|
|
Я есть никто. В дорогах своих минувших лет.
Почти двадцать шесть. Тинус среди мертвых имён -
устаревшая фамилия – в дыме твоих сигарет
растворяется для чьих-то лучших времён.
Дорогой, дорогая, за окном очередная весна -
какая-то там по счету, это уже не важно,
только вот окна всё чаще влажные
и солнце бодрее от зимнего сна.
И казалось бы всё у меня хорошо.
Да только вот ни хрена это не так.
Взгляни, снова колючий снег пошёл,
снова холод до костей, снова зима.
Я есть никто. И в этих конвертах на Юг
я пишу сама себе недоставленные письма,
я руками вывожу арабские числа,
в закорючках плаксиво чернила плюют.
А люди всё чаще смотрят назад.
И я не исключение. В окнах закрытых лет
я вижу в своих чайно-темных глазах
усталость, предела которой, похоже, нет.
И я спускаюсь с лестницы. Неужели это правда?
И ты, и те, кто были до, – звонили в другую дверь,
посмотри в моё лицо – оно улыбается, оно радо,
развалины в сердце? ну, так что же теперь.
Когда-нибудь, я знаю, ты проснешься,
и окажется, что тебе снилась я, а никто-то другой,
(и ведь когда-то -
была просто рядом,
а теперь вот -
и не прикоснуться рукой).
Я прожил день жизни.
Я прожил день смерти.
Я слышал как будто-то бы плач.
На склоне в щебеночной злой круговерти
колючий скрипел карагач.
Тот день на века и секунды раздроблен,
мне кажется, будто я пел,
а после с огнем перехваченным воплем
все падал, катился, летел...
Как будто в той дымной завесе секунды
держала судьба про запас,
вставай, командир, умереть нам нетрудно,
но только не здесь, не сейчас.
День жизни, день смерти остались на склоне,
теперь не узнать уже – чьи.
Сбегают и лечат иссохшие корни
живые, живые ручьи.
Сигнальной ракеты,
малиновый — свет,
зажёг над равниной,
тревожный рассвет.
И – бьёт – пулемёт,
головы не поднять.
За Родину – время,
пришло – умирать.
Прижался к земле,
как под ливнями лён,
залёг — погибает,
седьмой – батальон.
____
Но видело небо,
сквозь гибельный ад,
ползёт к амбразуре,
безусый солдат.
И видело – солнце,
рассветным лучом,
что пулей навылет,
он ранен – в плечо.
Нагнулись в тревоге,
над ним, ковыли.
И, степь прижимала,
к широкой груди.
Солдат обессилел.
Он – кровью истёк.
Но, шепчет Россия:
- Мужайся, сынок!
____
Прижался к земле,
как под ливнями лён.
Залёг – погибает,
седьмой – батальон.
«За други своя»,
и за Родину-мать,
за всё – что любил,
час настал умирать.
Он статью – не вышел.
И – ростом – был мал.
Но, поднялся в рост,
и – до неба достал.
И вздрогнула степь…
Грудью,
сердцем солдат,
закрыл амбразуры,
смертельный квадрат.
____
Вернулись живые,
с Победой, домой.
А с ними – солдат,
что навеки живой.
Он бронзовым телом,
рванулся вперёд,
как будто стреляет,
ещё – пулемёт.
И слышит травинка,
и слышит листок,
как, шепчет Россия:
- Спасибо, сынок.
Последние метры
Апрель догорает в ресницах рассвета,
Весна по раненью спешит в медсанбат.
Короткие сны так похожи на лето –
Прощальное танго вчерашних ребят.
Тепло проползает за фронт тихой сапой,
Усеяв цветами весь вражеский склон.
Вервольф закрывает дорогу на запад,
Но рвёт оборону стальной батальон.
Как трудно даются последние метры...
Давайте, славяне, станцуем потом!
Здесь родиной пахнут потсдамские ветры,
Здесь клевер такой же, но смерть за углом.
Нагорную проповедь снайпер не слышит,
Щелчком пополняя резиновый счёт.
И красный цветок ниже ордена вышит,
Последнее время по венам течёт.
В страну без войны за болезненной гранью
Уводит кровавая божья слеза...
Лежит без движенья воронежский парень,
В немецкое небо уставив глаза.
Сержант
От Курской дуги до угла Блюменштрассе,
Глотая из фляги наркомовский спирт,
Ты шёл напролом по намеченной трассе
И сеял свинец, забывая про мир.
Средь воя катюш и смертельного града
Ты выжил, ты смог, повезло – уцелел...
Кричит тишина средь цветущего сада
В разрушенной школе, где сын твой сгорел.
Сержант, ты оглох от тротиловой песни!
Давай же, споём штыковую навзрыд!
И если Берлин от припева не треснет,
То треснет весь мир, как майор говорит!
Обратный отсчёт
Капут, фатерлянд, крепкозадые немки,
А дома кресты, обгоревшая печь
Без стен и крыльца, да разбитая эмка,
Уткнувшись в овраг, учит ржавую речь.
Обратный отсчёт до смоленского дома,
Которого нет и в котором не ждут...
Непросто ходить по дороге знакомой,
Где травы и камни о прошлом поют.
Соседская дочь, либе фройляйн Алёна,
Немецкий ефрейтор и пролитый чай...
Куда ж ты смотрела, эх, дроля-гулёна!
