|
|
Уйти – рывком захлопнув дверь,
Своим лишь следуя советам.
Начать с нуля. Шагнуть в метель.
И слиться в вальсе – с вольным ветром.
Лететь неведомо куда
В объятьях созданной стихии.
И раствориться без следа
В забавном, выдуманном мире.
Лететь на поиски мечты,
За журавлём – что в синем небе.
Себя извлечь из пустоты...
но лишь пожмёт плечами небыль.
Ожидания ком...
Талая,
Растекается кровь
По жилам...
Этот вечер-
Лишь доля малая,
Нашей двойственной,
Нашей лживой
Нашей связи
Липучее Время
Нашей в меру...
И в меру болезненной-
...Бремя...
Зной
Лезвие...!
Вой...!!!
Если хочешь,
На лампочку
Потолок
Самый белый из всех,
Уже виденных...
Ожиданиями
Пришибленных –
Твоего звонка!
31.12.2005
2007-06-30 21:55Дурь / Елена Кепплин ( Lenn)
Прошла гроза.
Открыв глаза,
Стряхнула капельки с ресниц.
Ромашки рву
На ворожбу,
Смеюсь, пугая юрких птиц.
Они поют,
В траве снуют,
Пищат голодные птенцы.
За то, что я
Здесь не своя
Простите, мамы и отцы.
Луч стадо туч
Закрыл на ключ,
В глаза мне хлынула лазурь.
Ах, солнца свет,
Мне двадцать лет,
А в голове такая дурь!..
Равнолюбящих нет, как и равновзыскующих чуда.
И по каплям вода, что на камне рисует узоры.
Лихорадка судьбы нас истреплет как злая простуда.
И за счастьем впотемках крадемся. Но разве мы воры?
Прикоснуться случайно и так же случайно теряться
Льдом по трещинам в мерзлом и темном заклятом чертоге.
Растопи! Пусть на час, пусть на миг! Ни к чему в вечном клясться!
Пусть так трудно быть богом. И часто жестоко.
Но мы ведь не боги?
Смерть и рождение. Радость и горе.
Плюс бесконечность – бегущая в поле.
Рыба с шампанским. Нет, не идёт.
Рыба и пиво – вот натюрморт.
Миксером – прошлое с будущим – в пену.
Всё переменчиво. Всё неизменно.
Рыба с шампанским. Кончилось пиво.
Что ж – на «безрыбье» и это красиво.
Плюс бесконечность штампов – привычек,
Минус – на каждый – десять отмычек.
Дни по спирали – в круговорот.
Где же здесь выход?
Там же, где вход…
ОДИН, с поДВАльной тишиной
сольюсь, в меТРИческом расчёте.
ЧЕТверг, вновь вЫйдет за сРЕдой –
шагая пятницей к субботе.
оПЯТЬ дождей густая ШЕрСТЬ,
С высот небес ударит о зЕМЬ.
Шиповник грусти будет цвесть,
ВОСлед душе, где боль и протЕМЬ.
оДЕВшись в мрамор, чтоб унЯТЬ
огни страстей, что сердце месят.
Я стану время доедать –
бессонницей до цифры ДЕСЯТЬ.
Ночь жарит в небе жёлтый блин,
Расчёт был верен, я..... ОДИН.....
......и можно счёт вести с начала...
Я приглашу тебя на борт, речного аппарата и ручной работы скреплен он, как песенник стихами.
Взойди на палубу, но под ноги смотри, по трапу поднимаясь горделиво, украдкой все шаги считая.
Пока здесь пусто, но в том твоя вина, ты отвлекаешься на будни, стыдливо помня выходные, трутень,
Теперь смотри на небо, так… И вот гудок внезапно оглушает ухо. Ты помни о себе, и будешь трогать наши руки.
Колоколами борт увенчан, словно ряд соборов, скрипучие дощечки испещрены узором, ты учти.
