|
|
Полыхает багровый закат
над полями невзросшего хлеба,
это кровью погибших солдат
пропиталась окраина неба.
К жесткой гриве степного коня
я горячей щекой припадаю...
Это было давно. До меня.
Но в лицо я их каждого знаю.
Ты неси меня, конь, по степи
да навстречу закатному стягу,
здесь солдат безымянный не спит,
он бессмертную принял присягу.
Рядовой, капитан и старлей,
нет у мужества знаков отличий,
вы лежите здесь, в горькой земле,
и о чем вы сегодня молчите?
Сколько рук у меня, сколько глаз,
сколько ран и смертей в моем сердце!
Я живу после вас, после вас,
и я вас не забуду, поверьте.
Над землей не тускнеет закат,
прикоснусь я к полыни ладонью...
Я не знаю имен тех солдат,
но я каждого помню, я помню.
Предположим, в каком-то поле
Охотник вскидывает ружьё.
Предположим, подбита птица:
В зубах у собаки глухарь.
Женщина немолодая
Платье невесте дошьёт
И отложит. И в руки возьмёт
С пометкою календарь.
Птица глядит на деревню
С удивительной высоты:
Видит женщину, уронившую
Дорогое свое шитьё,
Видит охотника, видит
Скупые его черты,
Девушку в брызгах воды,
Белые руки её.
И что-то ещё остается
Увидеть и разглядеть –
День сменяется ночью,
На поле ложится снег...
Увидеть, что всё прошло.
Увидеть – и не умереть.
А предположим, просто
Вздохнуть глубоко во сне.
.
* * *
... Бесшумного ветра прохлада —
Осуна... Убеда... Гранада...
И всполохи в небе багровом –
Тобосо... Толедо... Кордова...
...И пенье — в горах ли, в лесу ли —
В Убеде, в Гранаде, в Осуне...
...И голоса звуки родного:
"Толедо... Тобосо... Кордова..."
....Со старым ли другом беседа —
Гранада... Осуна... Убеда...
...О родине крик альбатроса:
Толедо... Кордова... Тобосо...
...Безумного сердца отрада —
Осуна... Убеда... Гранада...
...Лишь слышать до дня гробового:
Толедо... Тобосо... Кордова...
...Лишь это — другого не надо —
Убеда... Осуна... Гранада...
.
Памяти отца *** Для вас, живые, кончилась война.Вас в мае оглушила тишина.А мы вот, не пришедшие с войны,остались часовыми тишины.Кто – в сорок пятом.Кто в сорок втором.Под Сталинградом.Под Берлином.Под Орлом.Отечество заветное храня, огонь мы вызываем на себя,и, умирая от смертельных ран,бросаем, танки в лобовой таран.Кто – в сорок пятом.Кто в сорок втором.Под Сталинградом.Под Берлином.Под Орлом.В горящих самолетах мы летим.Через года – огонь и чёрный дым.Но цепко держим с вечной высоты,в крестах прицелов свастики кресты.Кто – в сорок пятом.Кто в сорок втором.Под Сталинградом.Под Берлином.Под Орлом.Чтоб мир от пепла снова не ослеп,и не погас навеки – белый свет,мы не вернемся – вы не ждите нас.Мы выполняем Родины приказ.Кто – в сорок пятом.Кто в сорок втором.Под Сталинградом.Под Берлином.Под Орлом.
В переулках, от сумерек сонных,
Серых луж надоевшая топь,
О кресты перерамок оконных
Бьётся дождика влажная дробь.
Бессердечный порывистый ветер
Разметал по дороге листы,
И деревья, жалея о лете,
К небу тонкие тянут персты.
Долетят ли немые моленья
Через толщу свисающих туч?
Обернётся ль прощальным виденьем
Согревающий ласковый луч?
И остынут в безмолвии зимнем,
Ожидая весны благодать…
Звёздной проседью светится иней,
Обнимая изящную гладь.
.
* * *
...И песни доносились
Из пестрого фургона, —
Разбить фургон грозились
Дороги Арагона...
Жонглеры и флейтисты,
Народ звонкоголосый, –
И под гору катился
Фургон из Сарагосы...
И облака алели
Вдали, и три богини
Играли на равеле
Рожке и тамбурине...
.
.
* * *
...Стоит Волшебная Гора,
На ней растет Волшебный Лес...
...Ах, юность, славная пора
Очарований и чудес...
...Там сон-трава с травой шалфей
Растет у Замка Добрых Фей...
Там деву рыцарь молодой
Поит цикорною водой...
...Полет легчайшего пера...
Корабль, тающий вдали... —
Ах, юность, дивная пора
Стихов, печали и любви...
...Там деву рыцарь молодой
Поит цикорною водой...
И наплывает, невесом,
Спокойный безмятежный сон...
...Ах, юность, тонкая струна,
Ручей с оброненным ключом...
Ах, только в том лесу луна
Плывет так низко над плечом...
...И наплывает, невесом,
Спокойный, безмятежный сон...
И осыпается пыльца
Со звезд Созвездия Стрельца...
.
Когда Луна кругла и ветер
Стремится с севера на юг,
Из ниоткуда, на рассвете
Они на мой приходят луг.
И жеребцы, и кобылицы –
Все, словно вороны, черны,
Они стремительны, когтисты
И статью вовсе не дурны.
В глазах чумные угли рдеют,
Клыки их, будто жемчуга,
На лбах пронзительно чернеют,
Винтообразные рога.
У них неистовое ржанье,
В котором похоть, вой и хрип,
И невозможное стенанье,
И полусмех, и полувсхлип...
А жуткий блеск хвостов змеиных,
Терзавших воздух, словно плеть,
А грив косматых паутина...
Таких увидеть – умереть!
Мне кажется, что эти звери,
С другой планеты. Может быть,
Из раскалённых солнцем прерий
Они пришли сюда остыть.
Мир не видал таких доселе,
Они – обросший плотью мрак.
Да где ж вы так осатанели?!
Да где ж вы закоптели так?
Никак не могут нарезвиться,
Куда не ступят – всюду прах.
Какое сердце может биться
В таких клокочущих телах!..
В глаза мои глядят и, щерясь,
Клыками блещут в темноте.
Но есть пугающая прелесть
В их сумасшедшей красоте...
Края Вселенной вытканы,
Расцвечены по-летнему
Мерцающими нитками –
Закатными, рассветными...
Золой светил сгорающих
Пути умыты Млечные.
Не много в мире знающих
Их таинства извечные!..
Склонился свод начищенный
На все четыре стороны –
Не звёздностями выжженым,
А однокрылым вороном.
Любовь и боль повсюду ходят парами.
Так жалко жизни, чтоб навек уснуть,
Чтоб стать однажды некрасиво-старыми,
И на клочке земли окончить путь.
Легко влюбиться – не в геенну броситься,
Невинной скромности цветок сорвать.
Дождь плачет жалобно и в окна просится,
Чтоб веки влажные поцеловать...
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...660... ...670... ...680... ...690... 694 695 696 697 698 699 700 701 702 703 704 ...710... ...720... ...730... ...740... ...750... ...800... ...850...
|