|
|
Сударыня, к старьевщикам подите,
Быть может, там и сыщется купец.
Вы слишком многого...
По мне, хотите,
Я не болею больше, паж – беглец.
Мне помнится, когда-то, вы – бандиту
Стелились все, заглядывая в рот.
В любовь играя, алчно лезли в свиту,
И снилось бытие: сплошной «джек-пот».
Наряды...
Бутики, коньяк, креветки...
Вас жаль,
«Корыто» ваше – впереди.
В карманчик ценник, милая кокетка,
И черт не шутит,
туз прижмет к груди!
Вы ничего еще –
Припудрить носик.
Молчать подольше, вам молчание идет!
И нежность,
Нежность к сердцу мостик,
Потом нагоните... Возьмете в оборот.
Простите, ради...
Злобу,
Горечь есть:
Не той – стихи, не с той – затмения.
Я приберег тебе простую месть –
Забвение!
Счастье вечернее – тихое самое,
нежное, словно трава
первая, свежая, заиндевевшая.
Ах, как весна не права!
То поманит расцветающей ивою,
то снова хмарь холодов.
Счастье моё укрываю, счастливая,
в тёплое облако слов.
Пусть не узнаю, как звать и где звать его,
небо над нами одно.
Вот довяжу свитерок из крапивы я
и – лебеденком в окно!
Крестом! Себя!
Чтоб заслонить!
Чтоб не просил о подаяньи!
Ценой – невстреча,
несвиданье!
Так, может, легче отмолить...
Но почему же, почему
невыносимо так страданье?
Увы, я всё ещё люблю,
хотя полна печалью пьяной
моя душа, но я терплю
узду привязанности странной.
Волной вскипает горький смех,
но всё равно – лишь только вечер –
в бесстыдном логове утех
целую Ваши руки, плечи...
В наклоне Вашей головы,
во взгляде – беглый знак разлуки,
но тем сильней люблю, увы,
чем равнодушней Ваши руки.
Был Бог изысканно жесток,
вложив любовь в чужое тело,
чтобы никто из нас не мог
взглянуть в глаза друг другу смело.
И утомленная борьбой
душа уже не протестует,
и не тебя, а облик твой
воображение рисует.
Течёт могучая река,
Проток сплетая рукава.
Там над водой всё плачет ива.
А ветер ей поёт учтиво
О зорях вешних и закатах
О прошлых днях его кантата.
Он, расплетая косы ей,
Целует серебро ветвей.
Она ж грустит о звуках бубна
В руках монгола, может гунна…
Её прабабка поутру
Всю отдала себя костру
Огонь её с огнём зари
Смешался. Память на крови
Замешена и всё дурманит.
А ветер трепетнее лани
Касается её ствола.
Она ж другому отдала
Свои мечты и сон глубокий –
В нём мчится воин томноокий.
.
* * *
(...Ф а у с т и М е ф и с т о ф е л ь, переодетый в М о н а х а.)
Г о л о с :
"...Ночь холодна, и нет вблизи гостиниц..."
Ф а у с т :
«Кто там?.. Входи...»
« М о н а х » :
«...Монах я, августинец...
...Благословенье, мир сему жилищу...»
Ф а у с т :
"...Там ты найдешь постель себе и пищу...
И вот вина бутыль – стоять без дела что ж ей...»
« М о н а х » :
«...Благодарю — я сыт уж, милостию Божьей...»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ф а у с т :
«...Что ты, монах?.. Ах, — холоден прием...»
« М о н а х » :
«Нет... Тень... я вижу на челе твоем...
Фауст молчит.
...Быть может, мой вопрос тебя рассердит...
Достаточно ль в молитве ты усерден?..
Фауст молчит.
...Молись три раза в день, не реже —
И будет дух твой вознесен!..»
Ф а у с т :
«Мне не поможет — много грешен...»
« М о н а х » :
«В делах ли, в помыслах?..»
Ф а у с т :
«...Во всем.»
« М о н а х » :
«С порога я, сразу, лишь только вошел —
Источник опасной заразы нашел:
Вот, душу твою разъедающий, яд —
Запретные книги на полках стоят!
