|
|
По тропиночке верхом
Мчался среди ёлок
На трёхлетке вороном
Мальчик-цыганёнок.
Дал свободу жеребцу,
Скользкий повод бросил,
И хлестали по лицу
Ветви старых сосен.
Счастлив конь, что нет подпруг,
Скачке весь отдался,
Словно этих смуглых рук
Ждал и вот – дождался!
Впереди река блеснёт,
Им не надо броду!
Конь плывёт, плывёт, плывёт,
Вспенивая воду.
Через лес летят вдвоём,
Расступись, берёзы!
Рубашонка – пузырём,
Да от ветра слёзы...
В середине января
На колючем покрывале,
Как два нежных дикаря
Мы друг друга открывали.
Я нашла тебя сама
После вековой разлуки.
Помнишь, как сошли с ума
Наши губы, наши руки?..
В приглушенной желтизне
Электрического света
Ты казался мне извне,
Я тебе казалась где-то...
Двадцать пять минут подряд
Я была отважно-скромной,
Но такой был странный взгляд
У твоей гитары томной!..
И в сиреневой ночи
Купидоновым утехам
Мы внезапно предпочли
Шоколад с лесным орехом.
И не знали до утра
Ни тоски, ни лжи, ни лести.
Ты был честен, я – мудра,
А ведь мы могли бы вместе...
Я встану с колен, я прошлое вскрою
В запретном бреду перемен,
Задую плохое, отказное смою,
Исправлю позорного крен.
Ты будешь однажды собою гордиться
За то, что отстала в бреду.
Хоть это совсем никуда не годится:
В «Прости!» запятнаю беду.
Обученный свету, закаты заправлю,
Чтоб втайне закрыться от всех.
И то, что в душе непонятно, – исправлю
Без трений: что свято… что грех…
Былому оставлю одни изваяния
На кладбище праха любви.
Тебе же присвою я новое звание:
Другому на счастье пари…
Золотая грусть светилась
У окна.
Рядом галка притаилась
Чуть видна.
Хвать за самую красивую
Деталь
И запрыгнула в сиреневую
Даль.
Говорит: “Богатая
Волынь!”
Цыкнет в бок и похохатывает
В синь.
А без грусти золотой
Плачь и молчи.
В темноте наперебой
Кричат сычи.
К птичьей девушка избе:
(А в ней луна)
“Ну на что это тебе?” –
Кричит она –
“Мне без грусти золотой
Сиди и вой.
Мой любимый да не мой –
Теперь чужой.
В черной речке утоплю
Любовь свою.
И на ветке не петлю –
Гнездо совью…”
Галка лишь захохотала:
“Ну же, клюй!”
Сбросив с ветки наземь алый
Поцелуй.
Тихо кружит Земля по кругу,
Закрывая за прошлым дверь.
Уберечь бы в дороге Друга
От печалей и от потерь,
Если радость на миг минует,
То и горечи ни к чему,
Мне бы встретить Весну хмельную
И навек подарить ему,
И поверить, что не коснется
Грусть его добродушных глаз,
Если рядом сияет Солнце
Каждый миг согревая нас...
Иди по тени, человек, иди по тени.
Садись в машину, человек: огни навстречу.
Из всех растений и огней, из всех сомнений,
Рождаешь речь ты, человек. Но что в той речи?
В молчаньи леса, в переливах света,
В судьбе неясной, пролетевшей мимо,
В сияньи глаз, в переплетеньи веток...
Неразделимое, мой Бог, неразделимо.
И ты, возникший странно, ниоткуда,
И что-то важное стремящийся поведать –
Мы нераздельны, маленькое чудо,
Нам никуда раздельно не уехать.
Лети на нитке, как воздушный шарик,
И раздувайся от неслышной речи.
Смерть ли моя в тебе, моя душа ли?
Моё ли детство, тихий человечек?
Вместо эпиграфа: Призрачно все в этом мире бушующем...
преследует меня все тот же сон:
унылым утром, выключив будильник,
исполнив моцион, пью горячительное –
кофе. иду. дорогу помнят ноги, из дома –
в дом работы. и тружусь, без пота
иль в поту – то суета, не важен сей вопрос.
там сослуживцы как состроят мину
что жизнь сложна, и дети без штанов
учиться не хотят, начальник – самдурак,
соседи – самодуры устроили потоп,
не жизнь – а вывих, даже перелом...
в обед идем в кафе – сто пятьдесят целковых,
три блюда – бизнес-ланч. старательно жуем.
еще часа четыре осталось притворяться работящей,
а потом... авоськи наполнять по магазинам.
успеть бы в сад дитя забрать,
и, прибежав домой, сварить кастрюлю супа на неделю.
убрать и постирать, ребенку сказку почитать
и перед сном прослушать причитанья мужа.
приснится же такое, Боже!
Милый, ты им-поза-нтен
в чуждой
конце-птуальности.
Даже
клетчатый пиджак,
решенный
в желто-голубой гамме,
навевает мысли о
Realьности
постмодернизма,
как по-следствия
духовной импотенции.
Но парфюм
от BOSSого Hugo
слишком POSTен
в своей modernовости.
А я
смотрю на блескучие ботинки,
жалею
того крокодила-
не так давно был Сетхом,
обитал
в мутных водах Нила.
Теперь
он жертва
твоих потеющих ног.
Играю infantil,
пряча усмешку
в чашечке тончайшего фарфора-
в кофейном зеркале
отражается мой глаз.
Подмигиваю сама себе.
На пАльцах,
жеманно,
разъясняешь мне
теории
Дерриды и Лакана.
Агонизирующий
смысл речей
в твоих устах
сводится лишь к одному:
как бы побыстрей
затащить
меня
в кровать
и доказать
на практике
идеи
фал-лого-центризма.
Дорога –
пыльная ладонь,
протянутая к горизонту.
Длится молебен закатный;
молитву помнят
губы,
не разум.
Монтирую кадры:
зелени придорожной
и пыльной
с земли
охлажденной
тенью,
горящие верхушки деревьев
в прощании солнца.
Одновременно
смотреть
вперед
и назад
в зеркало.
Оригинально.
Возможность
увидеть себя со спины.
Увеличивать скорость
постепенно
и
поступательно.
Вцепиться в руль,
круглый
как солнце.
Из вороха
прошлогодней бумаги,
снов,
вымыслов о реальности,
выбрать,
хоть одну,
незамшелую мысль.
Ветер в попытке снять скальп,
тащит за волосы.
Едкий,
огненный
солнечный всполох
провоцирует слезы.
Чудесные превращения пейзажа:
монолитность зеленого,
разъедающий роговицу красный,
переливаются
в монотонность свиста,
звенящего в ушах.
Отпускаю себя
только на одну сторону
– вперед.
Скорость
как обморок,
дальше звуки,
все удаляется,
все обтекаемо,
НО
приближается Солнце;
поэтично
взорвать его,
въехать в рай на Феррари,
сказав – «Вот она Я!»
Взорвать Вселенную Я,
на солнечные осколки стекла.
(Для тебя
оставить
черно-белую,
немую
драму,
в улучшенной стилистике
американского синема)
FIN
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...660... ...670... ...680... ...690... 696 697 698 699 700 701 702 703 704 705 706 ...710... ...720... ...730... ...740... ...750... ...800... ...850...
|
