|
|
"...Из хаоса тленных сплошь слов может быть, лишь одно отберу..." Николай Кольский Как хочу я из хаоса тленных сплошь словСамых важных лишь горсть взять, чтоб вмигОписать я б смог враз радость встреч, прелесть сновИ не вывихнуть нафиг язык. На заначенный рубль литр стрелецкой припас,Чтоб скорее снять грусть, стресс, стыд, страх. А потом выражать всласть всплеск чувств, без прикрасФормулируя мудрость в строках. "Мавр вздремнул, словно монстр, взгромоздясь на слона,Дождь штрихует румяность зари..."Пусть познает законную гордость страна,Чей народ может так говорить! ***
Иссечено добром лицо седой старушки,
Улыбка без зубов и белые глаза,
В уродливой руке дрожит пивная кружка,
И по щеке ползет прозрачная слеза.
Средь выцветших руин остывшего сознанья
Ворочается червь потерянной любви,
И ласково саднит одно воспоминанье
Под сердцем, что кряхтит оставшиеся дни.
Старушка теребит растрепанные космы,
С напудренных ресниц слетает шелуха,
Из черной язвы рта торчат гнилые десны,
Как в пропасти души посмешище греха.
Нервы щекочет ядреным дурманом полынь,
Ветка в медвяных разводах янтарной смолы
Ласково тронет пушок на затылке: остынь!
Долгое лето и многие лета весны…
Охнет в ладошку нежданной слезой молочай,
Пальцы взъерошат пробор пожелтевшей травы.
На спину, в осень, наотмашь упав невзначай,
Взглядом вычерчивать вязь муравьиной тропы.
Тихо подкрасться и робко спросить у воды:
Примешь? Смеется заливисто, звонко ручей:
Кто ты, дурашка? – а голос как будто внутри –
Камо грядеши, откуда, чудак, и зачем?
Правда, зачем мне чужие тревожные сны?
След на висках от рассветной росы серебра.
Лета – забвенье и лето – знаменье зимы…
Я только эхо того, кто прошел здесь вчера.
Дар как товар не дает оборота.
Выбора нет, вариантов немного:
Выйти в тираж, объявиться банкротом
Или выпрашивать ссуду у бога.
Не соизмерив потери, и даже
Мысля себя невредимым и целым,
Я выставляю талант на продажу –
Все с молотка по умеренным ценам.
Недополучена прибыль, в пассиве
Невоплощенных возможностей сальдо.
Дрогнет под штампом с печатью мессии
Разгоряченное тело асфальта.
Бабочкой в коконе вязкой вселенной
Дремлет моя неликвидная разность,
И проникает в меня внутривенно
Вечный нетленный покой, как зараза.
Алгебре малы гармонии меры:
В чем измеряется степень надежды,
Как извлекаются корни из веры?
Эти вопросы минут неизбежно.
Память покроется пылью архива,
Спишут затраты, поставят на полку.
В небе ночном, невозможно красива,
Светит луна непогашенным долгом.
Он жил, как жертва слабого романа.
Герой, слегка небритый и в плаще.
Но жил зато почти что без изъяна
И даже без изъяна вообще.
Он даже нахамить умел – и к месту.
Порой был глуп, порой – блистал умом.
С женою спал соседа по подъезду,
Ходил один в кино.
И ночью просыпался тоже кстати.
Был мрачен, беспокоен иногда.
Писал стихи в линованной тетради…
«Левей, левей… Сюда» -
Как бы о нем соседи говорили,
Когда в гробу из комнаты съезжал.
В каких-то сорок лет похоронили.
А он, признаться, и не возражал.
В кафе «Аквариум» аквариума нет,
Но рыба водится – в пергаменте и в кляре.
Здесь лампы тусклые, но ярок скорбный свет
В твоих глазах, в душе и в каждом капилляре.
Никчёмным кажется сияние светил,
Сквозь окна капая в напиток сокровенный –
Чай с бергамотом пью, который так любил
Твой сын единственный, твой мальчик убиенный.
Есть жизнь и жизнь, а между ними – суррогат,
Не пей его, не придавай ему значенья.
Я не пойму тебя, но слышу, как болят
Твои молитвы и твои стихотворенья.