О, сколько они уж сгубили людей...
Как звать тебя?..»
Ф а у с т :
«Фауст.»
« М о н а х » (в «испуге» отшатываясь) :
«...Изыди, злодей!..
(Бормочет что-то бессвязное, очерчивает в воздухе руками какие-то фигуры, похожие
на кресты, плюется. Наконец, слова, которые он произносит, становятся более отчетливыми.)
...Покинь, разрушитель, владенья Христовы,
Ведь тело живое — Храм Духа Святого...
...Рогатая гадина!.. Требую я:
Оставь это тело!.. Изыди, Змея!..
...Вот — показался!.. Вот — выходит!..
(Бросаясь к окну.)
Вышел!..
(Захлопывает окно, вытирает пот. Фаусту, спокойно.)
...Давно уж, сын мой, о тебе я слышал.
Повсюду молва о тебе говорит —
Что дом твой для нечисти всякой открыт,
Что Господа ты от себя отвратил,
Что числа магические выводил,
В сношения с Дьяволом часто входил,
Что мертвых к себе вызывал из могил,
В пучину все глубже себя погружая,
Что крыс разводил и губил урожаи,
Что — в полночь — летаешь в и н ы е края...»
Ф а у с т :
«...Да, ты не ошибся. Да, все это — я.»
« М о н а х » :
«...Что ж, значит, меня к тебе, Фауст, сегодня
Не случай привел — Провиденье Господне!
Я — луч, что ведет из пучины — на сушу:
О н хочет вернуть твою падшую душу,
И — как далеко б ни зашло заблужденье —
Он ждет от тебя еще, Фауст, смиренья!..
Фауст молчит.
...Тебя Он в ы б р а л, наградил
Умом живым, пытливым, быстрым —
Ты всех друзей опередил:
Ты стал в шестнадцать лет магистром!..
Тебе Он дал все, думал — плечи
Подставишь ты Ему, Атлант!..
(Кивает на одну из висящих на стене гравюр.)
Вот — Дюрер: тоже был отмечен,
А он — во что вогнал талант?..
Кому — возьми его любое
Творение — они нужны?..
«Йогану Фаусту, с любовью...» -
Ах, да, — ведь вы же с ним дружны!..»
Ф а у с т :
«Люблю я старого знакомца...
Вещь эта очень мне близка —
Такая ж у меня по солнцу —
Венецианскому — тоска...»
« М о н а х » :
«...Ты любишь дерзких, гордых — падших! —
Таких, как Дюрер, Гольбейн-младший...
Гольбейну ты ведь подсказал...»
Ф а у с т :
«...Сюжеты для «Видений смерти»...»
« М о н а х » :
«...Но кто перо и кисть вам дал —
Об этом забывать не смейте!..
Ты Теофраста Парацельса —
Еретика! — спас от Процесса!..»
Ф а у с т :
«...Спас от костра я Теофраста —
Врача, поэта и фантаста!..»
« М о н а х » :
«Все встанут пред столом судейским
В земле священной иорданской —
Будь то Агриппа Неттесгеймский
Или Эразм Роттердамский!..
И ты!.. Глаза закрою лишь —
И вижу — ты в огне стоишь!..»
Ф а у с т :
«Что ж! — выбрал сам я участь эту:
Огонь всегда к лицу поэту.»
« М о н а х » :
«...«По-э-эт!..» Оставь ты эту спесь:
Есть Божий дар, по крайней мере,
Но нет твоей заслуги здесь —
С чего ж ты так высокомерен?..»
Ф а у с т :
«Да, не в бою я взял свой клад,
Здесь возражать я не намерен.
Но так же горд аристократ,
Так царский сын высокомерен,
И величав он, и нескромен,
Хотя его заслуги нет
В том, что зачат он был на троне,
Что принцем он явился в свет!
Так я — наследник по прямой
Всех, кто воспел, кто создал что-то —
Орфей, Гомер, Петрарка, Джотто —
Стоят безмолвно за спиной!..
Он сам безбожно всех запутал —
Пусть осторожен будет впредь:
Ведь глупо ждать, что я забуду
О том, что я умею петь!
