|
|
Всё дальше время мальчиков в погонах
С полосочкой меж двух латунных звёзд,
«Славянка» на заплаканных перронах,
Там девушки не сдерживали слёз.
Теплушки и полуторки на запад
Уносят юность и весёлый взгляд,
А фрицы научились, вроде, драпать,
И ждёт нас победителей парад.
Но мальчиков в костюмах цвета хаки,
Нестройно проходящих по мосту,
Накроет первый залп в начале драки,
Никто не уцелеет на плоту.
Кресты и звёзды – на других могилах,
На водной глади памятников нет.
Лишь в Одере в прибрежном жёлтом иле -
Разорванный осколком партбилет.
Дотлеют все поленья под котлами,
Но флягу спирта мёртвым не открыть,
И сдавшие последний свой экзамен
Не смогут эту горечь пригубить.
А девушки в зелёном громком мае
Обнимут победителей других
И гулкие весенние трамваи –
Для выживших, седых и молодых.
Команде похоронной нет работы,
Остался взвод в объятиях войны.
Ведут бои редеющие роты
Под залпы наступающей весны.
Казённые чернила похоронок
Разбавлены слезами матерей,
Хранящих боль в коробочках картонных
И ждущих возвращенья сыновей.
Всё ждущих возвращенья сыновей...
Всё ждущих...
В разгаре бал. Кружатся в танце пары.
Мелькают фраки, эполеты, лица.
Князь Оболенский – сластолюбец старый
лорнирует смазливую девицу.
Полковник одиноко у колонны
грустит и заправляется шампанским...
Забыв о соблюдении бонтона,
полковнику кокетки строят глазки.
Полковнику, увы, никто не пишет.
Он пьет уже четвертую неделю,
и чувствует себя полковник лишним
на празднике безумного веселья.
Корнет Голицын Натали на ушко
привычно шепчет анекдот пикантный.
Она, чтоб не казаться равнодушной,
бьет веером его по аксельбанту.
Шампанское разносят споро слуги.
Краснеют щечки дам, обычно бледных.
Упорные муссируются слухи,
что через час прибудет сам Наследник.
Гремит мазурка. Кавалеры ловко
дам разбирают под свою опеку...
...Такая вот обычная тусовка
Начала девятнадцатого века.
Обыкновенное утро.
Город спит. Тишина.
Вряд ли приснится кому-то
Давняя та война.
Черный кружок, репродуктор,
вороном на столбе.
Фразы чеканные, в ступор
И поворотом в судьбе.
Целому поколению
Искалечена жизнь.
Будут герои,забвение...
Ну,а пока что держись,
Слушай слова неподъемные,
-Утром напали на нас...
Толпы стоят похоронные
Молча, лишь слезы из глаз.
Над крышей дома красный огонёк,
Фонарик невысокой телебашни.
На светофоре погнутом венок:
Разбился кто. Ему уже не страшно.
Он смотрит с башни, а вокруг – темно.
Должно быть, ночь. Должно быть, все уснули.
И всё же в монотонном длинном гуле
Он слышит: повторяется одно
Как будто слово. Будто слово: «нет».
И всякий раз он вздрагивает сонно -
Как будто кто-то направляет свет
С высокого ночного небосклона.
Когда б могла я настроение
окутать дымкою туманной,
то прогулялась под цветение
каштанов пышных, право, странно,
а почему бы не сиреневый
и не черемуховый вечер,
каштаны, марево акации,
их нежный аромат предтечею
той незабвенной, но загадочной,
неуловимой, но таинственной
той призрачной в далеком странствии
тропиночки к тебе, единственному.
9.06.2009
Тихое утро – преддверие дня,
Жаркого, знойного, томного, сочного.
Ах, как любовно ласкаешь меня,
Дел паутиною замороченного...
В кокон блаженства, неги, любви
Солнце нас кутает мягким касанием:
Вот оно – счастье! Поймай, улови
Щедрость вселенскую.Без привыкания
Ждем мы с надеждою солнечный рай,
Буйство и пышность цветения летнего,
Сердцу и телу – тепло через край,
Силам небесным – занятие светлое.
17.06 2009
Домашний угол жёлтый,
Цветастые обои.
Молчанье – это золото,
Кивни мне головой.
Кипящий чайник пляшет,
И серебро гремит.
Полжизни – это надо же,
Там скука и гранит.