И мачты парусами белыми снаряжены, причуды в причтах на полотнах слажены.
Потрогай лак свежайший на крепких брусьях, там все картины заколдованы, залиты слоем ветра и дождя.
Каюту скромную на взгляд твой приготовленный исследуй без причины спешки, и войди.
Ух, жарко здесь и тесно, как все столпились на тебя взглянуть, цени, и пригуби нектар, что сердце может прищемить,
Богов ты столько и представить не сумел бы, если б обладал тремя талантами своими.
У стенки прислонись, пока сомнения тебя поймали в сеть сознанья и помни все, что глаз твой принесет уму,
А я как юнга, провожающий героя, представлю панораму водного пространства корабля и подолью глоток, шепча.
Там, слева от тебя, индеец трубку топчет, он озлоблен на толпу, его вины здесь нет, он знает тропы под землей.
Чуть поодаль, на стены смотрит, в толстенной шубе северный олень, он может быть полезен в будущем твоем.
Тот, ближе всех к тебе, он в черной коже, в руках он куклу держит, не вздумай отнимать, он страхи знает.
А рядом с ним лохматый черный старец, с далеких берегов совершив полет, страж острова песчаного, и довольно тих.
Раскосый бледный с косами до плеч, мечей мудрец и тайных стихоформ хитрец, узором бережет, он может поделиться ими.
Похожий на него, с козой святой, и музыкант великий, и любит молоко мешать с молитвой, друг прошлых дней забытых.
В чалме, худой, но силен волей как огонь, кровь чтит, и летать порочен в сферах над бортами, аккуратней.
А дальше, загорелый и седой, знакомый гор и рек древнейших, изгнанник из толпы людской, крест прячет, и молчит.
Правее, лысый, в капюшоне, разгадку ищет весь свой век, и сундуки стеречь привык, держись ровнее с ним.
А у окна каюты, волосатый, с топором двуликим, исплавал всю земную гладь и не привык болтать без толку, помни.
Об остальных я расскажу попозже, хватит и того, кто здесь тебя заметит, право.
Пока послушаем их тему для собрания, и ты слегка вникай в таинственный осадок звуков,
Во тьме тонов ты ропот свой не замечай и действуй как прыгал в детстве чрез огонь в ночи.
…Хханнангалла бусточи…
…Ойриканка сонду байри…
…Румбало попорманта…
…Авлани горироно сериг…
…Си дзю лис тай го мино лина…
…Бамдумпла саричанндмабла бой…
…Хоришна истумазе шанкали…
…Уйори ланка суййеми гор дла…
Да, ночь в разгаре. Палуба, качаясь, настигнет скоро землю, и мы давно отплыли, гость мой, бледность не к лицу теперь.
И черные глаза на небе только звезды, не терпи, возьми вот эту трость, она твой поводырь в мерцании фантазий.
И вдруг, как тонок стал мой глаз и ум, отчаяние теперь в пустотах философских трат и горечь знания исчезла в водах,
Как молоко в устах, проникло в горло струйкой ледяной и тени стали полными в дыму признаний точных, и покои рыбьи.
Иду, скрипя, и осторожно наступая на следы-чешуйки, и радуясь внутри своей вселенной скользкой, все горит и пишет,
Присел на ящик, отдаленно брошенный, и пригляделся зорко, море дышит.
Материки смешались древними рисунками в пещерах, и маски танца диких людоедов с писаниями святыми вперемежку,
И горы, и ручьи пришли ко мне в полет, а музыка семи цветов объединила пальцы на руках, и рядом замурлыкал кот.
Вдруг цифры буквами раскрылись, а звук как лепесток запах и в волосы проник, лишая слышать гром из атмосферы,
Двуполый ангел хлеб делил среди ветвей колючих, и он дразнил веселой песней обезьянку, играя арфой голубой в руке.