Ждать, что волшебною свирелью —
Орехи буду я колоть!..
Какого ж хочет Он смиренья,
Когда поют и дух, и плоть?!.
Бездарность может быть смиренна!
Смиренно — служит пономарь...
Поэт — на серый холст Вселенной
Кладет лазурь и киноварь!..
Не стать ему уж страстотерпцем,
Иная доля его ждет,
Его пылающее сердце
Любое рубище прожжет!
Поэт — нескромная работа!
Всегда — как Лейденский пророк —
Он будет раздражать кого-то,
Всегда он — горд и одинок! »
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
« М о н а х » :
«Ты душу, Фауст, опалил,
Но Он все ж был с тобой доныне —
Вот так Архангел Рафаил
Сам погубил себя гордыней!..»
.
Задумчивость – докучная подруга –
морщинками на девичьем челе.
И ароматом розы ниоткуда
круженье снов о будущей беде.
Прости. Пойми – не для меня
Твоих домов убранство.
Я не могу прожить ни дня
Без ветра и пространства.
Я до безумия люблю
Бескрайнюю дорогу,
И каждой клеточкой стремлюсь
Поближе к Солнцу, к Богу.
Люблю, когда звенят сердца
В галопе, мозг пьянящем,
И глаз гнедого жеребца,
И влажный, и косящий…
Ты – как старик, я – молода.
Тебя гнетут морщины,
А я влюбляюсь в холода,
В ущелья и вершины,
И в пух лебяжий облаков,
И в камни вековые,
В собачий лай и вой волков,
И в губы молодые...
Я, как никто, к свободе рвусь
До боли в сердце, в жилах.
Ты болен?.. Знаешь, это грусть.
Я вылечить не в силах.
Хватаюсь за любую нить,
Что уведёт от фальши.
Тебе придётся отпустить
Меня. Прощай, пропащий!..
...А звёзды плетут хороводы
В своём безвоздушном плену...
Там юноша звероподобный
Пасёт кобылицу Луну.
Мальчишка, похожий на зверя,
Одетый лишь в лунный загар,
И Солнце встречающий, щерясь,
Он мглу принимает как дар.
Он был человеком когда-то,
Теперь от Земли далеко...
И Гончие псы как щенята
Целуют ладони его.
Зверёныш, невидимый зритель
Изящных полётов комет,
Он маленький телохранитель
Всех спутников, звёзд и планет.
Порой он пугается звука
Движенья вселенских часов,
Следит, как Любовь и Разлука
Воюют на чашах Весов.
Рычит глубоко и утробно,
На Землю не смотрит почти,
А если и глянет, то злобно,
Сужая кошачьи зрачки...
Всё вспомнить пытается тщетно,
Какой Вероника была,
А волосы гребнем бесцветным
Ласкает и путает мгла...
Волосы Вероники – созвездие.
Гойя оглох. Он услышал тот мир
Где небожитель, а ниже сатир.
Тернии знаний усеют кровать,
Как же грешно у святых воровать.
Варварским взглядом касаясь теней,
Где проплывает в молчанье Эней,
Где бессловесно гремит Божий глас.
Слышишь! И слух в этом мире угас.
Тайное знание просит расплаты
И монограммы всё вяжут утраты.
Только в эстампах тот знающий взгляд
Ты нам оставил на брошенный ад.
Гойя – огонь оголяет чело,
Взгляд раскаленный, в руках помело,
Птицеголовый всё шепчет на ушко,
Гарпия милой девицы подружка,
Виды, видения тайное с явным.
Церковь подвержена гнили и язвам.
Гойя – он слышит дыхание ночи
Знания больше, а жизнь всё короче.
Может спасение в теле прекрасном?
Но и вино наливают напрасно.
Маха вся светится дальше же мрак,
Автопортрет, а лице тайный знак.
Знания много и много печали.
Встречи, вечери с Другими ночами.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...610... ...620... ...630... 637 638 639 640 641 642 643 644 645 646 647 ...650... ...660... ...670... ...680... ...690... ...700... ...750... ...800... ...850...
|