|
|
Мы живём в этом карточном домике
Между чопорных дам-королей,
И гостят у нас милые гномики,
Так похожи они на детей.
В нашем кукольном садике, маленьком
Взоры радует нам трын-трава,
Мы по радио слушаем сказоньки,
И от них не болит голова.
Дышим воздухом свежим и славным. И
В нём Це-О хоть содержится, но
Нам озона шатёр продырявленный
В мироздание служит окном.
В этом крохотном карточном домике
Мы проделаем евроремонт:
Стены выкрасим в жёлтые ромбики
И в зелёное – домика фронт.
В перекрашенной кухне у стеночек
Не устанем травить мы жуков,
Сварим кашу молочную с пеночкой –
Для гостей, для друзей и врагов.
Ничего, что вверху зорко взглядиком
Наблюдает «святой» ореол.
Хорошо мы сидим, и всё ладится,
И веселия – общий котёл!
Час настанет, и домик наш карточный,
Упадёт. Глянет кто свысока:
Скажет: «Грустный был мир, –
.........хоть на карточке, –
Жизнь им очень была нелегка...»
Ах, напомните мне о любви –
О беспечной игре природы,
Когда рушатся звездные своды
От движенья одной лишь бровИ.
Сбудьтесь склонному в бешено смять
Все бесценные ваши одежды,
Чтоб ни крохи, ни капли надежды,
Но в одно только – сбывшимся стать.
Разгоните ж наскученность той
Прежней ревности к трапезе жизни.
Мне б любовью до самой, до тризны,
В безграничье с последней мечтой.
А протянется ль в тайном мечта
Всей поденностью на бесконечность,
Раз устроила в праздник, в беспечность,
Для одних поцелуев уста?
Пишу теперь гораздо реже, резче,
и вы еще не слышали ни звука,
собой самодостаточные вещи
пока не родились, и только мука
мое переполняет альтер-эго, –
тщеславного стяжателя удачи,
лишенного возможности побега
в себя, к себе и от себя тем паче.
Стон, отвергнутый прахом сгоревшего лета,
Напросился на дальний леденящий полет.
Видно, сильно усталый, с этого света,
Он решил соскользнуть в неизведанный тот.
Может в том зазеркалье стон забудет о боли,
Запылает огнем в запредельной крови,
И на прошлых печалях разузнает о воле,
В заповеданном ложе станет стоном любви?
Но и та бесконечность – продолжение боли,
Коли срублено стоном отраженье весны.
Так метаться и там ему в поисках воли,
Забиваться обидой в болезни и сны.
Ну что же ты, стон, так захлопнулся болью?
Отрекись от себя, на мгновенье замри!
Да наполнись мечтой, яко хлебом и солью,
На заботе в свою неизбежность зари...
И по вере с мечтою объЯвленным станешь
На ангельском пире за центральным столом.
Да от стонов любви не однажды устанешь
В навернувшемся счастье тогда и потом...
Ах, Зима, ты не холод, ты мерзость озноба –
Незаметной поземкой забвенья сугробы
На слова и тепло намела.
Ты, бескрайняя пустошь с гудком электрички,
Отпугнувшим с ветвей колокольцы синичек,
Разве я тебя в гости звала?
Ах, Зима, я привыкнуть к тебе не умею –
Слишком поздно светает и рано темнеет,
А под вьюгу безрадостен сон.
Много снегу насыпала, мало сказала –
Ты пуста, как заснеженный путь у вокзала,
Где пока не затоптан перрон.
И вот к нам – пришельцы: к удаче ли... горю? –
Явились они, никого не спросив,
Энергий – избыток, занятия – море,
Внося в атмосферу движенья прилив.
Они изучают здесь каждую точку,
На нашей «отсталой», покорной Земле,
И знают о нас все детали построчно,
А мы, зная ноль, дремлем сладко в тепле.
Вторжение это для нашего края
(Зову я событья названьем прямым.)
И знанья, возможно, они применяют:
Для нас? Против нас? Или в помощь другим?..
Дорогою звёздною, ночь рассекая,
Корабль устремляется в тёмную даль,
В пакетах фасована, может, земная,
Придуманна всё же не нами мораль.
Но чьи мы потомки? История наша
Согласно какому сценарию шла:
Подправили где-то, подбавили даже,
И дни «завертелись», как будто юла?
А если Писание вспомнить – особым,
Усильем Божественной воли Своей
СоздАл нас по образу Их Преподобья
Он, хоть не открывшись, ушёл поскорей.
В мечте о планетах других, незнакомых
Питомцев растили, и вот, наконец,
Созрели мы, только в родном нашем «доме»
Секретов раскрыть не позволил Творец.
Вы прибыли к нам для добра или худа?
Мы будем, конечно, со всеми дружить,
Сама так судьба повелела – да, будем...