Я незаметно подлетел к огромной раскаленной толщи, ее глаза искрили синеву, и веки мне велели опустить, прискорбно,
Когда затихла буря, токами плетя дороги из-под недр черных, открыл я очи, никого уж не было вокруг, мой друг…
Едва ли осмотревшись, стою я в лодке, посох деревянный все сжимая, вокруг река и леса полоса течет совместно, сладко,
Штурвал лежит от корабля большого на полу, и мягкий голос радостно мурлычет в ухо, кот!
Он здесь, со мною, не боится вод земных и лодки старой, глазеет и играет лапой, а арфа слышится, по сердцу стонет дивно,
И лист бумаги чистый для чернил раскрыт, как будто только что слетевший с неба…
Благословенен этот мир:
В полоске утра – призрак счастья.
Я для тебя – поэт-кумир,
Меня ты просишь дна и власти
В безмерной тайной глубине
Небесных призрачных просторов.
И истина за все в вине
Пикантно скроенных укоров
Самой себе, самой себе…
Ну что ты, милая, страдаешь,
Клянешь, что сожжено в судьбе?
Или, печальная, не знаешь:
Мое все втуне о тебе.
Ведь я душой из страшной сечи,
Из битвы битв за небеса.
Другим – давно погасли свечи.
А мой огонь – твои глаза,
Что душу гложут обжигая.
И столько тайн в них,
Cтолько света… Знаю:
Я словом с ними сник.
Да как же быть мне без тоски,
Когда в одном с тобой я маюсь,
И будто пулей сквозь виски,
Пижонским безрассудством каюсь?
Да как же быть мне без вина,
Когда судьбу тобой лишь мерю,
Когда за мной одна вина:
В тебя без дна и верю, и не верю?
г.барину
целый день шлифуя локти шпоном
малайзийским made in Germany
продает он воздух незнакомым
рожь и пропасть шапочным
для них
баржами вагонами со склада
тромбов трещин опт и миокард
меряя масштабом до не надо
железнодорожность стен и карт
в развитой почти капитализм
херяет непрожитую жизнь
нет чтобы на лавочке у дома
рыбой добивал бы старый стол
пусть в авоське хек из гастронома
ждет пока разделают под сто
на троих в песочнице где внуки
пасочками лепят коммунизм
помня из узлов и шрамов руки
твердые как конченая жизнь
отведут нетвердою походкой
к бабушкам не излечившим водкой
пятыми-вторыми этажами
книксены да похоронок рой
ржу в решетках сны как кони ржали
первый белый красным был второй
бязь за балом за надым кагалом
в шпалах гимназическую блажь
нянька по-французски причитала
мял papa прадедовский палаш
все с того с n-надцатого года
отдохнула истинно природа
на коленях
разом до седьмого
до него который кликнет слово
и контракт захлопнет в ноутбук
от локтей вздохнет потертый бук
или ясень шпона made in…снова
продано за где-то что-нибудь
а ведь у него есть тоже внук…
он пока не знает где тунис
так же как отец капитализм
так же как про деда соцьялизм
так же как всем сразу коммунизьм
лодки с рейда к порту подались
через тузлу тужится баржа
до руана
рожь в ней или ржа
Как с лёгким присвистом вбирается обратно –
Слюна иль поцелуй? – в полуоткрытый рот.
Артюр Рембо
Не улетай, мотылёк иноземный, заморский,
Сядь на плечо, на ладонь, на трепещущий куст,
Дай насмотреться, о чудо размером с напёрсток,
Я не видал столь пленительных зрелищ, клянусь!
Крылья сомкни воедино и с пристальным жаром
Нежно прильни хоботком к сердцевине цветка.
Дай насладиться мне звуком вбиранья нектара,
Сладостным звуком, как будто дрожащим слегка.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...610... ...620... ...630... ...640... 643 644 645 646 647 648 649 650 651 652 653 ...660... ...670... ...680... ...690... ...700... ...750... ...800... ...850...
|