даже могу заглянуть ей в декольте платья. 

- Однажды ей надоест и она тебя выкинет. 

- Ты не прав. Скорее она выкинет тебя. То, что дается не легко, с трудом, болью и кровью, ценится во сто раз сильнее. 

- Вот и посмотрим, – ответил фикус, протянул лист и скинул горшок кактуса с окна. Весь день пролежал кактус на полу. Часть колючек поломалась, он уже не был таким красивым. И он ее ждал, волнуясь и переживая внутри, а вдруг фикус прав... Он вспомнил тот момент, когда она впервые увидела его. Он стоял в витрине магазина, огромный красавец с большими желтыми колючками, правильной округлой формы. Им восхищались все. И стоил он не мало. А она долго стояла рядом, разглядывая его, и в тот момент, увидев ее большие серые лучезарные глаза, впервые захотел он, чтоб его купили. Чтоб она его купила. А она полезла с сумочку, разочарованно покачав головой – денег явно не хватало. А потом каждый день проходила мимо него, улыбаясь своей удивительной улыбкой. А он распускал мохнатые колючки и важно раздувал бока. Через месяц она его купила. Светило весеннее солнце, деревья уже начинали зеленеть. Он увидел ее издалека, она спешила, быстро перебирая изящными ножками по дорожке и отстукивая каблучками. Короткая юбочка развевалась, подставляя под теплые лучи солнца ее белые коленки. По ее счастливым глазам он все понял. Руками обхватила она горшок, прижав его к груди как драгоценность, и приговаривая: «Теперь ты мой»... 

Она увидела его в кучке земли, жалкого и несчастного, аккуратно взяла руками и положила на стол, чтобы проверить – а не повредились ли корни. На этот раз кактус не стал ее колоть. Ему впервые захотелось, чтоб она поняла, что он ее тоже любит... 

Василиск за стенкой зашевелился, и разбудил меня. Я вскочил на своей постели, растрепанный, и, наверное, страшно бледный. Я знал, что василиск за дверью и там останется – он никогда не пытался проникнуть в мою опочивальню, – но было все-таки невыносимо слушать, как он двигается там, снаружи, волоча свое тяжелое извивающееся тело, из прихожей в гостиную и обратно. 

Я не знаю, как он выглядит. Для меня, спрятавшегося в комнате, василиск – всего лишь сочетание отвратительных звуков. По этим звукам я, в своем воображении, рисую его облик: массивное вытянутое туловище, и множество коротких, сильных ног, а двигается он подобно гусенице. У него уходит много времени, на то чтобы проползти расстояние до чулана и убраться восвояси. Василиск боится солнечного света, и собственного отражения, – облик его так ужасен, что любой человек увидевший его, умирает. 

Это все, что я знаю о нем. Таких знаний мне достаточно, чтобы жить бок о бок с этим чудовищем. 

Вот, он мучительно медленно втискивает свою тушу в узкий дверной проем и затихает за стенкой. Я жду еще несколько минут, чтобы убедиться, что он заснул. Это случается где-то за час до восхода солнца, в зависимости от времени года – зимой приходится ждать дольше, и я занимаю себя чтением книг, устроившись поудобнее в кресле. 

Тот факт, что я держу у себя василиска, кому-то может показаться нелепым, кому-то смешным. О василисках в наше время говорят мало – потому что сами они, должно быть, уже исчезли с лица земли. Не стало и людей содержащих василисков, что неудивительно, ведь за всю историю человечества для этих омерзительных созданий было придумано одно-единственное применение: они приносят золото. 

Завести василиска очень трудно. Сперва, нужно у какого-нибудь колдуна купить яйцо черного петуха. С колдунами дело иметь хлопотно и небезопасно, к тому же они, в последнее время, редко попадаются на глаза. Они уже перестали быть частью нашей обыденной действительности и, скоро, наверное, вовсе исчезнут, вслед за василисками. Мне повезло, – я нашел, наверное, последнего колдуна во всей округе. 

Яйцо нужно вынашивать семь дней в подмышке, что само по себе отвратительно.  

На утро восьмого дня я обнаружил, что яйцо лопнуло, и наружу вывалилось протухшее содержимое. Мою белую подушку забрызгало вонючей серой жижей, от которой по простыне, а затем по полу тянулся тонкий, извивающийся след. Этот след означал, что я теперь обладатель василиска. 