А здесь у нас жужжание
И чай, и серебро.
Молчание, молчание,
Кукушкино добро.
Кивни ещё, кукушечка.
И, может быть, пропой:
Как можно чай мне кушать
Разбитой головой?
В славном городе Толедо жил один достойный рыцарь.
Рыцарь жил легко и просто и Прекрасных Дам любил ,
Но съедал он за обедом сразу три – четыре пиццы,
И поэтому он толстым, чрезвычайно толстым, был.
И в Толедо и в округе этот рыцарь благородный
Слыл возвышенной натурой, несмотря на малый рост,
И за прошлые заслуги рыцарь занимал доходный,
В королевской префектуре, соответствующий пост.
Но однажды после пиццы с пармезаном и грибами,
Все дела свои забросив, он улегся на диван
И надумал вдруг жениться на одной Прекрасной Даме-
Дульцинее из Тобоса, лучшей из Прекрасных Дам.
Мрачное средневековье было не таким уж мрачным,
Да и не таким суровым, а скорей – наоборот.
Озабоченный любовью, как павлин в период брачный,
Он, надев камзол свой новый, смело ринулся в поход.
Той же ночью под балконом тонкой, стройной Дульцинеи-
Этой юной баловницы, рыцарь серенады пел,
Словно юноша влюбленный, на глазах ее худея,
Позабыв совсем о пицце, грамм на двести похудел...
И дальнейший ход событий, опустив куплетов тридцать,
Я читателю, как другу, вкратце так бы изложил:
Многодетный и сердитый, тощий, очень тощий рыцарь
С толстой молодой супругой в городе Толедо жил.
Космос приближая через боль,
Пробуя на вкус вино комет,
Впитывая кровью алкоголь,
Ищем ускользающий ответ.
Выйдя из мелодии за такт,
Крыльями предчувствуя полёт,
Верим, что неведомый Контакт
Миру откровенье принесёт.
Точность языка библейских фраз,
Тяжесть неожиданных идей,
Гранями сверкающий алмаз,
Страсть валетов, воля королей -
Всё ложится мелочью на кон.
Выигрыш и призрачен и прост –
Человек стремится испокон
Выиграть одну из дальних звёзд.
Словно недоученный паук
Он плутает в собственных сетях.
Незачем лететь к планете Блук,
Если мы и дома – как в гостях.
Нет ни пониманья, ни идей,
Грудами оружие сложив,
Мы калечим собственных детей,
Ненависти строя этажи.
Хоть двадцатый, хоть тридцатый век,
Звёзд не счесть – ладонями лови!
.....................................................
Человеку нужен... человек,
Человек, как повод... для любви.
Такая родина, и что её стыдиться.
Смотреть в сограждан пакостные лица.
Выдумывать стыду другие имена.
Похмелье праздных дней. Великая страна.
Конечно, помним, есть и развлеченья:
Не делись никуда любви мученья,
Жж-искусства сладкий леденец,
Гламур и телевизор, наконец.
И, главное, всё держится пока что.
Пока в кровати не садится каждый,
Хотя бы каждый пятый. Всё путём.
Насвистывая песенку, идём.
.
* * *
Не стал на пиво, карусель,
размениваться,
А взял билет я на качель –
решил развеяться.
Как я люблю тебя качель!
Скажу без спеси,
Ты – скрипка, ты – виолончель
и даже – песня!
Как мудр бесхитростный народ,
создав такое –
О, Боже! – как она поет,
когда в ней – двое!
О, лодочка!.. о, птица!.. струг!..
Нас ветер лижет...
Не говори ни слова, друг –
я так всё вижу!
Всё выше вскидывает нас –
присел я ловко,
Лишь голубые брызги глаз
над нашей лодкой...
Молчим, и заняты мы делом –
ты дело знаешь! –
Я делаю движенье телом,
ты – повторяешь...
И клок блондинистых волос
взлетел, топорщась –
Ну, вот, – пришло, вот – началось! –
от счастья корчусь...
Я солнца диск рукой ловлю:
роман закручен!..
И слышу тихое: "Люблю..."
под скрип уключин...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...А вечером, после шести,
мы тенью скрыты,
И о любви ты шелестишь
щекой небритой...
И с той поры пошло у нас
всё – очень клёво...
Вот так и встретил в первый раз
я
Бугаёва.
.