И в принципе как же вы людям нужны!!!
Подайте зверью кровожадному кости...
О, вы нас когда-то из джунглей спасли,
Не дав убивать, ликовать нашей злости,
Что нам – идеалы? – мы – дети Земли...
Мы кровь, мордобой знаем в нашей юдоли,
А избранным каждый прощаем каприз...
И раненый взгляд гладиатора молит,
Но видит лишь палец, направленный вниз.
У нас на развес покупают и правду,
Друзей и права, отпущенье грехов,
На нашей планете творить – это право,
Которому спонсор даёт полный ход.
С деревьев сойдя, очутились мы ниже,
И, если хотите в контакты войти,
Став роду людскому понятней и ближе,
Сойдите вы к нам – вверх не знаем пути...
И всё же сознанье у нас и решенье.
За гостем, за дальним тянуться хотим
В глуби примитивного из измерений.
Итак, вы пришли, мы поём ваш мотив.
Но встанет вопрос, как Венера из пены:
В каком направлении вместе пойдём?
Куда поведут нас вожди из Вселенной –
На белом ли свете; теперь ли, потом?..
Я тихо крался в темноте.
Пускалось сердце в дикий пляс.
Пробраться в дом чужой хотел
я в эту ночь уже не раз.
Нет фомки той, что дорожил,
забыл отмычки, как всегда,
но лазить по домам чужим
моя работа и судьба.
Дверь заперта. На крышу влез,
потом в трубу. Там теснота
меня душила. Я воскрес
от воплей буйного кота.
Связав, я кляп ему воткнул,
в дверях столкнулся с косяком,
коньяк из фляжки отхлебнул,
и в комнату вошел тайком.
Там, сделав все свои дела,
уже собрался уходить,
но из ружейного ствола
какой-то гад пошёл палить.
Я вихрем нёсся напролом
с мешком тяжёлым на спине.
Нести добро так тяжело,
но бегать с ним ещё трудней.
А после, глядя в небеса,
на крыше тяжко я дышал.
Кот развязался, видно, сам
и рядом топал не спеша.
Он предложил мне закурить.
Мы поболтали в свете звёзд.
Непросто счастье приносить,
когда ты просто Дед Мороз.
Два кинжала в твоей и в моей руке,
Два отточенных бешеных жала.
Но зачем же, любимая, до боли в руке
Рукоять ты бедовую сжала?
Что за блеск в жестоких твоих глазах?
Мне, родная, он не по нраву.
Какую радость находишь в слезах,
Какую в беде забаву?
Зачем ты вонзаешься сталью в любовь?
Как страшно душе, как больно!
Кусай теперь свои губы в кровь.
Неужели и этим довольна?
Смотри же, как корчится наша любовь,
Как мучается, как умирает,
Как стонет и жалится вновь и вновь,
Страдая за что – не знает?
Неужели, жестокая, тебе невдомек:
Бессердечьем себя ты погубишь?
Подожди, пройдет пусть немалый срок,
И однажды опять ты полюбишь.
Достанешь ли снова свой страшный клинок,
От души чтоб отрезать кусочек?
Пусть другому удастся, что я не смог,
По местам пусть расставит все точки.
Взял и я свой голодный бесовский кинжал,
И занес на любовь без чувств.
Не страдала чтоб долго, всю искромсал.
Пусть страшно и больно мне, пусть.
Вне любви теперь двое сильных людей –
Одинокие, гордые, грубые.
А живая любовь с укором глядит:
- Что ж вы наделали, глупые?
Отслужен по мертвым молебен.
Бог даст: да и встретимся там.
Здесь воин судьбою отслежен,
Тут каждому – по серьгам.
Как выстрел, команда: «По коням!»
За данью донецким степям
На пики тела свои склоним
Аллюром по свежим костям.
Одно только молим и просим:
Не встретить родного б лица
В противных ужасных окопах:
Брата ли, друга, ...отца
В пылу разыгравшейся битвы
От страха не изменить
Желающей кровушки свиты
Из сабли, винтовки, копыт...
Догорая на рассвете,
Льется свечки тусклый свет,
На вопросы не ответит
Переменчивость примет!
Не сбываются гаданья
В первых числах января,
Нет ни встречи, ни свиданья –
Башмачек бросала зря!
По плечам напрасно вьются
Кудри дивной красоты,
Серым воском в тонком блюдце
РасплылИсь мои мечты.
Что сокрыто темной далью? –
Проглядела все глаза.
Посветлело зазеркалье,
Ничего не показав.
Полушепот, полумаска,
Умывание лица...
А хотелось верить в сказку
До конца...
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...830... ...840... ...850... ...860... ...870... 873 874 875 876 877 878 879 880 881 882 883 ...890...
|