Первые несколько месяцев я не замечал перемен. Василиск никак не обнаруживал своего присутствия. Потом в квартире появился характерный пряный запах. Вскоре я установил, что его источник находится за дверью чулана. В одну из ночей я услышал звон разбитой тарелки, и решил, что с улицы на кухню, как-то пробрался бродячий кот. Я направился к кухне, я был уже у самой двери, и уже взялся когда меня осенило: василиск исследует мой дом! Если бы я открыл дверь на кухню, меня настигла бы немедленная смерть. С той самой ночи мы заключили с василиском негласное соглашение – днем принадлежал мне, ночью в нем хозяйничал он. 

Жизнь бок о бок с чудовищем, вызывает у меня большие неудобства. По понятным причинам, я не могу содержать в своем доме прислугу, и поэтому каждое утро приходится начинать с небольшой уборки. Василиск ползает аккуратно, но нет-нет, да перевернет кресло или столик. В прежние времена, когда василиск не покидал чулана, во всем доме, на полу лежали персидские ковры. В первую же неделю его «прогулок», все они были уничтожены, и пришлось постелить паркет. Впрочем, та единственная выгода от василиска окупает все беспокойство, доставляемое им. Прибираясь, каждое утро в своем доме, я почти всегда нахожу несколько золотых монет. В прежние времена попадались наручные и карманные часы, разные украшения, а бывало и слитки, которые с трудом помещались в ладонь. 

Я, наверное, самый богатый человек в нашем городе. Несгораемый шкаф в моей комнате полон золота, по дому разбросанно множество тайников, где хранятся мои богатства, и я не знаю, сколько еще их в чулане.  

Василиск гуляет по всему дому, и это создает для меня постоянную угрозу. Единственная комната, в которую он не заползает – спальня. В ней и только в ней мое спасение, и в последнее время я все же реже покидаю ее. Ночью я лелею свои богатства, а днем отваживаюсь на быстрые вылазки во «внешний дом». Я ползу, как таракан вдоль стены, и прислушиваюсь к скрипучим вздохам старого дома. Василиск может встретиться мне по пути на кухню, или в уборную, и это будет означать для меня немедленную смерть. 

Однажды я запер василиска на втором этаже, думая, что избавлюсь от всех неудобств. Это было ошибкой – он разгромил библиотеку и все комнаты наверху, а на потолке моей спальни проступили пятна ядовито-зеленого цвета. 

Тогда я был близок к гибели. Проклиная себя за легкомыслие, я при свете дня открыл дверь наверх. Той же ночью василиск приполз к порогу спальни, и долго лежал там, сотрясая дыханием дверь. Не помню, как я пережил ту ночь. 

В том, что василиск приносит золото, и заключается самая гнусная тайна. Я всегда задавался вопросом – откуда оно? Зачем чудовище тащит его в свое логово? В подобных размышлениях проходили мои бессонные ночи. Иногда я думал, что нашел этот страшный, простой ответ, но тут же наступало милосердное забвение, и я уже опять не сознавал ничего.  

Иногда мне кажется, что все вокруг узнали мою тайну, мой срам, и как только я окажусь за дверью, в меня полетят камни. Потому уже много лет, я не выхожу из дому. Окружающий мир постепенно исчез, растворился в пыльных окнах кольцами жира. На стекле остался неровный узор далеких континентов, такой же узор, выбитый солнцем, зияет на стене спальни. Со временем я перестал различать соседний квартал, за шумной дорогой, а затем и маленький дворик перед моим крыльцом, растаял в белесой мути. 

Сегодня василиск затих раньше обычного. Я ждал десять, пятнадцать минут – тишина. Осторожно, чтобы не выдавать своего существования, я отворил дверь. В коридоре было пусто и бестолково. Просто темный дом. Здесь, в завитках мебели, складочках штор пылилась вся моя жизнь. В гостиной только скрип от пола, и одно-единственное зеркало, закрытое бельмом засаленной шторы.  

Вдруг, я вспомнил, что не закрыл дверь в спальню… слишком поздно – за моей спиной раздался желобный скрип дверного косяка – василиск втискивал свою грузную тушу в спальню, которая больше не могла служить мне убежищем. Кажется, он задумал меня уничтожить. 

Впервые за много лет вышел я на улицу. Птицы молчали. Окружающие дома голодно смотрели на меня битыми окнами, сухой ветер впустую дребезжал их жестяными крышами. На дверях сохранились борозды от когтей, рваные зеленые пятна зияли на стенах. Все отравлено, все пусто, даже трава вокруг дома выжжена рыжими кольцами – следы, оставленные василиском. 

Все пусто, все уничтожено. 

Несколько минут я стоял, обнаженный светом дня. 

