|
|
Здесь было безвозмездно стертое стихотворение. Стер бы и топик, но жалко комментариев. :)
под лопотанье темных волн
под шум вершин гонимых ветром
под крик совы в еловых дебрях
непрошенный таится сон
в густой траве
лениво плещется прибой
не опасаясь повторенья
иных сознаний вижу тень я
в касаньи сна уже на пол-
пути к себе
Старый трамвай,
Не унывай!
Не подводи ты пока что итога,
Ведь там и тут
Все тебя ждут
Как всегда.
Кузов помят,
Двери скрипят,
Но впереди еще будет дорога,
Будет уют.
Слышишь, поют
Провода?
Старый трамвай,
Ты не зевай –
На светофоре зажёгся зелёный.
Вышла луна,
Светит она
Как пятак.
Полон салон,
Путь под уклон,
Ветками машут знакомые клёны,
Но с каждым днём
Круче подъём.
Как же так?
Путь слишком прям
И по утрам
Грезишь о том, чтобы он был рискован.
Вот бы в пути
С рельсов сойти
Как с ума.
Может пусты
Эти мечты.
Я, как и ты, словно к рельсам прикован,
Только летят
Годы назад,
Как дома.
Нет, мы никому не изменяем,
изменяясь сами, может быть,
мы себя друг другу объясняем
и никак не можем объяснить.
Мы живём от встречи и до встречи
крохами отпущенного нам.
Кто сказал, что время душу лечит?
Улыбнись навстречу временам!
Время и душа неразделимы.
Потому, – мы вместе или врозь,
мы судьбой единою пронзимы.
Ну, а то, что мы необъяснимы, –
слава богу, это не сбылось!
Любовь, не всем – дана.
как свет, вода и воздух.
Затем – и существуют,
весна, луна и возглас.
Затем, мы и живём,
то кротко, то стеная.
Перед её огнём,
и под её стенами.
Даруйте, Боги, всем,
восторг её мгновений.
С крылами – за, душой,
любимый – свет и гений.
Затем и потому,
от юности до гроба,
зовут любовь и ждут,
чтоб состояться, чтобы,
сгорать – в её – огне,
молиться под стенами,
и верить – что – придёт,
и вечно – будет – с нами.
.
* * *
Случайно, в сети, наткнулся на информацию (уже устаревшую) о том, что в г. Ош (Киргизия) год назад был избит писатель (узбек) Рахим Каримов... http://www.centrasia.ru/newsA.php4?st=1149131520
Судя по статье, автору национального бестселлера живется несладко...
Он учился в Литинституте в одно со мной время (курсом старше, семинар поэзии) и был моим соседом по общежитию на Добролюбова... Я, по его просьбе, переводил что-то из его стихов... После того, как он окончил институт и уехал, я ничего о нем не слышал, до сегодняшнего дня...
Сейчас разыскал в старых тетрадях два из переведенных мной его стихотворений, и решил в качестве привета ему, поставить их на сайт...
Может, он наткнется на эту страницу, – вспомнит беззаботные счастливые (застойные) литинститутские годы, может, узбекскому поэту в Киргизии станет не так одиноко...
Рахим Каримов
Два стихотворения
(перевод Юрия Юрченко)
* * *
Никому ты не нужен, ты – лишний...
Никому (ночью ходишь по кругу ) –
Ни любимой, тебе изменившей,
Ни предавшему верному другу...
Тихо лето отчалит в закат...
Дальше жить бесполезно и тяжко, –
Сигарета кончается, как
Ни растягивай эту затяжку.
...И опять ты по комнате кружишь...
Даже смерть не придет к тебе. Даже...
...И хоть ты никому здесь не нужен,
Продолжаешь жить дальше и дальше...
* * *
...Кладешь ладони ты отцу на плечи,
А завтра – снова пыль пути обратного...
Ну почему бы крепче не обнять его?.. –
Но – сдержан ты, стеснителен, застенчив...
...Кладешь ладони матери на плечи –
Босая вышла, косы разметались...
Мы молоды, мы несентиментальны,
Но отчего ж – рыдания в гортани?..
...О, Боже, как нечасты эти встречи...
.
Я сегодня приглашаю вас в поля.
Приходите, позабыв хлысты и сёдла.
Кони знают как мала для них земля,
И держать их взаперти, ну, просто подло.
И обняв ногами скользкие бока,
В спины рыжие врастаем – тело в тело.
Как с гранаты с сердца сорвана чека,
Но оно не взорвалось, а зазвенело!
Кони просятся в неистовый галоп,
Приседают и храпят, косятся грозно.
Снова ветер разрывною пулей в лоб
Вдруг ворвётся вглубь восторженного мозга.
Впереди горит листвою красной лес,
Мы горячие бока сильней сжимаем,
Скачем-скачем сентябрю наперерез
И отчаянное Лето провожаем.
Выпрямляются тела смущённых трав
После бешеного натиска подковы.
Мы кричим, повыше головы задрав,
Что-то тёплое, но не понять ни слова.
Пряный ветер забивается в гортань
И, как змеи, извиваются поводья.
Залетевши за невидимую грань,
Мы врываемся в сентябрьские угодья.
Остановимся на миг или на час,
На притихших деревах сверкает проседь.
Поглядите и прислушайтесь, сейчас
Нас встречает новорОжденная Осень.
Как у матушки ладони
Было пятеро детей.
Шаловливые, как кони
В пять подкованы ногтей.
