|
|
* * *
Я мог бы многое сказать ей,
К примеру: Как дела, родная?
И похвалить причёску, платье,
На чувствах бережно играя.
Но – вот баклан пустопорожний! -
Вцепился за рога быка я,
Спросив в сердцах неосторожно:
А ужин будет, дорогая?
Струился чад волной из кухни,
Там подгорало что-то явно,
Мне б оценить на шпильках туфли,
Но я голодный, словно дьявол.
Надеясь страстно на котлеты,
Перед плитой сплясал удодом.
А мне бы ей запеть про Это,
На крайний случай – про погоду.
В итоге чай да хлеб лежалый,
И долг супружеский отсрочен!
Я мог бы ей сказать немало,
Что ж, постараюсь завтра, очень...
Поймать живое облако
Трудней, чем журавля.
Притягивает обликом
Небесным издаля…
Но сетью не возьмешь его,
Приманку не берет –
Ржаного хлеба крошево
Не ест, воды не пьет.
Не спустится, чтоб бок его
Погладить мог любой,
Прекрасное, далекое
Лишь в памяти с тобой…
Ты – музыка моей тоски,
Я – слова твоей музыки.
Я в твоих европах – скиф,
Ты – моих азий бусинка.
Мы с песней по ожерельям Земли
Ходим, бродим, валяемся, ползаем.
Любимая, любую чепуху мели,
- собираю все для нас с пользою.
Я буковки на слова нанижу,
Повешу их между глобусами,
И пока я в бухте Анна лежу,
Ты над ними в Америке горбишься.
Разглядываешь их, как папуас зимы
Меню летнего ресторанища,
Плотью всей светясь и костьми,
Мерзлотой своей, как расстанешься.
.
* * *
Жизнь догорает и тает в ночи…
Было иль не было?.. – Сядь… помолчи…
Кажется, жил… Был любим... был влюблен…
Слышатся несколько женских имен…
Слышатся несколько, но лишь одно
Болью в душе отзывается… но –
Болью далекой, забытой, глухой:
Дом над лесной безымянной рекой…
Брошь на полу (но когда же, и где ?)...
Ночь... серебристая рябь на воде….
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Нет ничего. Только тусклая брошь,
Женское имя и лунная дрожь…
.
От неизбежности твоей,
от неминуемости фальши,
бегу от нелюбви подальше,
и – бесприютный – и, ничей.
Я исцеляюсь в диком поле,
где трав шелковая волна,
и торжествует тишина,
и — происходит,
Божья воля.
Здесь, перед степью, все равны.
Орёл и малая былинка.
Я – с ветром Таврии – в обнимку,
на все четыре стороны.
* * *
Смотрел кино – чтоб я так жил!
Какие бабы, яхты, пальмы,
Коньяк, текила, виски, джин...
Хотя, конечно, и банально.
И, чтоб устроить перекур,
Пока морозы и метели,
Я приобрёл горящий тур
И в рай умчался на неделю.
Всё включено здесь, благодать -
Шумит прибой, вокруг мулатки.
О чём, казалось бы мечтать?!
Но заскучал я без палатки
Родной, у дома на углу,
Где продавщица тётя Клава
Меня спасала поутру
Не раз, давая в долг отраву.
За отпуск был всего момент:
Поднялся ветер восьмибалльный
И опрокинул монумент...
Свежо и, в общем, не банально.
ложечка сладости счастья
в стакане чая
отчаяния
Андрей Град.
Осень растратила все свое золото,
Медью асфальт посыпая
Гаснет. Листва под ногами размолота –
Нищий ноябрь наступает.
Только бурьян зеленеет простуженный
Между оттенками глины,
Да лиловеют над ломкими лужами
Возле окна сентябрины.
Ложечка счастья в стакане отчаянья –
Все, что осталось от лета.
Звон серебра переходит в молчание
Ровного зимнего света.
Меня трясло, меня знобило
под анальгин и терафлю,
а ты, а ты меня любила,
всем телом вымокнув – Люблю!..
Вокруг хлестал и хлюпал ливень,
смывая грешные следы,
а день был сладок, день был длинен,
день загорелой наготы...
Все отпустило, отболело,
простуда хрипнула – Отбой!
Вот так, лекарством во все тело
и был я вылечен тобой.
Теперь мне дальше жить – потеха!
Лишь улыбаюсь я порой -
ах, милая моя аптека,
ах, доктор вдохновенный мой!
* * *
Когда я тебя покину,
От ссоры устав и склоки,
Запомни меня блондином,
Весёлым и синеоким.
Не мерином и не пони,
А резвым ахалтекинцем.
В феррари меня запомни
Шумахером,
олимпийцем,
Как греческий бог, атлетом
С упругим и стройным телом.
Запомни меня поэтом,
На сцене с гитарой,
в белом...
Высоцким,
Петраркой,
Блоком...
Подушку грызи ночами,
Поняв, как была жестока.
Вином заливай печали.
Безумствуй, круши посуду,
Cудьбу проклиная вволю...
А я о тебе забуду
И больше уже не вспомню.
"...пытаюсь отравиться никотином,
но лошадей, как видно, в предках нет..."
(Александра Малыгина)
Я верила, (наивная скотина),
однажды труд сломает мне хребет.
Не вышло. Я травилась никотином,
но, видимо, силён иммунитет.
Старательно кряхтя, неторопливо
косой пыталась горло распороть.
Но волос из моей лохматой гривы
стянул едва разорванную плоть.
С любимым хомутом и с табакеркой
я шла туда, где встретят и убьют.
Но хитрое чутьё копытной стрелкой
вытаптывало правильный маршрут.
И вывело в нехоженые дебри,
там жил красивый добрый жеребец.
Варил овёс, читал о Холстомере,
и швец, и жнец, и на дуде игрец.
Он строго мне сказал: – Назад ни шага.
А лишь вперёд, во всю хромую прыть!
Я бросила хомут на дно оврага,
мечту о суициде и курить.
Прощай, страна нечищеных конюшен.
Кто здесь займётся вывозом г...на -
Тот будет загнан, изгнан и разрушен.
Я вовремя ушла из табуна.
Мы будем жить в прекрасной глухомани,
не надо нас аукать, мы глухи.
И в нашем небольшом лошажьем плане
два пункта: жеребята и стихи.
Страницы: 1... ...50... ...90... ...100... ...110... ...120... ...130... 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 ...150... ...160... ...170... ...180... ...190... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|