«Вот откуда…». 

Догадка дернула меня за невидимую ниточку, ноги утратили опору, и все суставы будто повисли в пространстве. И я со всех ног побежал прочь от дома.  

С того дня я скитаюсь по миру, не зная ни отдыха не пристанища. Люди и животные бегут от меня, как от прокаженного – василиск теперь волочится за мной, всюду учиняя запустение. Он все еще приносит мне золото, оставляет на камнях, и в траве, но мне противно даже смотреть на него.  

Днем василиск скулит и ноет, – солнечный свет обжигает его кожу – а ночью я слышу его шепот – над самым своим ухом. Снова и снова он повторяет: «Оглянись… Оглянись…». 

Вы думаете, что нужны карандаш, блокнот, лампа над столом или еще что-то такое? Совсем нет. Самое главное – недопроснуться. Вынырнув из ночного сна, я не спешу открыть глаза. Какая разница, сколько времени, мелко и спешно тикают часы, а я вглядываюсь в картины на внутренней стороне век, перемежающихся с обрывками сновидений, и уплывающих куда-то вбок, до тех пор, пока целостные картины не превращаются в бессмысленное точечное мельтешение. Опустить ноги на пол, нашарить шлепанцы. Даже чистка зубов и умывание не мешают мне не проснуться. Опыт не проспишь. Слова еще совсем маленькие и голые, как зеленые кофейные зерна, без вкуса и запаха, и только еще обещают аромат, главное – не спешить. Прошлепываю в комнату, упираюсь в раскоряченного монстра – эстрадную микрофонную стойку, притащенную бог знает откуда, просто чтобы посмотреть – а как записывает? По полу растянулись во всех направления провода и шнуры, соединяя ноутбук, микрофон, колонки и диван с Любашей. «Миллиарды уже уворовали», – профессионально почувствовав слушателя, сообщает она мне последние новости, не просыпаясь ни на грамм. 

- Миллиарды чего? – Машинально переспрашиваю, прикидывая, как пробраться к своему компьютеру. Шлепанцы категорически отказываются перешагивать через провода, не желая отрывать свои задницы от пола.  

- Миллиарды кубометров денег, – внятно доносится из-под одеяла, Любаша переворачивается и продолжает крепко спать. 

- Угу… 

Это она о газовом конфликте. 

Миллиарды миллиардов рассыпаются на маленькие крепенькие нули и, стукаясь гладкими боками, тоже сыпятся в кофемолку. 

Какой кофе будем сегодня пить, дорогая? По-кенийски, по-бразильски, по-армянски, капуччино, эспрессо? Организм ёжится от предвкушения. Сортируются зёрнышки – морозные узоры на окнах, что-то теплое из сна, тишина в доме, солнце над берегами Африки, лоснящиеся коричневые тела, аромат арабики, пираты нападают на торговое судно, тащат добычу в пещеру, золотые блюда в одну кучу, драгоценности, камни и побрякушки – в другую, главарь целует гладкую шоколадную кожу пленницы, она пахнет мускатом и чуть-чуть гвоздикой… 

Главное – не. Не пережарить, не закипятить, не переборщить со специями, хотя борщ здесь совсем ни к чему, убрать немедленно, чуть всё не испортила. Вкус медленно восстанавливается. Нужно быть очень осторожной со словами-зёрнышками, словами-специями и ни в коем случае не засыпать кофе в непрогретую джезву. Хотя турка звучит на мой вкус лучше, не так металлически. 

Бразилия далеко, чуть ли не дальше, чем Африка, я натягиваю свитер и отказываюсь от всех специй, пусть сегодня кофе будет чистым и горьким, и осторожно наблюдаю, как над краем турки показывается первая нежно-коричневая шапочка пены. 

Рецепт кофе «По-рождественски». 

Тщательно отобрать зерна по одному, перемолоть на ручной кофемолке, глядя на морозные окна. Насыпать свежемолотый кофе в разогретую турку, залить холодной водой из расчёта, что никто не помешает. Очистить сознание от посторонних мыслей, корицы, шоколада, имбиря и никакого сахара и ликера. Терпеливо ждать появления первой пенки, и снять с плиты как только она появится. Повторить три раза. Представили? А теперь смело можно пить любой «нескафе» литрами, он уже ничего вам не испортит, ведь нет ничего реальнее наших представлений о реальном. 

«…баночку зелёного горошка, французский батон, две пачки салфеток, да, и не забудь десяток яиц!» – уже в лестничный пролёт крикнула жена. Голос гулко проскакал по ступенькам и, уткнувшись в обитую дверь этажом ниже, заглох. 