Теперь кляйне киндера в люльке качай...
Славянские песни арийскому парню
Напой, чтобы врезались в мякоть души!
О жизни и смерти простыми словами
По белому снегу огнём запиши.
Ах, тёплые руки, округлые плечи,
Предательски мягко пружинит диван...
Не знаю что ждёт нас, вся жизнь или вечер,
Но сына запишем – как батю!
Иван!
Звёзды Победы
Кремлёвские лица, стальная брусчатка,
Линейные хлопцы печатают шаг.
Застыла страна от Днепра до Камчатки
В строю, словно сжатый до боли кулак.
До боли от ран, от отдачи винтовки,
От страшных ожогов горящих людей,
От стона земли под немецкой подковкой,
От шрамов войны на сердцах матерей.
Подбитыми птицами чёрные стяги
Ложатся к подножию мраморных стен.
Московские голуби, сизые маги
Кружатся, воркуя, у детских колен.
В небесных полях распустились бутоны,
Костром завершая победный парад.
И падают звёзды на грудь и погоны,
Цепляясь лучами за души солдат.
Голос убитого ребенка.
( написано в 20 летнем возрасте)
Мама, смотри, самолеты
Реют над головами!
Мама, туча какая
Или гроза над нами?
Как это интересно,
сколько в мире открытий!
Мама, в груди так тесно,
Я не хочу быть убитым.
Я знаю, что в сказках добрых
Зло всегда исчезает.
Так почему у взрослых
Всем доброты не хватает?
Или детьми вы не были,
Улыбок вам не досталось?
За что, за что нас убили?
За то, что мы улыбались?
Мама, открой мне солнце,
Добро победит, победит
Эхом мой крик отзовется
Я не хочу быть убит!
Вечный огонь в Волгограде.
( написано в 16 лет)
Остановись и голову склони.
Скинь шапку,
если есть.
Здесь,вечно их сердец
Горят огни.
Звучит в ту пору прерванная
Песнь.
Хатынь
Колокола надрывные
Звучат
Здесь журавлиный крик
И неба синь.
А трубы черные
Скелетами торчат.
Печаль и боль моя
Хатынь.
Курская дуга.
Огонь смешал в единый круг
И небеса, и твердь.
И трое суток чудеса,
И каждый миг здесь
Смерть.
Осталась в памяти народа
Навека.
Та Курская дуга.
Бабий Яр.
О, молчаливая толпа,
Ребенок с взглядом в
Пол-лица.
Пустынный город,
Листопад
Дороге нет конца.
Вселенской гибели кошмар.
И суть нацизма – Бабий Яр.
Неба холодные пропасти мчались,
Тени ведя, тверди не орошали.
Дни бега туч ничего не решали:
Бил жёсткий свет, да верхушки качались.
Ветер, вздувающий полы одежды,
Полнит ненужно большие карманы
Как капитал, залетевший нежданно
Вкладом в затёртую полость надежды.
Я подобрал у запруды дельфина;
Я оживил его, выпустил в воду.
Тельце, хвостом оттолкнувшись от глины,
Быстро скользит, набирая свободу.
Море придёт к нам обещанным лоном,
Выпьет все лужи, поднявшись по склонам.
Будет глядеть лунный лик Аполлоном
В страшные рожи божкам подтоплённым.
. Моя мама с моей старшей сестрой Аллой. 1941 год. Они еще не знают, что их муж и отец, лейтенант Михаил Завикторин, убит под Москвой. * * * "…До тебя мне дойти нелегко, А до смерти четыре шага…" А.Сурков, "Землянка" «…Непроглядною ночью одной Я услышала голос родной, Он мне пел – и играла гармонь - Про тоску, про далекий огонь… Сжала сердце мне песня твоя, И, сквозь слезы, увидела я, Что я там, что я рядом, с тобой, В белоснежных полях под Москвой… Полетела душа далеко, На ночные твои берега, И на миг так вдруг стало легко, И растаяли льды и снега… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . …Ты вернешься, мы сядем вдвоем, И счастливо заплачет гармонь, Ты споешь про далекий огонь, Про землянку мы вместе споём…».
сколько нужно слов поэту не считая одного
лещ завернутый в газету не читает никого
пиво в печени болтает на шампани с коньяком
телеграфная простая дам беседа ни о ком
нет тебя нежны подушки каждой есть чего сказать
ели нянями опушке не прошиты тормоза
едешь мим кубань в изъянах на дороге казаки
имени не зная спьяну шашками под шашлыки
вынесут папаху в зелень вашим благородиям
чарку внутрь по всей природе следующий вроде я
за какое чувство звука ставит нам кресты господь
вязко едется разлука шлюха сука беспогодь
Как в бездонном безобразии
Я с обозом заблудилась.
Не видать теперь оказии…
Где же будет Божья милость?
Где начнётся, где закончится
Слово бранное в молитве?
Где пройдет река – Глыбочица?
Где рубеж в бесстыдной битве?
Я ворочаюсь в бессоннице -
Рупор разминает слоган.
Кто взойдёт теперь на звонницу?
Глядь – народ в отары согнан.
И куда ж его болезного?
То ль на стрижку, то ль на мясо?
Что найдут в толпе полезного
Волки, делящие рясу.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...460... ...470... ...480... ...490... ...500... 504 505 506 507 508 509 510 511 512 513 514 ...520... ...530... ...540... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|