|
|
Но, если посмотреть сквозь срез слезы,
Откроются бездонные глубины.
И то, что сдвинет райские весы,
И то, что делит нас на половины…
И вдруг, в каком-то дальнем уголке
Созреет страсть и переполнит лиру,
И кроткий раб с бедою в кулаке
Истошно прогуляется по миру.
Пюпитр согнется, скрипки догорят,
Валторны вздрогнут, руны взмироточат,
И срез слезы явит кромешный ад
Тому, кто видеть ничего не хочет…
Однако, ад – не худшее из зол,
И Сатана, конечно, не козёл.
. Alfred de MUSSET (1810-1857)CHANSONRecueil : Premières poésies (1829)J'ai dit à mon cœur, à mon faible cœur:N'est-ce point assez d'aimer sa maîtresse?Et ne vois-tu pas que changer sans cesse,C'est perdre en désirs le temps du bonheur?Il m'a répondu : Ce n'est point assez,Ce n'est point assez d'aimer sa maîtresse;Et ne vois-tu pas que changer sans cesseNous rend doux et chers les plaisirs passés?J'ai dit à mon cœur, à mon faible cœur:N'est-ce point assez de tant de tristesse?Et ne vois-tu pas que changer sans cesse,C'est à chaque pas trouver la douleur?Il m'a répondu : Ce n'est point assez,Ce n'est point assez de tant de tristesse;Et ne vois-tu pas que changer sans cesseNous rend doux et chers les chagrins passés?Альфред де МЮССЕ (1810-1857)ПЕСНЯ «Сердце! – спросил я, – о, сердце, – опятьРадо ты новой возлюбленной каждой? – Можно ведь так, в утолении жажды,Что-то – единственное – потерять…»Сердце ответило: «Вновь я – о, да! –Вновь восхищаюсь возлюбленной каждой, –Этот восторг утоления жажды –То, что останется с нами всегда.»«Сердце! – спросил я, – но, что же опять, Слабое сердце, глаза твои влажны?Можно ли так – в утолении жажды –Вновь и печалиться так, и страдать?»Сердце ответило: «Снова – о, да! –Снова грущу, вновь глаза мои влажны,Эта печаль утоления жажды –То, что останется с нами всегда.».(Из сборника «Первые стихи» (1829))
Летит со свистом время-кнут,
Нас выгоняя с выпаса.
Смиряться с тем, что промелькну -
Не стану. Накось, выкуси.
Потомкам Кинг оставит жуть,
Шанель – лосьон питательный...
А я стихами наслежу,
Чтоб вляпались читатели!
Как будто из былины или сна
Явилась и возвысилась главою
До облаков громадная сосна,
От основанья ствол ее раздвоен.
И кроной двуединою шумя,
Раскинулась шатром у края леса —
Прохладным среди огненного дня,
Его голубоватая завеса
Притягивает взгляд издалека,
И хочется войти под полог тени,
Но подожди, не двигайся пока
Не видят нас пугливые олени.
.
* * *
.
Часы, постойте... здесь нельзя шуметь,
Остановите шорох шестеренок
И маятника блещущую медь,
Быть может, незаметно, как ребенок,
Уснувший под затейливый рассказ,
Притихнет время, позабыв о нас.
Замрет в зените беспечальный день,
Шагнувший в август — к цинниям и астрам,
И мы уйдем в мечтательную лень,
Не ожидая злобного коварства
Зимы, что обрывает лепестки
И птичью трель, и нежный плеск реки…
Лишь стены защищают как скала,
И никуда не улетают птицы
С обоев ярких. Рыцари стола —
Подсвечники, не дремлют на границе
Вне-временья. Не облетит цветок,
Что перышком намечен между строк.
Природе и рассудку вопреки,
Цель всякого земного созиданья —
Замедлить бег невидимой реки,
Что приближает с вечностью свиданье.
И тайная мечта часовщика —
Часы, что будут отмерять века.
Елена Ковалева (Evita)
«В комнате»
.
Вне-временья не облетит цветок
из бедного невежества былого,
Что перышком намечен между строк –
появится и растворится снова.
И тайная мечта часовщика —
Посверкивая циркулем железным –
Часы, что будут отмерять века,
не внемля увереньям бесполезным.
Запущены моих друзей дела,
И никуда не улетают птицы,
и лишь, как прежде, девочки Дега —
Подсвечники, не дремлют на границе.
Замедлить бег невидимой реки,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
Природе и рассудку вопреки,
голубенькие оправляют перья.
