|
|
Зацеловала б тебя публично,
ну, а пока, хороший,
в этих стихах пульс аритмичный,
словно от тяжкой ноши.
Я не прошу, а требую, слышишь? –
Дождаться меня и всё тут!
Если в сердцах не заполнены ниши,
все расстояния – к чёрту.
Не зареву, не придумаю клятвы,
не удивлю антуражем.
Скину, смеясь, корсет проклятый
и не ссутулюсь даже.
Прежде, чем стану твоею бывшей
Что-нибудь с нами случится.
Может быть, в парке стихи напишем
под зонтом с перебитой ключицей.
2008-05-03 01:08 СУККОС / Даниил Парнас ( Daf)
Осеннее небо в сухой тишине
Прощалось с теплом уходящего лета,
С листвой, увлажненною солнечным светом,
С горячим дыханием серых камней.
Прозрачные ветры холодной рекой
Стекали с тугой белизны облаченья,
Неслышно витали святые реченья,
И в воздухе плыл обретенный покой.
“И плывут отраженья вагона
По стеклу ускользаюших дней,
На поверхности тесаных склонов,
Среди темных неровных камней.”
За окном, много раз преломленный,
Отворился невидимый свет,
Выжигая струей раскаленной
Ущербленность накопленных лет:
В тёплой влаге глазной роговицы
Потускневший огонь заблестел,
Озаряя забытые лица
В силуэте утраченных тел.
Возвращалась ко мне, как когда-то,
Чистота удаленных времен –
Через бремя остывшей утраты,
Обрывая навязчивый сон:
Я один на открытом перроне,
И гудит пустота все сильней,
“И плывут отраженья вагона
По стеклу ускользаюших дней…”
2004
Бессонница, Шекспир,
Глухие времена.
Я список королей прочёл до середины.
Что, Ричарды, почтенные седины
не убелили ваши имена?...
Бессонница, Платон,
А так же Аристотель.
Кого же слушать мне, когда Сократ молчит?
А море Чёрное колышется в ночи,
черней, чем самый чёрный Мефистофель.
Бессонница, Вольтер,
простые имена:
Кандид, Микромегас,
два Века Просвещения,
кровопусканья и кровосмешенья,
к «Энциклопедии» и Марксу приобщенья…
И вот Страна Советов рождена.
Бессонница, Толстой…
Так мира иль войны?
Я сей роман прочёл до середины,
но показали тут кинокартину:
что книга вам теперь, российские сыны.
Бессонница, Апдайк,
учитель Колдуэлл.
И в классном списке «А»: Ахилл, Асклепий,
и далее – Язон… Поверить в эти сплетни
(кентавромахии) – читательский удел.
Бессонница, Бальзак,
«Папаша Горио».
Страницу не прочтя до середины,
я так уснул,
как спят одни кретины,
не знающие счастья своего.
Бессонница… кошмар…
Не лезут в этот слог
ни Солженицын с Оэ Кэндзабуро,
ни прочие достойные фигуры,
кто за Гомером устремиться смог.
И даже я,
исполнен самомненья,
остался на другом краю строки,
и низкие бессонниц потолки,
и нервные движения руки,
превратностям таланта вопреки,
произвели на свет
стихотворенье.
Над заколоченностью душ,
над чёрным омутом безверия,
раскинь крыла, любви империя,
и – заколоченность – нарушь.
И чувствами – нас одари,
к возвышенному и земному.
Как хлеба, дай – твоей любви.
родному и чужому дому.
И омут высуши – до дна.
Стань для всего единой мерою.
И жизнь напрасную и серую
наполни жаждою добра.
И благородством, без границ,
не – обдели – любви империя.
Дай крылья поднебесных птиц.
Дай счастья – океан, без берега.
И пусть у поданных твоих,
у женщин, у мужчин повсюду,
будет всегда, кого любить.
Пусть, одиночества, не будет.
Ах, Весна!
Бесшабашное
время!
Нега красок, чувств,
настроений.
Хмельной воздух
зеленый
Пьянит…
Пробиваются иглами
травы,
Почками оживают
дубравы.
Чтобы
зеленью буйной
вскоре,
Зашуметь
на знойном
раздолье,
И прохладой своей
Пленить!
Ах, Весна!
На новый виток
устремляются жизни
силы,
Так безумны, желанны,
красивы.
Растревожено сердце
Стучит…
Птичий радует гомон
небесный,
Новой жизни рождаются
песни.
И всё радостнее и
интересней
В гнездах, что
торопимся
Свить!
Поэт строчки
раскинул
под кленом.
Давним другом,
старым
знакомым,
Вдохновением снова
Искрит…
Ах, Весна…
И теплом дышат
ночи.
Дни длиннее, а ночи
короче.
И нельзя это время
отсрочить!
Нам в весеннем
в цветении
Жить!
Грусть моя, опять ты рядом,
Тебя не звала.
Пробиваешь серым градом
Жизни дерева.
Грусть, с тобой тускнеют очи,
Меркнет ясный свет.
Луч надежды, павший ночью,
Лижет темный след.
Грусть, туманом-пеленою
Захватила в плен.
Тянешь в прошлое с собою,
Жжешь костром измен.
Отпусти меня на волю,
К разгуляй – ветрам.
Поменяй лихую долю
На весенний гам.
Счастье звонкое забьется
Трепетно в руках.
Ветер ласковый коснется
Ленты в волосах.
На улице,
в яркий полуденный зной,
мальчик смотрел сквозь стеклянные стены аптеки.
Бледные люди с сухими глазами
и в белой одежде,-
в мягком холодном пространстве
медленно мерили дозы
настоек, и капель, и мазей.
Ровным движением,
тонкой струей и огнем серебристым
дробили, делили, сушили
белую пыль исцеленья.
В прозрачной воде растворяли
краски и яды.
Невидимый рот
улыбался под маской,
прикрывшей дыханье
от кроткого духа отравы.
Где-то в подвале,
объятые дремой бескровной,
спали пиявки
в стеклянных и плотных сосудах.
Из двери открытой
веяло
долгим и странным покоем.
На улице, названной
именем чёрным писателя
с носом-крючком
и потерянным взглядом.
Холодной ночью Ханукальной
Иду по улице один,
Среди потерянных желаний,
Среди запутанных причин.
Под тяжестью зеркальной кожи
Кровь охладевшая хрустит.
Опять тепло чужого ложа
Угрюмой радостью болит.
Опять я слышу тихий шепот
Под тошнотворный запах зла,
Чуть приглушенный дальний топот -
Как символ месяца Козла.
В Десятый день, перед рассветом,
Заветных слов целебный звук
Расплавит, связанный обетом,
Чужих страстей порочный круг
И в неизбежной перемене,
Невидимым огнем палим,
Я опускаюсь на колени
Перед Создателем моим.
.
Язык несмелый и усталый, –
Молчанье спрятанной души.
Мои молитвы ожидали
В недосягаемой Тиши.
Через препятствия и годы,
Через пространства и миры,
Под полускошенные своды
Ко мне пришли Твои дары:
Пергамент, кожа, нить, и свечи,
И лет, и дней круговорот,
И алфавит творящей речи,
И жизни тайный поворот.
Спокойны и сильны
в бою мы и в футболе.
За каждый год войны
- по голу!
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...470... ...480... ...490... ...500... 506 507 508 509 510 511 512 513 514 515 516 ...520... ...530... ...540... ...550... ...560... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|