|
|
Родниковые вечерние водопады,
Рыб серебристых злая игра.
Что, молчаливый старик, тебе надо?
Золотая рыба твоя лишь вчера
Задохнулась от холода скверного утра
И от пресной мертвой чужой воды.
Что, старик? Кто назвал тебя мудрым?
Кто хвалил тебя? Где те склады,
В которых корыто, от дома крыша,
От дружбы людской золотые ключи,
А ты делаешь вид или точно не слышишь,
Как старухин голос над тобой звучит?
А ведь была и любовь, и восторги мая,
И трепетность первых ночей и первых же слёз.
А что теперь? Неужели не знаешь?
Неужели и ныне там твой грУженный воз?
Добыча не слов, не чувств, не смятенья
в прОжитой в общем-то зря судьбе,
Добыча – всего лишь приобретенье
Воды родниковой, не нужной тебе…
Ночные шорохи и жертва мотылька,
Сжигающего крылья на огне,
Пришедшая из прошлого строка,
Печаль, не утонувшая в вине...
Луна не выцвела как летние цветы,
Со спутницей в обнимку спит Земля.
И где-то под Луной задремлешь ты
На палубе земного корабля.
Окутан тайнами, вздыхает небосвод,
Засыпал сон глаза твои песком...
Не виденный ни разу, снится тот,
Кто... каждое мгновение знаком.
Борис Сподынюк.
Зачем?
Что в этом мире держит нас,
И для чего в него пришли мы?
Чтоб ощутить восторга час,
Когда влюблёнными мы были?
Или постичь предметов суть,
Понять, попробовать, проверить?
И в Высший разум, хоть, чуть-чуть,
Колеблясь, мучаясь, поверить?
Иль для того, чтоб наплодить
Себе подобных, мал-мала?
Домов настроить, накупить
Машин, одежды, барахла?
Сидеть как сыч на этой куче,
Вертя по кругу головой.
Отслеживая, кто же круче
Сегодня, среди нас с тобой.
И если таковой найдётся
Тотчас: «Ату его, ату!»
А сам, по головам пройдётся
Чтоб переплюнуть эту высоту.
Нет! Не для того мы в этот мир пришли,
Чтоб подарить его мамоне.
Не для того Господь нас создавал в любви,
Такими же, как сам, как лики на иконе.
Он дал нам выбор, творчество и руки,
Чтоб мы, как наши деды и отцы,
В любви создали образцы
Искусства, зодчества, науки.
***
Сменить направленье ветра куда трудней,
Чем выбить себе прощение. Ток по ветру!
Муж еще. Он все время с ней.
Со стихами хуже, они как кедры.
Меж зеленых сумерки все синей.
- Саша! Саша! Глянь, погляди какая
Бабочка! – Что это, мама, с ней?
- Она умирает, она слепая...
Погляди, какое у ней крыло!
Расскажу тебе про одну царицу...
нет, опять не это, опять не то.
Папа учил за меня молиться?
Отец глядит как пятилетний сын
Катается на маленькой лошадке,
Как тянутся в размашистую синь
Его неоперённые лопатки.
Не рыцарь, не индеец, не ковбой,
А мальчик, замирающий в испуге,
Он всё-таки идёт в неравный бой
Без лошади, меча и без кольчуги…
Не станет меньше неба и дождя,
И света не убавится на свете.
Отец переживёт своё дитя
На несколько десятилетий.
Наверно, он не будет одинок
С Тобою в неспокойном разговоре.
Но что есть утешение, мой Бог,
Когда такое горе?..
Ребёнок пересиливает страх
И плечи расправляет постепенно.
И в широко поставленных глазах
Всё зримое – вовек благословенно.
Саша, а ты за нами зачем приплыл?
Знаешь, друзья бывают порой некстати.
Знаю, попутный ветер благоволил,
Мог бы соврать, что внезапно сломался катер.
На горизонте парусник заалел...
Мне бы споткнуться, в воду свалиться с трапа,
Чтобы любимый поднял и пожалел,
Как почему-то вечно стеснялся папа.
Мы развернёмся, в колокол не звоня,
Если звонить, то с тысячи колоколен.
Что ты глядишь растерянно на меня,
Как на ребёнка, который смертельно болен?
Эта болезнь навылет и наизусть,
Он не припомнит лишь о своей простуде.
Саша, я уплываю, но остаюсь
Там, где меня уже никогда не будет.
Мой ласковый и нежный человек,
Твоё дыханье тихое, как море,
Как берег, как песок ночной.
Как берег, как песок, и ближе-дальше
Волна с шипеньем в темноту уходит,
В песчаный берег. И приходит снова.
Мой ласковый, и нежный, и прозрачный,
Я сквозь тебя увижу лес и камни,
Я жизнь свою увижу без тревоги,
До маленькой иголочки, до смерти.
