|
|
Я долго зверя приручала,
И рисовала на листе,
Без первобытного начала,
Но в первобытной немоте.
В моём создании смышлёном
Окаменел палеолит.
Но жажда быть произнесённым
Его с рожденья тяготит.
Он не особый. Он последний.
Его никак нельзя забыть,
Поскольку память – заповедник,
Для тех, кто должен долго жить.
Пиктографическое чадо,
Мой свет, добытый из чернил...
И ты вполголоса, вполвзгляда
Его уже усыновил.
И дело, стало быть, за малым:
Бумагу смять, сломать черты,
Как времена сминают скалы,
Ломают горные хребты.
Моя беда не в историзме,
А в упованье, дорогой.
Наш зверь – как сущность этой жизни,
Найдёт нас, может быть, в другой.
Я не суженый. Ряженый...
Берегись и беги,
не «сим-сим» я заржавленный,
а капкан впереди.
Райских кущ червоточина.
Я – из флейты наган.
Моя нежность заточена,
как ментом уркаган.
Надкушу, да и выброшу,
подберу, и на нож.
Я – от вдоха вибрирующий,
для хамла толстокож.
Норда-севера южная
я гнилье-сторона,
я – изнанка дерюжная,
где вам бархат она.
Я и в Ленине – Берия,
консервант перемен,
я усталость доверия
и константа измен.
Подбери, да и выброси,
обсуши, да и в печь,
но скажи – накось, выкуси
его, чуждая речь.
Зелья дай приворотного,
но башку не скрути,
на Руси без юродивого
не поцарствуешь ты.
Зацелуй, да не до смерти,
бей, но не до крови,
накорми, да не до сыта,
отпусти, но лови.
Я смотрю зачарованно в реку,
И прощается тихо со мной
Неизбывный вопрос человека:
Что же там, за последней чертой?
Тайну эту великую знаем
Только мы с тем, кто на небеси:
В месте, что называется раем,
Вот такие вот караси!
Приехали. Вдохнули Петербург
Поглубже, захватив единым взглядом
Все, что внезапно оказалось рядом:
Фасадов строй, канал и колоннады
Казанского священный полукруг.
Без малого два дня – ничтожный срок,
Чтоб приобщиться к роскоши столицы –
Зайти в музей, на небо подивиться,
Понять, что здесь всего волшебней лица
В толпе на Невском – вот и весь итог....
Так что же мы на память заберем?
Промозглый ветер Балтики в карманах,
Фарфор в коробке, в голове престранных
Видений сор…. И вот уже с Мосбана
Гремящий змей летит за окоем.
Я сегодня время убивал,
вспомнил, что и зиму я прикончил.
Да и год прошедший, – наповал
завалил, и жизнь спастись не хочет.
Прошлое – остойчивость, балласт
дней моих, постыдных и хороших.
Я – хороший снайпер среди вас,
но как вспомню, скольких укокошил...
* * *
Когда суровый приговор свершится,
Иль, проще говоря, я дуба дам,
Склонятся надо мной в прощанье лица
Моих друзей, подруг и прочих дам.
И, верится, у каждого найдётся
В запасе, ну, хотя бы пара фраз,
Потом плеснут по рюмкам и до донца:
"Какой светильник разума угас,
Какое сердце биться перестало..."
Ушёл пиит – осиротела Русь!
И, наблюдая это из астрала,
Я прослежусь, да что там – разревусь.
В конце концов, набравшись, как обычно,
Припомнят мне старинные долги,
В суммарном исчислении прилично,
Что получить при жизни не смогли.
И кто-то из родных, в обход традиций,
Заявит, что я беден был, как мышь.
Наследство для расплаты не годится -
Стихов страничка в интернете лишь.
Никуда не идти,
ниоткуда не возвращаться,
быть со всеми в пути
своего одиночества частью,
ничего никому
о себе не трендеть понапрасну:
одинаков коммун
дух поповский – и белый, и красный.
Прикурить от Луны
и идти только Солнцу навстречу,
понимая, увы -
что за все расплатиться-то нечем,
что любовь растерял
по беглянкам – белянкам, смуглянкам,
что и жизнь расстрелял
как-то так – по бутылкам и банкам.
Что – и жил, и служил,
за паек да за пару медалей,
а и жизнь положить
за страну, что продали – не дали.
И опять не спешить –
ни к кому, никуда, ниоткуда,
словно некуда жить,
а ведь жить среди вас еще буду.
Этот мел январей
по годам, как по чёрной доске я,
искрошу тем сильней,
чем припрятать поболе сумею
майских дней в рукаве,
сеновалов июля в карманах,
листопадов в окне
и березок, в снегу от Армани.
Ниоткуда придет
то, что и никуда не уходит,
помолчу, идиот,
и молчание слово проронит,
и, пойду хоть куда,
возвращаясь домой хоть откуда.
Это просто хандра.
С Иисусом лукавит Иуда.
Осень... беги от нее – не беги...
После дождя потемнела дорога -
Ветер усталые чертит круги...
Впрочем, осталось немного -
Вон, уж виднеется каменный дом,
Окна заплаканы и близоруки.
Ждут ли тебя за накрытым столом
Или забыли в разлуке?
Все же спешишь, разбивая легко
Серых небес отраженья – границы
Стерты, и кажется – недалеко
Свет и любимые лица.
* * *
Любовь не вздохи под луной –
Война писакам на потеху,
Фугасов строф ритмичный бой,
Чуть что – в штыки и «Руки кверху!»
Звенит осколочный упрёк
И рассекает вскользь аорту...
Сквер до костей стволов промок
И сквозняком уводит к чёрту.
Туда, где не было войны,
Где тишь да гладь и шито-крыто,
А мы друг в друга влюблены,
И овцы целы, волки сыты,
Сегодня нам дороги нет.
Пакует время раны в шрамы...
Изобретать велосипед,
Лепить подтекст любовной драмы
Пора кончать – их тьмы и тьмы,
Как не шифруйся в многоточьях.
Осела пена кутерьмы,
Утерян ритм в бесплодных корчах.
На чачу спущен виноград...
Свистят расхристанные щели,
И режет ноздри кислый чад
Со счёту сбившихся похмелий.
Мне не вернуть былой покой –
Утёк, меж пальцев просочился.
И, сколько не играй строкой,
Застыли сомкнутые числа.
Бухой, безбашенный шаман,
Твердя в бреду: «Ещё не вечер...»,
Пойду залить тоску в шалман
И у дверей с тобою встречусь.
Сумерки медлительны в апреле –
Неохотно стынут краски дня,
И на небе виден еле-еле
Хрупкий ломтик бледного огня -
Следуя за нами по аллеям,
Прячется в узорных кронах лип,
Только все заметней и светлее
Край его в лазоревой дали.
В мареве закатном гаснут звуки,
Улицы укрылись тишиной.
Месяц нас от встречи до разлуки
Провожает. Знаю, под луной
Все отходит в сумрачное «было».
Но и тьма уйдет…. Увидим днем –
С новой силой жаркое светило
Разгорится радостным огнем.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...110... ...120... ...130... 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 ...150... ...160... ...170... ...180... ...190... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|