Шерстяной шарф неприятно колол шею, лестница пахла кошками и апельсинами. Морщась от мелких липучих снежинок, он зашагал по вечерней улице привычным маршрутом «дом – супермаркет». Идти было недалеко. Когда-то он от нечего делать сосчитал количество шагов – триста шестьдесят пять. Как дней в году, от арки до стеклянных дверей – триста шестьдесят пять. Зачем он это сделал, он не понимал, но, если сложить все его походы за прошедшие годы в один маршрут, без возвращения назад, то он мог бы уйти уже очень далеко. Мог бы. 

В магазине было тепло и тесно. Новогодняя волна сожрана, переварена, выблевана и, не приходя в сознание, грузится рождественская. Зелёный горошек, майонез, ветчинки лучше нежирной, тортик, девушка мне вот этот, с ангелочками из крема, а это что за фигня, стоит недорого, надо взять, можно Трифоновым подарить, водки больше не надо, меньше тоже, ха-ха, лучше вина, хотя и от него тошнит, яиц десяточек не забыть… 

Шарф стянуть. Дрянной колючий шарф, жена в позапрошлое Рождество подарила, он его сразу возненавидел. Сорвать бы, бросить на слякотный асфальт, потоптаться на гадине и идти дальше – триста шестьдесят шесть, триста шестьдесят семь, триста шестьдесят восемь…четыреста, четыреста один, четыреста двадцать два…пятьсот двенадцать, всё, далеко, уже не догонит. Мысленно считая несуществующие шаги, он машинально набирал продукты, всё записано на подкорке, металлическая корзинка тяжелела и резала пальцы. …сыр, кетчуп, батон. 

Резиновая лента подтянула добычу к кассе. Интересно, куда бы я ушел? Да, стою, не видите разве? Уйти и не вернуться. Карточка? Да-да, вот, пожалуйста. Что? 

Тонкая рука, негромкий голос. Он поднял глаза и в груди пробежал теплый сквознячок. 

- Вы не забыли ничего? – полуулыбка, легкая прядь на шее. 

- Что? Ах, да, забыл ведь, десяток этих…яиц, я мигом, подождите… 

- Не надо, здесь есть, – девушка протянула руку к тележке справа от кассы и положила в его корзину бежевую картонную упаковку. – С Вас триста шестьдесят пять рублей. 

Глаза, Господи, какие глаза, откуда, зачем, ей здесь не место, смотреть и не дышать… опять триста шестьдесят пять, не зря всё это… 

- Да что Вы застряли, мужчина? Спать дома будете, встал тут, стоит, как будто другим делать нечего! – Дородное бедро в дубленке подпихнуло его к выходу. 

Какая девушка боже мой какая девушка… новенькая, вчера ее не было, как она догадалась, что я забыл про яйца…Профессионалка. Мерзкое слово растопырило буквы, смазало волшебные черты и странное волнение улеглось. Он усмехнулся. Куда бы он ушел, да и зачем, домой, домой, в тепло, в затертые проблемы, в привычные скандалы, шарф на шею, продукты в холодильник, крестьян в землю, власти – все масти. Хорошо! 

- Ты что принес? Это – что? – длинный квадратный ноготь, разрисованный под зебру, уставился в раскрытую упаковку. Жуть что за мода, какой идиот придумал эти вампирские ногти, он привычно подавил рвотный позыв. Глянул в коробку. Охренеть. Золотое яйцо. То есть девять нормальных, а одно золотое. Девять лежат себе по-куриному, беленько, а это золотом отсверкивает. Ну и дела! 

Нежные черты, глаза небесные…здесь есть, я подам… как же ее зовут, маленькая карточка на униформе, белый квадратик с черными буковками…Кристина… 

Он сглотнул. Да это шутка, покрасили яйцо, подложили в коробку, прикололись, как говорит племянник жены, сейчас приколистов хоть на елку вместо шишек развешивай. 