Там человек выходит на дорогу,
Садится на замшелый камень.
Там есть и ты. Ты дерево и камень,
Ты этот лес и воздух. Ближе, дальше.
Там человек выходит. Он младенец.
Вся жизнь его – одно твоё дыханье,
Песчаный берег. Он стоит и смотрит.
Он говорить ещё не научился.
Она полюбила простые стихи
И воду из крана,
Она поняла, что не надо любви -
Душа на экране.
Душа на волнах, что несут облака.
И ветер, и ветер
Колышет ковыль на огромной земле
И малой планете.
Как мало планет, что смогли удержать
По спутнику каждой!
И странная, странная, странная страсть
О них не расскажет.
Она полюбила простые цветы,
раскрытые окна.
И тихое, нежное – Милая, ты?
Ах, как ты промокла!..
***
Опрятный взгляд, подобранная смелость
И праздничный пробор наискосок.
Как будто бы уже так натерпелась,
Что ничего не значит новый срок.
Лохмотья облетающей сирени,
И радужная блажь.
А в голосе так много потрясений,
Что и руки спокойно не подашь.
Твой мир живуч и неподделен.
Как не похожи на меня -
Лесная матовая зелень
И красноватый блеск огня.
Однажды я поверю в чудо,
Пока в одном Ты убедил -
Что жизнь моя живёт повсюду,
А смерти Ты не сотворил.
И я травы закину в ясли,
Коня за шею обниму.
Он весь – душа. Но тем прекрасен,
Что не подобен никому.
Какой-то тип, ужасный и беззубый,
Несущий вздор и, в сущности, безумный
Чего-то пел, чего-то танцевал,
На королевский ужин приглашал.
Я что-то мямлил, что я, мол, простужен,
К такой-то маме сдался этот ужин,
А он учтив был и играл трезубцем
И выглядел совсем уже безумцем.
Стояла осень. С каждого двора
С охапками роскошных жёлтых листьев
Нам путь перебегала детвора.
Их мордочки, собачьи или лисьи,
Светились от энергии и сил.
Меня ребёнок чуть не укусил.
А я был слаб. И слушал между делом
Невнятные безумные слова.
Он рядом шёл и колыхался телом,
В нём смысл, как свечка, теплился едва.
Внимательно взглянул я на него -
И больше я не помню ничего.
...
Мы знать не можем, что нас опрокинет,
Когда и как до слепоты обнимет
Иной порядок новых величин.
И не найти ни следствий, ни причин.
Я был на ужине. Подвыпившие люди
Внесли меня, как лакомство, на блюде.
Я был приятно даже возбуждён,
Когда сидящие, так благостно взирая,
Заказывали пиво и боржом,
Салфеткой губы смачно вытирая.
И люстра у меня над головой
Висела, словно полдень золотой.
Я вспомнил детство. Ручейки, капель,
Кораблик из обломка пенопласта,
Летящий по параболе портфель -
Весеннее чудесное лекарство
От горестных волнений и забот.
Сосулька – вдребезги. И, значит, всё пройдёт.
Поплыли стены. Сдвинулись столы.
Посуда горами заполнила углы.
И я уже не блюдо, я – танцую
С какой-то дамой в праздничных шелках,
И я, должно быть, дьявольски рискую
Коленцем ошибиться впопыхах.
Но мне, однако, дьявольски везёт,
И танец нас куда-то вверх несёт -
На свежий воздух, в ласковую морось...
Один момент, позвольте, я умоюсь.
...
Стояла осень. Листья под дождём
Из жёлтого окрашивались в бурый.
Природа пузырилась, как боржом.
Две женские неясные фигуры
Ругались у подъезда. Я сидел
В беседке с протекающею крышей
И на листву рассеянно глядел
И шелест капель над собою слышал.
...
Я повзрослел почти на десять лет.
Я вижу сонный, негасимый свет,
Я слышу речь, лишённую значенья.
Прозрачный танец, серый, жалкий вид...
А дождь всё говорит и говорит -
Как будто в этом смысл и утешенье.
Обман довести до конца так трудно,
Что лучше его отвести за утро;
Оно мудрее, чем вечер. Страж
Стоит над призраком. Входит в раж.
А Гамлет спит, раздражая тени.
Гертруда любит свои растенья,
Щебечет с ними. А новый Царь
Глядит с безумием на алтарь.
Всё будет хорошо…
И я с тобой останусь
на эти полчаса, пока мы влюблены.
Всё будет хорошо, как бы ни называлась
нечаянная прихоть изменчивой судьбы.
Банальною строкой упала снова осень,
среди увядших трав обрывки чьих-то слов,
всё будет хорошо, и мы кого-то просим
немного подождать и не снимать оков,
и не срывать покров придуманного счастья,
что солнечным лучом в раскрытое окно,
а жилка на виске и тонкое запястье
забудутся к ночи,
и кончится кино…
Всё будет хорошо…
Морская Чайка.
