|
|
Язык засыпал, и слова в полудреме
Летели обратно в чужую страну.
Молчание стыло в пустеющем доме
С жильцом одиноким в желанном плену.
Усталые буквы в последнем свеченьи
Мерцали нагие на голой стене.
Слова распадались, теряя значенье,
И корни сухие крошились во сне.
Под острым ножом открывалась корона,
Умытая кровью, греховная плоть.
На выдохе звук потаенного стона
Успел затвердевшее зло расколоть.
Земля приняла онемевшую кожу,
Вино оживило пылающий рот,
Дыханье расправилось в ритме, похожем
На дней неистраченных радостный счет.
На летних платформах и старых вокзалах,
На листьях погасших и тусклой земле
Проснулся огонь ожиданий усталых
Несмелым дыханьем в остывшей золе.
По небу беззвездному после заката,
По венам внутри и по коже извне,
За шепот и страх – неизбежной расплатой -
Другие слова возвращались ко мне.
1
Прилетали чайки с океана
в бруклинскую глубь и
кричали голосом голодным,
собирая мокрый хлеб в мелкой
зимней дождевой воде.
И мне казалось, что я шёл
вниз под горку по платановой аллее,
в том горячем южном городе,
где за спиной – всегда
большое море,
покрытое ярким солнцем, и
у меня внутри
опять горят чужие страсти,
обжигая моё дыханье
испареньем крови.
2
Прилетали чайки громко с океана
в бруклинскую суету,
Приносили в горле память о платанах
в старом городском порту.
Их тугие крики в затвердевшем небе
разом разбивались вдрызг,
Оседали на помятых крошках хлеба
капли черноморских брызг.
Накалялось ощущение утраты
как вольфрамовая нить –
На крови работающий генератор
в прошлом – не остановить.
На подаренном велосипеде, в спицах
утреннего декабря,
Догоняя в шуме сумасшедшей птицы
годы, прожитые зря, –
Собирая острые осколки света,
гребнем в мягкую волну –
Незаметно въехать сквозь пространство лета
в солнечную тишину.
Позвал и дозвался. Затих и исчез.
Победы достиг – потерял интерес.
Поймал, разгадал – отвернулся, ушёл.
Подвёл все итоги и бросил под стол.
Не молится турок – то ветра напев.
На долгие ночи – в груди обогрев.
Навзрыд, но не я. И звонок – не ему!
Наверное, кто-то звонит на Луну...
.
* * *
...И встанет ночью табор шумный,
С тоскою скрипок и гитар...
...И чей-то голос с дальней шхуны,
Идущей мимо, в Гибралтар...
Чужак, в гадание не верит —
С гадалкой юной в ночь идет...
...И шхуна курс берет на берег,
Гостей к костру выносит бот...
И настороженность уходит,
И пьян усталый капитан,
И, до чужих коней охотник,
Поет о лошади цыган...
И дарят девушкам — по серьгам,
И дарят девушки себя,
И море плещется под сердцем,
И парус... месяц... ночь... серьга...
И юнга, черный от загара,
Кинжала тронув рукоять,
Красивейшую из цыганок
На круг выводит танцевать...
И происходит все, как ждется:
Над юношей смеется баск,
И юнга на кинжалах бьется
В кольце из окриков и глаз...
...И — Библию несут из трюма,
Холстину старую за ней...
Товарищи стоят угрюмо,
И прячут матери детей...
.........................................
...Вновь стаи молодых цыганок
Ночных пришельцев веселят...
...Гаданий, сказок и загадок
Полна прибрежная земля...
.
За окнами – сырость колючими пледами стлалась,
Дышала в окно северянка, рисуя хрусталь,
И капало время со стрелок, журча, что осталась
Бездонность надежды на радости и на печаль...
А я не просила у проседи выцветшей вьюги
Своим сентиментам покоя цветных миражей.
Дрожала, дышала на мёрзлые стёкла, и руки
Сжимали поводья, в которых метался борей....
