|
|
Об омерзительном чудовище пришлось
Узнать, что кокон сна оно не тронет,
А капли, что прожгут его насквозь,
Цветок изящный с лепестков уронит.
О бесприютности разведанных миров,
О бесталанности исканий не жалея,
На разведённую во льдах небесных кровь,
Которой островерхий край алеет,
Смотрел не знавший как родиться вновь,
Как вновь пройти по сумрачной аллее,
Узнать, что день минувший приготовил
И что, промчавшись мимо, не сбылось.
Вырастешь и увидишь, спокойно и навсегда:
Выстоявшее дерево с разломленной сердцевиной.
Помнишь, как ты была маленькой, как бушевала вода,
Как я протянул тебе этот кулон старинный.
Как я крикнул тебе: «Вот грозовой амулет.
В нём белое облако, невидимая подушка…»
И молния тут же. И тут же огромный свет.
И в белой воде изумрудом сидит лягушка.
Я вырасту человеком. Ты сможешь меня спасти.
Как ты спасала меня, не ведая и танцуя.
Как ты любила. Как ты смогла меня увести
В июльскую воду, бушующую, дождевую.
И в мире бескрайнем, в котором назначен свет,
И вой пустоты, и медленный лес назначен,
Я только теперь догадаюсь, что смерти нет.
И всё же как поздно я тебя видеть начал.
У нас зима, как ты сама –
сыра, туманна, снежна…
От вас легко сойти с ума,
когда он есть, конечно.
Когда глумлив он и силен,
но истины не сдюжит,
что я – взволнован и влюблен,
а ты – спокойна с мужем.
Хотя бы снег… Хотя бы лёд…
Поверить в эту зиму.
Немного веры, что придет.
Но ждать – невыносимо!
Ты вверх летишь, как будто снег,
я – вниз, как будто вечер,
и между нами точки нет
для нашей новой встречи.
Из раны льется только кровь.
Из чайника – водица.
А из меня – одна любовь,
шипит и пузырится!
Зима ко мне, как и сама,
идёт неумолимо,
но с подозреньем, что она
не только мной любима.
* * *
К молчанью поводы найдутся,
Смешон болтливый и глуп, как утка.
Не раз писал мудрец Конфуций,
Что говорливость – сон рассудка.
Грани в тиши алмазы рифмы,
Не рви аккордом в запале струны,
Надсадным, плоскозвучным ритмом
Скрывая разума лакуны.
В строку идёт не всяко лыко,
Моли Эвтерпу и днём, и ночью,
Цезуру расточай на стыках,
Глаза ломая многоточьем.
Пока волшебный ключ не найден,
Ищи отраду в воспоминанье,
Как на листы твоих тетрадей
Садились строфы дружной стаей,
Наперекор тоски ворчанью,
Задорно, песенно и ново.
Как душит золото молчанья
И превращает в камень слово!
Две берёзы тянут ветвик небу иль друг к другуне обняться не прижатьсяв холода да вьюгуИх любовь листвою сыплетснова расцветаети слезой прозрачной сокана землю стекаетВетер ветви на секундусловно руки сцепитдве на свете друг для другатолько время метитдалеко до неба белымтам соединятсяа пока им на секундуствол к стволу прижаться 
"...А в твоём невинном взгляде – глубина и чистота,
Но зачем-то притаилась вдруг порочинка у рта..."
Галина Пичура
Я, едва закончив школу, полюбила паренька. Он был то ли гинеколог, то ль шофёр грузовика. Он любил уху и студень и болел за ЦСКА, Только жаль, имел занудинку у левого виска. Повстречала инженера – эталон моей мечты – То ль из Рио-де-Жанейро, то ли из-под Воркуты. Под его невинным взглядом я забыла все табу, Но заметила вдруг садо-мазохистинку на лбу. Я любила есаула – не боялась ни черта. Только всё перечеркнула шизофренинка у рта. В миг интимного общенья возле проруби в реке У него я извращенинку узрела на щеке. Повстречала одногодка из соседнего села – У него на подбородке алкоголинка была. Сам он был неглупый малый, без намёка на шизу. Я не сразу увидала педофилинку в глазу. Наконец-то, Богу слава, я нашла свой идеал – Он в душе моей по праву занял высший пьедестал. У него, что интересно, одного из многих тыщ, На носу – простой и честный, благородный, милый прыщ. ***
Тихо бродит тишиной ночи
звонарём в колокольне ветер
горизонт едва различим
то что просто зовётся- вечность
пустынь улиц озябший дом
как-то съёжились блеклым светом
я б хотел полетать вдвоём
с тем который зовётся ветром
тихо шепчет в тишине ночи
звонарём в колокольне ветер
он звонить совсем не хочет
между строчек из слов вечных
дань вперёд заплатил любовью
только в спину стрельнуло лихо
переполнилась ночь бедою
и упала на землю тихо.
Ярко светит месяц-волчье солнышко троп покошенных снегами не прочесть небо сито черное без донышка опалило в снег земную твердь засиделись сумерки в сугробах заморозили носы ветра в тёмный ельник белою берёзой прокралась зима сама льдом покрыт амбар реки тягучей в прорубь не насмотрится звезда а на дне не дремлет ёрш колючий плавником взбивая муть со дна расцвели январские морозы синими цветами по окну и последний лист сорвав с берёзы нарядили в белую фату
 МОЙ ПРИНЦОкна старинного проём В закатном розовом вине. Мой принц, в изгнании своём Не забывайте обо мне. Красавиц всех оттенков глаз Меняя... страны, имена, Мой принц, прошу, в закатный час Со мной «постойте» у окна... Где я, служа тому, кто спас, Молитвы длинные творя, Замолвлю слово и за Вас. Там... У окна монастыря...&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&Сестра РиммовнаВ качестве иллюстрации картина "За монастырской стеной"Александра Шилова
В силе волн – первозданность. Как в котле мирозданья,
Лёгкой щепкой сосновой движим по морю слёз
Был корабль без названья в живопенном вскипаньи
На клыкастые рифы, что встречают всерьёз.
Из разверзнутой дали – выдох севера шквальный.
И оставленный парус это буйство терпел.
А привязанный к мачте в мокрой куртке штурвальный
Сам себе, что есть мочи, хриплым голосом пел:
“Ах ты, фаллос, мой фаллос, фаллос мой бородатый,
Что стоишь одиноко у последней черты?
Головнёю горячей через складки заката
В соленоиде ночи быстро скроешься ты...“
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...370... ...380... ...390... ...400... 410 411 412 413 414 415 416 417 418 419 420 ...430... ...440... ...450... ...460... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|