Борис Сподынюк.
Был хмурый день, кипело море.
Волна гонялась за волной,
как мужики, осатаневши в ссоре,
вели друг с другом смертный бой.
И вздыбив тонны вод морских
Волна на скалы их бросает,
на мириады брызг разбив,
шипя, обратно уползает.
Грохочет ветер насыщая
той влагой воздух и скалу,
насквозь всё естество пронзая
людей стоящих на молу.
А над бушующей стихией
от радости клекоча,
Летала чайка, как мессия,
любовь и счастье нам пророча.
Всё это будет, лишь услышишь,
ты шум волны ночной порой.
С любимым в унисон задышишь,
в восторге, выгнувшись дугой.
За перенаселённым краем
Есть перенаселённый край.
Там – мы живём и умираем,
Смеёмся, силимся, страдаем.
А здесь река. Здесь месяц май.
Здесь это перенаселенье
Лишь на бумаге. Как январь.
Или ноябрь. Свет весенний.
Река. Зелёный гул растений.
Условный старый календарь.
И люди. Словно в справке ЖЭКу.
Лишь на бумаге. Вот, читай:
«Не протолкнуться человеку».
Меж тем один он входит в реку.
Кричи, зови. Не умирай.
Родился я и полной мерой
Мир зачерпнул вокруг себя.
Но первый вздох и крик мой первый
Слетели, целое дробя.
А мир тем больше разделялся,
Чем дальше я дышал и жил.
Раскалывался, преломлялся,
Пока не превратился в пыль.
И каждая его пылинка
В себе хранила целый свет,
А я ступал, как невидимка,
И думал, что спасенья нет,
Что в бесконечной этой дроби
Безжизненно отражена
Лишь череда Твоих подобий,
И душу не спасет она.
А целое – мне мнилось точно -
Один лишь раз сверкнёт во тьме
Той самой бесконечной ночью,
Когда глаза закроют мне.
* * *
Заливает души избу,
Хочешь – пей, хочешь – волком вой.
И в глазу сорвало резьбу,
В третьем слева – течёт струёй.
А из окон гудит сквозняк,
Старый фикус в дугу согнул.
И колодец души иссяк -
Зря ведром волочить по дну.
Неуютен очаг души,
В котелке ночевала мышь,
Хоть кукуй, хоть стихи пиши,
Как, качаясь, шумел камыш.
Подожгу я избу – гори,
Полыхай огнём до небес,
Чтоб сгорели дотла внутри
Все, кто в душу без спроса влез.
Завалился в душе плетень,
Обломился конец пера,
Угольки, зола, дребедень. . .
Всё, пожалуй, валить пора!
Мне было десять лет, а брату – восемь,
А бабочкам, наверное, полдня.
Они садились на руки и плечи,
И мы носили их, как носят свечи.
Боялись потушить, случайно сбросить,
Как искры первобытного огня.
Мы знали толк в полётах и в катушках,
И, бабочек за крылышки держа,
Привязывали нити к мягким брюшкам.
Узлы, казалось, были не тугие,
Они взлетали – сильные такие -
Почти что до второго этажа.
Мы шли за ними в розовые дали,
Постромки потихоньку провисали.
Ни далей и ни роз, мы шли обратно.
Разорванная нить, цветные пятна…
- Артём, чего насупился?
- Ничо.
И бабочка садилась на плечо.
Не победить мне сумерек моих,
Когда закатный цвет уже притих,
Когда наступит время для двоих,
когда ты знаешь, говорят о них,
Словах, что лишь скажи,
Напевом в стих,
Тогда печально бродит маета,
Отыскивает дом, где пустота,
Где лампа не горит, где темнота,
Где фильм не тот, и книга там не та,
Где одиночество -
Святая простота.
Как просто, лампу выключить, заснуть
пустырник выпить, под него вздремнуть
и вздрагивать, едва заслышав шум…
скорей бы утро, и дела без дум.
7.07.2009
В кадке апельсин вышел на балкон
Нынешней погодой летней изумлён -
Где простор и свет, и хотя б жара,
мушки рядом нет, даже комара?
Вот бывали дни, помню как сейчас,
Трубочкою листья закрутились враз,
Чтобы не сгореть, чтоб не иссушить
Где моя хозяйка? Не забудь полить!
Ниагарой дождь льет и льет весь день?
Скоро ли пройдет, вот ему не лень!
Обещаю я, торжественно клянусь,
Если вновь пройдет, капустой обернусь
7.07.2009
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...160... ...170... ...180... 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 ...200... ...210... ...220... ...230... ...240... ...250... ...300... ...350... ...400...
|