Я просто мечтала... да бледно снежинки мерцали,
Вязали снега – и в Земле опрокинули ось.
И сильное сердце могло вспоминать о начале –
О самом начале, с которого всё началось.
Пустyющий дом на окраине мира
стоит для меня,
там запах горячий сухого инжира
в прозрачности дня.
Согретые солнцем потертые плиты
приводят домой,
в побеленных комнатах двери открыты
для встречи со мной.
Там в спящем пространстве распахнутых окон
сбываются сны,
и слышно в теченьи воздушных волокон
дыханье жены.
На лестнице ветер, играющий в прятки
с моими детьми,
приносит сожжённые буквы – остатки
исчезнувшей тьмы.
С верхушек деревьев стекает на крышу
подаренный свет,
прикрытой ладони останется в нише
Б-жественный след.
Сгибается время в ушедшем объёме
трёхмерных дорог,
пришел наконец для жильца в этом доме
намеченный срок.
я не знаю зачем снова биться о грабли
и тихонько скулить усыпляя тоску
вышивать немоту – звук тоскою ограблен -
выбирая на коже нежнее лоскут
я не знаю зачем и о чем говорить
там где листья осыпаны в грязь бездорожья
дождь недельный измучился плачущих бить
то гвоздем по стеклу то ладонью по коже
я не знаю зачем называть солнце солнцем
и смеяться в лицо обжигающим дням
и зажмурившись зайчиком прыгать в оконце
и кружиться по комнате шепотом снам
напевая что листья не сорваны ветром
и цветы избежали горячности рук
и что жизнью полны из теней трафареты
и неправда слова – «мир лишь цепь из разлук»
я не знаю зачем
и о чем
и кому…
Для чего мы живем, для чего?
Обозначена мера всему
и всего
Нам за жизненный срок не понять,
Не объять,
Что такое – судьба, это рок?
иль, как знать,
все прожитое только указанный
путь?
Ты с него, если хочешь,
и можешь свернуть,
но ведет тебя жизнь неуклонно
вперед.
Для чего мы живем, для кого
зацветет
куст душистой сирени
весной под окном,
если мы все уйдем?
А сирень
всё цветет. Так же небо свинцово
из тучи смахнёт
в крупных хлопьях снежинок
густой маскарад
Для чего мы живем, для кого
этот взгляд,
что утопит и грусть, и весельем
манит.
А меня все рассветом- закатом
дразнит
та тоска, чей вопрос слышу я
каждый раз
для чего, и зачем, почему и сейчас
родились мы и, кратко мелькнув,
в даль уйдем...
для чего мы все здесь,
для чего мы живем?
20.04.2008
С яблонь цвет облетел,
на мгновенье успел
он порадовать нас.
Н.Г.
Мне все кажется – меня там ждут.
Каждый день в зеркалах незаметно отражает –
Свой огонь – оставляет в том месте, где жгут
Мою память и желания сильнее сжимает.
На асфальт в темноте, под прямым углом,
Тонкой струей выливаясь из бака,
Ледяной воды прозрачный объем,
Замерзая, улицы покрывает лаком.
По коже опять скользит старый страх,
Оседая болью в открытых порах.
Чья-то жизнь горит в чужих дворах,
Под небом, лежащим на бумажных опорах.
Сквозь ветви наверх, в медленно парящий лес,
Душа тянется без тяжести тела.
Слышится в трещинах тающий всплеск –
По линии тонкого водораздела.
В низком полете по сломанной кривизне
Пламя букв желтело у самой аорты.
Стон сверлил слова в небесной белизне
И оседал на черном дне подземной реторты.
Память стиралась в глазах сухой слезой –
Вагоны метро догорали в костре перед Пасхой –
Как чистая пленка, блестящей тугой полосой
Время необратимо текло к своей развязке.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...470... ...480... ...490... ...500... 507 508 509 510 511 512 513 514 515 516 517 ...520... ...530... ...540... ...550... ...560... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|