|
|
Быть печальницей-белорыбицей
плыть по водам надежд пустых
где настойчивость безразличия
словно сеть на боках крутых
где наживкой сверкают не пряники
пряный дух от мужских ланит
и где выплеском в утро раннее
крик чужой утонувшей Лилит
сумасшествием бесполезности
вырывания плавников
продолжать плыть по воле скабрезности
и сдаваться в ночной улов
и плескаться на дне на вёдерном
что качается в чьих-то руках
и не думать что звали уродиной
да и просто –
не думать никак
Черт бы побрал ноябрь с его атмосферной
неразберихой. Горло саднит нещадно.
Осень – время, когда оголяются нервы
уличной девкой или шутом площадным.
Даже названье звучит как ругательство что ли –
как бы ноябрь, а как бы и впрямь обманули.
Мерно сознанье уходит в подкожные штольни,
гулко гудя, как гудит растревоженный улей.
В пору святых выносить, да вот только проблема –
не выношу уже года как два. Причем на дух.
Комната, бра, потолок, надоевшие стены,
а за окном надоевший не менее лабух –
дождь, что стучит по разбухшим карнизам фанерно,
влажными пальцами, точно на клапаны давит
сердца. Невольно становишься редкостной стервой,
к стеклам прильнув пересохшими, злыми губами.
Вытечь бы кровью из вены в запруженный город
по кровостокам унылых, прокуренных улиц.
Там где-то ты поднимаешь простуженно ворот.
Мы разминулись? Должно быть, опять разминулись.
Я примеряюсь к тебе, как к подарку Пандоры,
след твой неявный давно потеряв в параллелях.
Сразу приходят на ум философские споры
и разговоры о вдовьих холодных постелях,
а не банальное: бабоньки, хочется секса!
Все так живут, отчего же не жить так и мне бы?
Сдавит висок, оглушая пронзительной секстой,
цвета остывшего цинка просевшее небо.
Не находя себя в будущем и настоящем,
осознавая надежду особенной пыткой,
я не вскрываю богами подаренный ящик –
не любопытно мне, веришь? мне не любопытно.
***
Видишь ли, все не так просто. Все просто не так.
Вот я – упрямый подросток с ссадиной возле рта.
Да еще невысокого роста. Словом, нехороша
вовсе. Разве вот только душа… Да что там душа?
Просто отросток с замашками пойманной птицы.
Словом, вот я – нелепый подросток, а вот уже тридцать.
Жизнь уже пройдена где-то до половины,
и возле рта приметой старенья морщины.
Так же, как и тогда, невысокого роста,
нехороша. А что же душа? Короста!
А за душой ни гроша, только память – не больше.
Все, что найдете, – берите, все ваше, но боль же,
Боль мне оставьте, пожалуйста, сделайте милость!
Боль и все то, что не сбудется и что не сбылось.
Что ж вы меня прямо так на корню без ножа?
(сбились дыханье и шаг) Неужели не жаль?
Или за Ахероном неурожай
выдался снова? Долго ль еще до покоса?
Правильно ты мне не верил – в жизни все просто.
Просто дождливо, поскольку опять же ноябрь,
просто за тридцать, но торопиться не надо.
Право, успеется, лучше семь раз отмерьте.
Возраста нет призывного у смерти.
Захочет, придет, захохочет, обнимет, как мать:
«Что, мол, дурашка? Пора и честь знать».
Такая вот штука. А сигаретка-то в пальцах дрожит.
«Хочешь жить, сука? Я знаю, ты хочешь жить!»
Хватит ли духа, губ не сомкнуть печатью?
Будь ты подросток, старуха, а что отвечать-то?
Под козырек и навытяжку, все, мол, там будем,
дайте мне, тетенька, только еще пару буден
с их невозможной тоскливостью вечного круга.
Что-то ведь все-таки было в них, правда, подруга?
Что тебе стоит, тебе ж это просто, поди –
сделай так, чтобы не задаваться вопросами, господи!
***
Горе Пандоре! Как первая заповедь ныне
«Не любопытствуй!» А впрочем, охота была бы.
Все повторится. С чего бы вдруг стать нам иными?
Комната. Бра. Потолок. Надоевший ноябрь.
И какова вероятность, что в это мгновенье
кто-то берет ровно столько кристалликов соли
сколько и я? Такова вероятность везенья
мне поиметь за душой что-нибудь, кроме боли.
Где-то в запасниках вечности будет храниться
То, что мной было. А впрочем, была бы охота.
Выжит подросток с замашками раненой птицы –
Верят в бессмертье фанатики и идиоты.
Пойманным ангелом, видно дела мои плохи,
силюсь добрать все, что к оному дню не успела.