«… c посохом, с сумой должны брести седые».
Абу Абдаллах Рудаки
Я, слепой, во тьме,
бреду, по бездорожью.
Тяжела – порожняя – сума.
Старцу опороченному ложью,
мой Аллах – не дай сойти с ума!
Суд молвы неправедный и скорый.
Хуже, чем — бухарская тюрьма.
На моих плечах плетей узоры,
и – печать, калёного клейма.
Всё приемлю,
от тебя, Всевышний,
восхваляя – и – благодаря.
Если в мире этом я нелишний,
дай – мне брата, дай – поводыря.
Я в пространстве хаоса и мрака,
в пустоте слепых, немых дорог.
Горизонт иранского Востока,
дома моего – земной порог.
Крыша – дома – небо голубое.
А конёк великий Млечный путь.
Боже! Где он – посланный тобою?
Мне бы с ним – душою – отдохнуть.
Преломить в пути, окраек хлеба.
Разделить под звёздами ночлег.
Кто бы он на белом свете не был,
то ли – тюрок – то ли – печенег.
Я бреду в ночи, по книге судеб.
Мимо стен – жестоких – городов.
Господи! Пусть мир меня забудет!
Но – запомнит – музыку стихов.
Мы им возраст измеряем,
Но с конца его прочтем -
Забасит он громким лаем
Не пуская вора в дом.
В ней любовь и в ней забота,
И ее не будет лишку,
Но, как выйдет на охоту,
Очень плохо будет мышкам.
Майским утром погуляю
Я у леса на опушке
И, конечно, посчитаю
Сколько лет мне даст...
Из морских она животных,
То ли рыба, то ли нет,
Но в одной ноге и ноте
Заключается ответ!
Плыли медленно – игла,
А за нею и пила,
Молот плыл, и даже меч!
И о ком же это речь?
Это что-то бесподобно!
Что в названиях творится! -
Гриб плохой и несъедобный
Называется как птица!
Там, где в тундре вьюга злится,
Где большой земли конец,
Там живет почти лисица,
Называется...
Это что за животина
На реке у нас живет? -
Чтобы выстроить плотину,
Даже дерево грызет!
Он как будто напоказ
Цветом изменяется!
Есть у Чехова рассказ -
Так же называется!
Только сумерки сгустились,
В травке звезды появились!
Это светятся жучки
По названью...
Ответы вразбивку: хамелеон, рыба, светлячки, кукушка, год-дог, поганка, бобр, минога, ласка, песец
Пластинка пела, звякали стаканы,
И гость свой лоб горячий обхватил.
Ему казалось: десять лет – так странно.
И вилку он зачем-то уронил,
Под стол полез. Вокруг него гудело.
И эта женщина, которую любил,
Жеманно и кокетливо сидела,
Пока её супруг шутил и пил.
И всё казалось диким сном и шуткой,
И будущего не было и впредь.
Им было по пути. Они втроём в маршрутке.
И он не мог, не в силах не смотреть…
Куда всё делось? И зачем возникло?
Зачем ушедшее рисуешь снова мне?
Как девочка, она к стеклу приникла
И рисовала пальцем на окне.
Шмель, распушённый, словно пьяный барин,
Тяжеловесно нюхает цветок.
По небу рыщет красный лоскуток,
Подросток с леской смотрит, как хозяин.
Повадки змея все ему ясны:
Он рвётся до последней белизны
К далёкому, невидимому дому,
Но нить прочна. Всё будет по-другому.
Шныряет ветер в согнутой траве,
Но высоту берёт почти не глядя.
И чисел убавляется в тетради,
И сны вещей ложатся в голове.
Свистящий змей, почти в сиянье смерти,
Как лист бумажный в голубом конверте,
На тонкой леске, в голубой тиши.
И облака вокруг. И ни души.
И шёпот слышен: «Ты со мной навеки».
Тяжёлый шмель, воздушное зерно.
Налиться белым сном предрешено
И прорастить в себе, как в человеке
Бессмертие души, судьбу свою:
Я здесь родился, а вот здесь стою,
Я только что родился. Белый сон.
Свистящий змей. Мне режет руку он.
Молиться надо. Всё цвело Тобою.
Все годы жизни в зыбкой красоте,
На тонкой леске, в зябкой высоте,
Всё тонкое, счастливое, земное.