А мы болтаем, чушь весёлую меля,
Не потому, что нам нельзя наговориться:
Ты так молчишь.Ты – неизвестная земля,
В которой горе, как сокровище, хранится.
Устал я от зимы. Корм не в коня.
Пейзаж души совпал, как видно, с зимним.
От февраля изжога у меня,
ну, а лекарство только в магазине.
Твоя любовь, как ландыши в снегу,
то расцветёт, то скроется в метели.
То мне, – ни глаз, ни рук твоих, ни губ,
то всё обвалом, – щукою Емеле.
И сам, – то смел (иль нагл? Ответ не скор),
то робок, дуя с молока на воду,
когда: то – тщусь суетам сует в корм,
то – спешки подгоняет в спину одурь.
Устал я от зимы. Не в том вопрос,
что разлюбил тебя, вопрос не в этом, -
но в эту зиму червь сомненья рос
и перерос он прозою поэта.
Дни жизни, что я в рифмы одевал,
франтихой наряжая прозу быта,
через лица любимого овал
я наблюдал с волненьем любопытным.
Я постигал непостижимый мир,
его любовь, его тоску и нежность,
я наслаждался новизною игр,
где приз так сладок… Только где же, где же
мои стихи? В шкафу твоём стихи
лежат, чтобы никто не прочитал их.
И где ж сама? Кто хладен, мутен, хитр,
заполнил небо глаз твоих усталых.
Я как бы есть, и, как бы меня нет,
я как бы жду, и как бы не дождался,
но лет моих, как пулемётных лент
в бою, запас шагреневый остался.
Ты там, где все… Ни мысли, ни дела,
не склеивают мир мой с миром этим.
Но, собственно-то, чего ради? Для
чего вопит плоть смертная в поэте?
Не суетись, все будут, что ушли,
живи, навстречу людям улыбайся.
Не затевай с несбывшимся войны,
не про тебя, мой милый, эта басня.
Прими, что есть, за то, что никогда
того, что сердце жжёт, уже не будет.
Снег быстро смоет вешняя вода,
да и она потом пойдёт на убыль.
Настали солнечные дни,
И ваза у окна,
Бледно-зелёная, звенит
И светится она.
В какое не гляжу окно:
Сверкают облака.
И думаю про них одно:
Плывут издалека.
Плывут они себе, плывут
Над крышами домов,
И люди весело идут,
И не хватает слов.
И не хватает слов сказать,
Не то, что написать,
Как могут облака сиять,
Как зеркало, сверкать.
Как ваза – тоненько звенеть,
Как туфелька – блестеть,
Как белый самолет – лететь,
Как птица – жить и петь.
"Бодрого духа проси,
что не знает страха пред смертью,
что почитает за дар природы
предел своей жизни...".
Децим Юний Ювенал
Все будет так, как небом велено.
И потому не страшно, хоть и больно.
Я умираю – как сухое дерево,
медлительно, устало и спокойно.
Но дух мой жив. Он жаждет – до того,
как белый свет, в сознании померкнет,
постигнуть то, что смертным не дано,
смысл бытия и – неизбежной смерти.
И потому – не уступает жизнь,
и медлит смерть, ступая неуверенно.
Я умираю – как сухое дерево.
Но, умирая, продолжаю жить.
«Зачем, – у синицы, синицы спрошу –
Я улицей людной куда-то хожу,
Зачем на кусты и деревья гляжу
И воздухом белым дышу?»
Синица, синица на ветке сидит
И молча и глупо глядит.
- Собака, собака, скажи мне, ответь:
Куда мне поехать, на что посмотреть,
Как сердце картиной чудесной согреть,
Увидеть и не умереть?
Собака, собака устало моргнёт
Печально и длинно зевнёт.
- Товарищ, товарищ, ты много пожил,
Ты сына построил, ты баню сложил.
Ответь мне, чего же я здесь упустил,
О чём я не так попросил?
- Товарищ, товарищ, пошли-ка домой.
Товарищ, товарищ ты мой.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...370... ...380... ...390... ...400... ...410... 415 416 417 418 419 420 421 422 423 424 425 ...430... ...440... ...450... ...460... ...470... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|