Время меня выбирает по капле, по крохе
всю без остатка до самого донышка тела.
Просто сказался избыточный сенсорный голод.
Я извлекаю из рам твои старые фото,
ты где-то там покоряешь простуженный город –
это твоя каждодневная, злая работа.
Так мы становимся мифами. Мифы стареют
и умирают, как люди, живя вхолостую,
как по накатанным пролежням узкоколеек.
Кажется мне временами, я не существую.
Просто задумчивый кто-то со взором когда-то
даже горящим, а ныне же с глазом подбитым
книгу небрежно листает при свете заката,
книгу, в которой подобием смысла разлита
вся моя жизнь ab ovo usque ad mala.
Просто листает и знаешь, что вовсе обидно?
Взглядом скользит через строчку по диагонали –
не любопытно ему, веришь? не любопытно.
Постой, постой!.. Ты выпил!.. без меня?
А. С. Пушкин, «Моцарт и Сальери»
Иногда ты жалеешь, что ты… не смертельно болен.
Например, заразился чумой от какой-нибудь крысы,
И на все остается неделя-другая – не боле,
Две недели, чтоб все, что ты ценишь, утратило смысл.
Две недели на то, чтобы просто забыть о карьере,
Положении в обществе, славе, семье и о долге
Быть талантом по службе, окладом гармонию меря,
Чтобы вновь стать собой, пусть не гением, пусть ненадолго.
Эта вечная мука – искать для себя оправданья,
Мол, вот вырастут дети, уеду куда-нибудь в Ниццу
Слушать в рокоте моря созвучья своим же созданьям,
Твердо зная, что этого чуда с тобой не случится.
Дата смерти – ключ к жизни без глупых забот о грядущем,
Все пасует пред этой лукавой улыбкой свободы.
Ты уверен, за пару недель (скромный срок, что отпущен),
Сделать больше успеешь, чем сделал за все эти годы.
Но судьба посмеялась, когда ты решился исполнить
Дерзкий замысел свой, и теперь тебе только осталось
Этот ужин прощальный в трактире под Requiem помнить,
Помнить, как второпях перепутал случайно бокалы…
Я о Васе сказать намерен, не оценит ведь высший свет
Труд сантехника в должной мере. В дУше да и в душЕ — поэт,
Вася в сложных речах искусен, хоть не модны его штаны,
Плюс ещё — он владеет вкусом потрясающей тонины.
Он во многом филолог крепкий, пусть и внешне слегка — лубок,
Но для помнящих сказку «Репка» Вася — истинный полубог.
А для женщин (вдобавок часто к сантехническому труду)
В некой мере ещё он — пастырь их страдающих нежных душ.
Если где-нибудь неполадка — засорился сливной бачок
Или нужно сменить прокладку, или что-нибудь там ещё —
Дамы — в мини ли, в макси, в миди, независимо — день ли, ночь —
Жизнь свою без него не видят, ну а Вася — им рад помочь.
Он, улыбку достав из ножен, совершает к ним марш-бросок,
В разделенье труда заложен смысл — не низок и не высок:
Вася честно корпит над течью, всё чин чином и по уму,
Ну, а дамы — строчат картечью от души на ушко ему.
Вася — кранов король и ванн туз. Не всегда он пускай побрит,
Но его несравненный вантус прям-таки чудеса творит:
Это смесь колдовства с корридой, результат — хоть снимай в кино:
Всё течёт в первозданном виде строго там, где оно должно.
Ну, а если сказать короче — мир непрост, в простоте шаля.
Простота стихотворных строчек — это только на первый взгляд.
«Но при чём же здесь Вася?» — спросим. А ответ — на иной волне:
Осчастливливать дам непросто, поэтесс — тяжелей вдвойне.
* — Данное высокохудожественное произведение написано исключительно с целью попугивания причастных к стихотворчеству женщин, литературные вкусы которых безнадёжно испорчены классикой.
© Николай Шошанни
Кровь моя отравлена тобой,
ни к чему желания в поэте.
Словно лабиринт твоя любовь,
закружили повороты эти.
Ты во мне, как белое вино
млеет в гроздьях терпких винограда,
бродишь смутно, нежно и грешно
новою надеждой, Ариадна.
Я тебя не видел девять дней,
на поминках по последней встрече
не хочу я зажигать свечей,
следующих, сорок свечек.
Я хочу увидеться с тобой!
И желанье тем сильнее гложет,
чем яснее истина – любовь,
средство, что с ума сойти поможет.
Я бешусь, тоскую… Я влюблён.
Я тобою пьян, и не трезвею.
Своему терпенью удивлён,
Ариадна, обернись к Тезею…
96
Шипеть я умею, как будто змея
И словно змеиная шея моя,
А плаваю лучше и этим горжусь,
Кто может сравниться со мною, я – ...!