Слушай, оно настоящее, это же золото, целый кусок, ты офигел, какие приколисты, кто тебе для прикола кусок золота по куриной цене продаст, теперь можно будет купить домашний кинотеатр, холодильник новый, в Турцию съездить, нет, в Египет, нет и туда и туда, Сонька треснет от зависти, слушай, я такое платье на Невском видела, умереть… 

Толстые ляжки, втиснутые в безумный ярко-розовый эластик, никакой фитнесс не помогает, чего же её так разносит, меньше пирожных жрать надо и работать пойти, дура толстая, такое чудо продать…ей хоть десяток весь золотой – за месяц спустит… Турция-Египет, бхай-бхай, чтоб тебя там украли, отпахала бы на сто лет вперёд… Мама, мамочка, мандарины на Новый Год, подарок под Рождество, толстая книжка с картинками, свечи белые, ночь за окном…опять ветерок возле сердца, к врачу сходить, что ли, что же это такое… А яйцо пополам, ножовка есть, без меня в свои египты… 

Мышане было плохо. Ватные ноги несли его по проспекту, кажется, это Литейный, людей было не много, мерзкий снег, ветер, чертов город, сдохнешь никто не вспомнит… Его подтрясывало. Шершавым сухим языком обвел верхнюю губу, блин, что же делать. Ноги вывернули направо, мостик, киоск, пустой скверик, налево, через двор, еще налево, оп-па, теткин дом. Зайти, может быть, даст сотни две в честь праздника. Дверь была не заперта, прихожая обдала теплом и запахом еды. Еле успел в туалет, вывернуло едкой слюной, а чем же ещё, ты что ел последние дни, ничего не ел, к черту еду, попить бы. Пошатываясь, добрел до кухни. Из глубины квартиры доносились громкие возбужденные голоса. Тетка своего прессует, тот огрызается привычно, труба, тетка его давно задавила, бульдозер эмо… Мышаня припал к бутылке с Аквой, гульк-гульк-гульк, отдышался, полегчало. Что же они так орут, голова раскалывается, чертов город, кошки, апельсины, чтоб вы все сдохли… Тело трясло, огни за окном двоились и прыгали, праздник-праздник -новый год -он подарки нам несет… 

Через секунду Мышаня несся вниз по лестнице, чудом попадая дрожащими ногами на ступеньки, ё, вот это да, типа повезло! Сейчас-сейчас, скоро-скоро, здесь напрямик, мост, привет Чижик, направо, еще немного, вот она арка, арочка, арушечка… Мышаня припал к решетке и несколько раз стукнул по железу. Из темноты выплыла тень. 

- Гроб, это я… 

- Вижу, что ты… Бабки принёс? 

- Не… Стой, Гроб, не уходи! Смотри… вот… Оно бешеных денег стоит, возьмешь? 

- Хы, это что еще за хрень? 

- Да ты глянь, Гроб, глянь только, это ж золото… золотое оно, клянусь! Гроб, пожалуйста…  

Темная рука цапнула протянутое яйцо. Через несколько томительных секунд, – целая вечность, чего он тянет, ведь не вру, золото это, давай уже скорее, – в мокрую мышанину руку лег невесомый пакетик. 

- Гроб, да ты че!? Гроб, дай еще, это ж кусок золота!.. 

- На. Не воняй, этого тебе за глаза, остальное в уплату долга. Пошёл отсюда. 

Мышаня всхлипнул и поднял брошенный пакетик. 

Мокрый снег, редкие уже прохожие. Хорошо, что маркет круглосуточный, он несся по улице, обмирая от отчаяния и надежды. Рождество ведь, ведь не одно же оно было, у них, может быть, в каждой коробке по такому яйцу, может быть, еще не всё раскупили, идиоты, надо же было дверь не закрыть… 

Ступени, стеклянная дверь, тепло, свет яркий, покупателей почти нет. Где она? Небесные глаза, тонкая кисть, как же ее зовут?.. 

- Вы что-то забыли? 

Голос, господи, этот голос, это она! 

- Да, забыл, то есть, нет… да… Забыл, конечно, забыл! Вот опять яиц забыл взять, а жена, знаете ли…(черт, при чем здесь жена, про жену зря, не надо было!) Мне упаковочку бы… Остались? 

- Конечно, – она улыбнулась и протянула руку к тележке справа от кассы. – Вот, пожалуйста, сорок рублей. 

- Спасибо! Огромное спасибо…э… Кристина, с праздником Вас! 

- Счастливого Рождества! 

Милая такая девушка, даже хорошенькая, впрочем, ничего особенного, курочка такая, хе-хе, и фамилия у неё обыкновенная – Рябова… Кстати, а с чего я опять за яйцами поперся? Есть же дома целая коробка. А, ладно, лишними не будут. 

Он толкнул стеклянную дверь, могли бы и раздвижные сделать, и вышел на ночную улицу. Молча, разбрызгивая синий свет, промчалась «скорая». Плохо кому-то, подумал. А мне хорошо! С сердцем только что-то сегодня такое было, надо все же сходить к врачу, мало ли.