|
|
Ну, так что ж... Объявляю безвременье
за бестактность в изысках материи,
выбиваясь из тлена, из времени
в непонятное дело – в мистерии.
Это странная стерва – Поэзия
от измотанных знаков и рифм...
И быть может не зря столько грезил я
ненасытностью сказочных нимф.
Будто в будущем радость увидел,
соскочив из кабальных оков,
убежал, никого не обидел,
распрощался – и был таков...
Словно в тайном пожил и нарвался
на изысканность выжженных слов,
и по страстной игре напитался
энергетикой сказочных снов.
Не прощу тебя, девка Поэзия,
за осознанность таинства рифм
и за то, что с тобой столько грезил я
ненасытностью ласковых нимф...
На рубеже веков, меняя слог,
История диктует эпиграммы.
Сарказм велик, безжалостен, жесток.
И режут смысл частушечные гаммы.
Всё высмеять, толпою в постмодерн.
Амбре для чувств – фекалии искусства.
Но где-то там уже сбирает терн
Тот новый бог, что улыбнётся грустно.
Смотря на наши бренные дела,
Подправит мягко, не меняя сути,
Окажется, что сажа та бела.
А постмодерн? Он только лужа ртути.
" – Горе – это процесс"
из фильма "analize that"
…стихи пишутся или записываются?..
стада пасутся или запасаются?..
от стыда как спасаются?..
что-то пишут?..
или несут?
чепуху?..
или гордо поднятую голову?..
если всё-таки будет суд
он поделит имущество поровну?
имущество всегда делится пополам,
а вот состояние – более причудливым образом.
для вычислений
некоторые даже пользуются компасом,
имея, на всякий случай,
в кармане секстант…
вы сказали «секс», ma tante?..
но ведь он-то и был
причиной сегодняшнего процесса…
судебного?..
или превращения вполне заурядного интереса
в заинтересованность, влюблённость,
а там и в любовь-страсть…
какое всё это имеет отношение
к заслуженной старости?..
или к маразму,
в который все мы собираемся впасть…
что нам тогда останется?..
смертью храбрых,
но чокнутых пасть?..
или всё же стада изобильные смирно пасти,
запасая провизию на зиму,
чтобы жизни спасти
от напасти
себя потерявшего разума,
от которого только и ждать,
что стихов неразборчивых записи…
…при посредстве азота и времени закиси
они могут историей стать.
Происходит то, что не ждали сами.
Эта тварь упирается в дно рогами
И везде выключает свет.
И обратной дороги нет – и что же:
Как тебя звали? Андрей? Серёжа?
Но обратной дороги нет.
Надевая мысленный полушубок,
Ты идешь во тьму, и уже – без шуток
Обреченность лицо сожмёт.
Позвони, быть может, тебя услышат.
Но во что звонить? И шаги всё тише.
Ты растаял, упал и вот –
Всё не так уж плохо на самом деле,
Безголосые птицы опять взлетели.
И повсюду лежащий свет.
Подойди к нему, зачерпни в ладони:
Это отчий дом, это мир твой – вспомни.
(И обратной дороги нет.)
Пыль на лампе,
пыль на стуле,
паутины
на углах –
вдруг прозрел я,
словно пуля
просвистела
впопыхах.
В чём же дело,
в чём загадка?
Чтобы ясно
стало вам:
мне сосед
принёс тетрадку,
в ней слова:
«шерше ля фам».
Вспоминается
автобус
полуполный.
В нём стоишь
ты,
твой незнакомый образ,
и тебя
не разглядишь.
По пути!
Я слов не знаю,
но слетает
ересь с губ.
Я свиданье
назначаю,
и должно быть,
вид мой глуп.
Послезавтра,
в восемь тридцать
возле дома
тридцать пять
что-то будет,
совершится,
если встретимся
опять.
То, что будет –
это тайна
и приятней
тайны нет,
ведь тетрадку
не случайно
мне принёс
вчера сосед.
В Новый год я буду смелым,
Сам к Алёнке поспешу,
И девчонку-королеву
Я на танец приглашу.
Только как её узнать-то?
Все в костюмах, маскарад –
Маски, шляпы, перья, платья…
Балу я уже не рад.
Вот и музыка, и танцы,
Только я совсем раскис.
Всем стараюсь улыбаться,
Тянет в круг меня Маркиз.
Я пытался увернуться,
Мне сейчас не до него,
Но Маркиз вдруг улыбнулся
Так знакомо и тепло.
У него усы и шляпа,
Добрых глаз голубизна…
Ах, какой же я растяпа,
Что Алёнку не узнал!
Моя нерождённая мать,
Как сложно сейчас умирать.
Как сложно одеться и выйти
На улицы сонной столицы.
Отец мой, пропащий, пропавший,
Когда-то внезапно уставший,
Носил ты меня на руках,
А руки текли в облаках.
И жизнь как будто вчера
Движенье свое начала.
Сажусь я в пустой вагон –
Уже переполнен он.
И в каждом движеньи лица
Я вижу и мать и отца,
Я вижу всё то, что ещё
На руки мои не сошло.
Моя нерождённая дочь,
Ты можешь, ты можешь помочь
Себя пересилить – и выйти
На улицы сонной столицы…
* * *
…над застынувшим лесом проплыла звезда ослепительной яркости…
мы смотрели на лес, на звезду: не ломил от нее жар – костей…
не ловил я звезду в потаённые сети из снов и словесности…
древесина основ задымилась, но ветер небесный стих…
но стихов не писал я сжимая озябшими пальцами стилусы…
я стоял и смотрел на звезду, что сияла с неистовой силою,
освещая и лес, и меня, и народ мой слепой и доверчивый
он поверил и в лес, и в звезду, и в судьбу свою…
…и теперь чего?..
………………
У меня лежат ботинки в царстве золотом,
А рубашка – к небу рукавами.
Я не знаю, где я был и буду я потом.
Знаете ль вы сами?
Вот погонишься за бабочкой и плачешь на бегу,
Что-то страшное в глазах мелькает.
Вот когда-то стану стареньким и рассказать смогу...
Лето умирает.
А сегодня прыг да прыг, да ручкой: чик-чирик.
Ангела я видел за сараем.
Ваш билет, – сказал и улыбнулся проводник.
Где билет? Не знаю.
Положи под язык таблетку – ну что, горчит?
Это всё твоё детство, твой норов, твой скверный нрав.
А ведь помнишь беседку, соседа, что жить учил,
Он пропал в том году, ты знаешь, он был неправ.
Наливал он стакан самогона и пил на вдох.
И с напёрсток тебе оставлял: смотри, сынок:
Ты бы знал эту жизнь, ах, если бы я не сдох,
Я б тебя научил, я б таким поделиться мог.
Во дворе собака скулит, надвигается дождь.
Телевизор показывает всякую дребедень.
Спит в лесу сосед, прорастает цветами ложь.
Там где ноги – ручей, головы вместо – свежий пень.
Эта злая тоска и неверие в хэппи энд.
Недопитый стакан (ты всегда его оставлял).
Пляшет мёртвый сосед. Занимается новый день.
Ты кладешь под язык таблетку. Виски болят.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...730... ...740... ...750... ...760... 767 768 769 770 771 772 773 774 775 776 777 ...780... ...790... ...800... ...810... ...820... ...850...
|