У этих спор упрямый
Но очень интересный -
И кто кудрявый самый,
и кто богаче шерстью.
В мирной жизни, на войне
Людям мы служили,
Все прошло, как в ярком сне,
Вот, и нас забыли.
Эту звездочку ладошкой
Я легко поймаю,
Посмотрю совсем немножко,
И она растает.
Мы на них кататься рады
С шумом, криками, задором,
Только есть одна досада -
Мы их сами возим в гору.
Просто бы окнами были
Ровные, круглые дыры,
Если бы мышки сложили
Домик из ломтиков ...
Это плитка, но не в ванной,
Не конфета, хоть и сладко,
Тут без всякого обмана,
Это просто ...
Фонариками Бога
Мы можем их назвать,
Их в небе столько много,
Что глаз не оторвать!
У мужчин она бывает,
Эта тонкая трава,
Густо ею обрастает
В нижней части голова.
Не у маленьких – у взрослых,
Расположены под носом,
Очень часто мне мой дядя
Разрешает их погладить.
06.02.07
Ответы вразбивку: шоколадка, усы, гусь, борода, овцы, звёзды, снежинка, лошади, санки, сыра.
Вчера, часу в шестом, в шестом часу...
Забыл, о чём я… Да, уже темнело.
Я пьян слегка, я глупости несу.
Я что-то говорил, а ты смотрела.
И так хотелось мне тебя обнять,
И я тогда забыл, что ты жена мне.
И я не мог тобою обладать.
С тобой сидели мы на тёплом камне,
И море затухало впереди,
И плач ребёнка будто доносился,
И ты сказала: «Тише, погоди»,
И взгляд на чём-то твой остановился.
И я всё вспомнил: то, что ты жена,
И что ребёнку суждено родиться.
И шелестела длинная волна:
«Всё это никогда не повторится».
« Мотив к восьмому марта»
Борис Сподынюк.
Всё как обычно, в новый век,
Как не крутился человек,
Весенний праздник прибежал,
Мужчинам руку не пожал.
Её засунул в их карман,
Нарисовав в мозгу обман,
О женщине, с которой вновь
Пытаешься найти любовь
Чтоб получился результат,
Который даст всему продление,
И чувству удовлетворение,
Родится дочь, жене виват!
И вновь рождённая девица
Запустит жизни времена
Кому-то мать, кому сестрица
Кому законная жена
И в этой вечной круговерти
Основа есть в ней смысл глубокий
Есть женщина, есть всё на свете
Нет женщины, мир станет однобокий
И пусть карманы опустеют
Для наших женщин, я лишь рад
А мужики пусть попотеют,
И это главный постулат.
 Прости меняПрости меня за первые года – Истерики и выбитые зубы. Спасибо, что со мной был в меру грубым, Ведь мог бы не оставить и следа. Прости, что замарав мне кружева, Почти смертельных ран кровавой пеной, Ждал от меня не помощи – измены И моего, бесспорно, торжества. Прости, что сочинила панегирик В честь сволочи, поднявшей арбалет. Прости, что мой родной менталитет Не позволял взглянуть на вещи шире. За то, что отправляла в ров подарки, За все пустые бденья у окна, За то, что я заочно влюблена Была в героя на кобыле жалкой. Дав смертнику удар свой нанести, Ты смёл его напалмом вместе с клячей. Убей таких хоть сотню – не заплачу. Любимый мой, за всё меня прости!&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&О, как твоё дыханье горячо!Сестра Риммовна
Холодок дохнул -
Это значит,
Что, совсем близка,
Дышит осень.
У воды одна
Ива плачет,
На речную гладь
Бросив косы...
От холодных вод,
От тоски ли -
Чуть живой зари
Свет неясный...
Что там, впереди?
Полночь или
В черноте небес
Звёзды гаснут?..
Мы приходим в мир
Этот вечный
Расскажи, зачем?
Сделай милость...
Падает звезда
С тропки млечной,
Вон ещё одна
Покатилась...
Скоро в сердце ляжет
Усталость,
Горькое "прощай"
Крикнут птицы...
Чтобы нить времён
Не прервалась,
Чтобы по весне
Возвратиться...
Снова будет март
Править миром,
Обрекая снег
Лечь на плаху,
А пока лишь ветер-
Задира
На груди лесов
Рвёт рубаху...
А пока лишь клён
Торопливо
Машет птицам ломкой
Рукою,
И одна
Взахлёб
Плачет ива,
Косы распустив
Над рекою.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...370... ...380... ...390... ...400... ...410... 412 413 414 415 416 417 418 419 420 421 422 ...430... ...440... ...450... ...460... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|