Широкий ветер, школьная тетрадь,
Моя сестра, мои отец и мать,
Идущие, застывшие в движенье...
Сон кончился. Но будет продолженье.
Темнеет лес травы. Садится шмель.
На облаке лежит усталый ветер.
И красный змей один на белом свете
Ложится в чьи-то руки, как в постель.
Тетрадь пуста. Подростку снятся сны.
Он в поле абсолютной белизны.
В ладонь впилась натянутая нить -
И ни смотать её, ни отпустить.
 Там эмменталь луны над молом...Там эмменталь луны над молом И рыбный день по четвергам. Там я обзаведусь подолом Таким цветастым и весёлым И льнущим ласково к ногам… И будет он короче многих Подолов в южном городке, Загаром засияют ноги, Пыля прибрежною дорогой, Забыв о тонком каблуке. На солнце косы и ресницы Там выгорят до белизны. Что и не снилось, там приснится, А ты... мои покинешь сны. &&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&Сестра Риммовна
шёл просёлком, Лану обнимая,
пиво попивая из горла...
вдруг навстречу девушка другая
из чужого, дальнего села.
вроде не брюнетка, не блондинка,
ничего такого, чтобы "АХ!"
только вот пожалуй что грудинка,
да ресниц кокетливый размах...
глянул я в глаза своей волчице,
вижу – пожелтели как лимон!
только я успел перекреститься,
ущипнуть себя – но нет, не сон!
взвыла ты и мир в кольцо свернулся,
обнажились жуткие клыки...
боже, сделай так, чтоб я проснулся!
лучше бы я спился от тоски!
так бежали мы с чужой девицей,
так неслись, что ветер пел в ушах!
волчья стая серой вереницей
выла, улюлюкала впотьмах!
слава богу в школе был спортсменом
и значок заветный ГТО
на пиджак приколот непременно,
не снимаю с лацкана его.
глянул я на грудь чужой девахи -
на холме блестит знакомый знак!
чувствую, работа есть для свахи,
встретилися мы не просто так.
так, с тех пор как Лану потерял я,
мы живём за лесом, в том селе,
где нас будит запах каравая,
что остыть оставит на столе
тёща, зятя милого уважив
и налив две крынки молока...
греет печь, дымит труба без сажи
и волков не видели пока...
Будь счастлив, человек серьёзный,
Ребёнок с удочкой, рыбак.
В рассветный час, травою росной
Идёшь и кашляешь в кулак.
Дойдёшь до озера, насадишь
За ночь заснувшего червя,
Закинешь поплавок, присядешь…
Тобою раньше был и я.
Как вспышка, озеро сияло,
Зелёный берег словно плыл,
И жизни целой было мало,
И я, как ты, серьёзен был.
* * *
Серьёзность неба, простота дождя,
Мокра и некокетлива осина.
Ромашки мокрые мотает в поле ветер.
Укроюсь шалью в кресле у окна –
Свободно, пусто, просто, одиноко –
И просижу до самой темноты,
Закрыв глаза, не ожидая чуда.
Я слишком взрослая,
чтоб верить в чудеса.
Всё может быть, но только не со мною.
Обычный дождь идёт себе, идёт,
И струи длинные сливаются с рекою.
Я не хочу ни алых парусов,
Ни принца на коне изящно-белом.
Я знаю – каравелла уплывёт,
А принц пропьёт коня, потом с похмелья
Слоняться будет по двору весь день,
А к вечеру уйдёт в деревню, к девкам.
Поэтому – на что мне чудеса,
Не стану портить ожиданьем вечер.
Пусть будет так, пусть только этот дождь.
И больше ничего.... Чудес не будет.
* * *
Потерял меня, и не заметил.
И ушёл – не мучась, не любя.
Может, лучшую, другую встретил,
Может, просто потерял себя.
Я не знаю, почему не понял
Ты таких простых, понятных слов.
Одинокою волчицей воя,
Выйду я к тебе из горьких снов.
Жёлтыми печальными глазами
Буду я смотреть тебе в лицо.
Будто мир в том волчьем взгляде замер
И сошлась Вселенная в кольцо.
Как гора не сходится с горою,
Нам с тобою в жизни не сойтись
Зимней ли, осенней ли порою.
Хоть на зов волчицы отзовись…
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...160... ...170... ...180... 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 ...200... ...210... ...220... ...230... ...240... ...250... ...300... ...350... ...400...
|