Замрет в зените беспечальный день,
звучат шаги — мои друзья уходят.
И ты уйдешь в мечтательную лень,
той темноте за окнами угоден.
Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
Что приближает с вечностью свиданье.
К предательству таинственная страсть —
Цель всякого земного созиданья.
Так призови меня и награди!
Не ожидая злобного коварства,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
Шагнувши в август — к цинниям и астрам…
Даруй мне тишь твоих библиотек –
Остановите шорох шестеренок! –
и — мудрая — я позабуду всех,
Быть может, незаметно, как ребенок,
Уснувший под затейливый рассказ,
на том конце замедленного жеста
Притихнет время, позабыв о нас.
и ощутит сиротство, как блаженство.
.
Твои дома, Маттео Массагранде,
Погружены в томительную тайну —
Их залы, коридоры и веранды
Как будто бы готовы нам случайно
Ее открыть. Но сколько б ни старалась
Вглядеться в пыльный сумрак анфилады,
Лишь старых балок чувствую усталость,
Да изредка дыхание прохлады
С балкона и, конечно же, досаду
От вида недоступных перспектив,
Что взгляд уводят в направленьи сада,
Как будто еле слышимый мотив
И дразнит, и зовет покинуть плен
Так живописно обветшавших стен.
Едва дыша от злобы и тоски,
Импровизирую на чьих-то струнах…
Там, далеко, у медленной реки,
Замшелый камень в непонятных рунах.
Никто не знает, что там, сделка, спор?
А, может быть, сосед бранит соседа…
Но тот поэт, что навострил топор
И нацарапал, может быть, беседу
О вечности, о жизни, о любви,
О днях последних или о рожденье,
О смерти ли, о плоскости земли,
Он разве не достоин восхищенья?
Нет. Не достоин. Надо было хоть
Татарина у камня приколоть…
Распахнута в лето зеленая дверь,
Платаны и лавры пронизаны солнцем,
Под ними гуляет свободно, поверь,
Гривастый, с огромными крыльями, зверь
В компании с синим быком-иноходцем.
Они говорят на одном языке
И речи их музыкой кажутся странной,
Еще к ним приходит всегда налегке
В плаще белоснежном мечтательный странник.
Ах, если бы звуки их речи понять
И в сад — за порог обветшавшего дома,
Войти под сияние летнего дня…
Но двери распахнуты не для меня,
И мучает тайной язык незнакомый.
Часы постойте... здесь нельзя шуметь,
Остановите тренье шестеренок
И маятника блещущую медь,
Быть может, незаметно, как ребенок,
Уснувший под затейливый рассказ,
Притихнет время, позабыв о нас.
Замрет в зените беспечальный день,
Шагнувший в август — к цинниям и астрам,
И мы уйдем в мечтательную лень,
Не ожидая злобного коварства
Зимы, что обрывает лепестки
И птичью трель, и нежный плеск реки…
Лишь стены защищают как скала,
И никуда не улетают птицы
С обоев ярких, рыцари стола —
Подсвечники, не дремлют на границе
Вне-временья. Не облетит цветок,
Что перышком начертан между строк.
Природе и рассудку вопреки,
Мечта и цель любого созиданья —
Замедлить бег невидимой реки,
Что приближает с вечностью свиданье.
И тайная мечта часовщика —
Создать часы, что будут бить века.
Какие страсти кипят вокруг Лии Ахеджаковой!
Бывшие мирные люди с пеной у рта доказывают или несгибаемую прямоту отважной актрисы, или непрошибаемость древней дурехи.
Народ разбился на два враждебных лагеря и ожесточенно роет окопы, минирует нейтральную полосу и соревнуется в идеологических диверсиях.
А комиссары в пыльных шлемах с обеих сторон подливают масло в разгорающееся пламя…
И плевать, что из-за горизонта торчат уши Третьей Мировой, что природа засрана до предпоследней крайности, что пандемия призраком бродит по Земле…
А пофиг!
Ахеджакова – форева!
День за днем мычание телячье...
А хотелось чтоб погорячей.
Как друзей получше рассобачить?
Надо им задать вопрос: “Крым чей?”
Мы себя привычно баламутим,
Аритмию чувствуя в груди...
В соцсетях кричим: “Изыди, Путин!”
И мечтаем шепотом: “Введи!”
“Все мы, все мы в этом мире тленны”?
Но на разум положив писюн,
Про актрису Лию непременно
Мы друг дружке врежем правду всю!
)
Страницы: 1... ...10... 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 ...30... ...40... ...50... ...60... ...70... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|