Вечно были друг за дружкой,
Неразлучно впятером,
То с лопаткой, то с игрушкой,
Непоседы и болтушки,
Щекотушки, хохотушки.
Мы с тобой их назовём.
Самый маленький Мизинец.
Безымянный, следом Средний.
Указательный кормилец,
А за ним Большой, последний.
Кони-пальчики резвы,
Может им дадим травы.
Нас они не слушают,
Ведь травы не кушают.
Им бы плитку шоколада,
Или сладеньких конфет.
Или горы мармелада,
Пока мамы дома нет.
Что ж накормим пальчики?
Будут сыты мальчики.
Качели. Домик. Лодочка.
Качели.
На них взлетали мы
И, наконец, взлетели.
Качели. Домик. Злая трынь-трава.
Позавтракай сперва.
Качели. Лодочка. Зелёная вода.
Грохочут поезда.
Колонны маршируют.
Дом горит.
И белый дым летит.
Мы все ушли.
На дальнем берегу
Летят качели, высекая искры.
И дом стоит, как одиночный выстрел.
И в лодке я горю.
Рисунки на стекле...
Луна в окошко метит.
Фонарь – до «фонаря»!
Пускай, гаденыш, светит.
Пусть множит на стекле
Изогнутые тени
И, может, кто-нибудь,
В мои заглянет сени.
Зайдет, не по пути,
А так... на крайний случай,
Немного одолжит,
Как-будто до получки...
И ляпнет что-нибудь,
Впопад или не очень,
И свеженький загнет –
Похабный,
Знатный,
Сочный.
Ау!...- Не та
страна!
За спичками не ходят,
Не принято у них,
По ресторанам бродят...
Об стены головой –
Славянская забава,
Тоска, ты кто такой?
Я русская отрава!
Луна уже взошла
С улыбкой белозубой.
Вчера была пьяна,
А перед этим грубой.
В субботу, за сукном,
Продула крепко в кости –
Звезда,
И не одна – пропала...
Ходит в гости
Теперь, по вечерам,
Играемся в молчанку.
Она не пустит пить,
Я не пущу в «орлянку».
Рисунки на стекле...
Хреновая примета –
С собою говорить
При дивном лунном свете.
Сударыня, к старьевщикам подите,
Быть может, там и сыщется купец.
Вы слишком многого...
По мне, хотите,
Я не болею больше, паж – беглец.
Мне помнится, когда-то, вы – бандиту
Стелились все, заглядывая в рот.
В любовь играя, алчно лезли в свиту,
И снилось бытие: сплошной «джек-пот».
Наряды...
Бутики, коньяк, креветки...
Вас жаль,
«Корыто» ваше – впереди.
В карманчик ценник, милая кокетка,
И черт не шутит,
туз прижмет к груди!
Вы ничего еще –
Припудрить носик.
Молчать подольше, вам молчание идет!
И нежность,
Нежность к сердцу мостик,
Потом нагоните... Возьмете в оборот.
Простите, ради...
Злобу,
Горечь есть:
Не той – стихи, не с той – затмения.
Я приберег тебе простую месть –
Забвение!
Счастье вечернее – тихое самое,
нежное, словно трава
первая, свежая, заиндевевшая.
Ах, как весна не права!
То поманит расцветающей ивою,
то снова хмарь холодов.
Счастье моё укрываю, счастливая,
в тёплое облако слов.
Пусть не узнаю, как звать и где звать его,
небо над нами одно.
Вот довяжу свитерок из крапивы я
и – лебеденком в окно!
Крестом! Себя!
Чтоб заслонить!
Чтоб не просил о подаяньи!
Ценой – невстреча,
несвиданье!
Так, может, легче отмолить...
Но почему же, почему
невыносимо так страданье?
Увы, я всё ещё люблю,
хотя полна печалью пьяной
моя душа, но я терплю
узду привязанности странной.
Волной вскипает горький смех,
но всё равно – лишь только вечер –
в бесстыдном логове утех
целую Ваши руки, плечи...
В наклоне Вашей головы,
во взгляде – беглый знак разлуки,
но тем сильней люблю, увы,
чем равнодушней Ваши руки.
Был Бог изысканно жесток,
вложив любовь в чужое тело,
чтобы никто из нас не мог
взглянуть в глаза друг другу смело.
И утомленная борьбой
душа уже не протестует,
и не тебя, а облик твой
воображение рисует.
Течёт могучая река,
Проток сплетая рукава.
Там над водой всё плачет ива.
А ветер ей поёт учтиво
О зорях вешних и закатах
О прошлых днях его кантата.
Он, расплетая косы ей,
Целует серебро ветвей.
Она ж грустит о звуках бубна
В руках монгола, может гунна…
Её прабабка поутру
Всю отдала себя костру
Огонь её с огнём зари
Смешался. Память на крови
Замешена и всё дурманит.
А ветер трепетнее лани
Касается её ствола.
Она ж другому отдала
Свои мечты и сон глубокий –
В нём мчится воин томноокий.
.
* * *
(...Ф а у с т и М е ф и с т о ф е л ь, переодетый в М о н а х а.)
Г о л о с :
"...Ночь холодна, и нет вблизи гостиниц..."
Ф а у с т :
«Кто там?.. Входи...»
« М о н а х » :
«...Монах я, августинец...
...Благословенье, мир сему жилищу...»
Ф а у с т :
"...Там ты найдешь постель себе и пищу...
И вот вина бутыль – стоять без дела что ж ей...»
« М о н а х » :
«...Благодарю — я сыт уж, милостию Божьей...»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ф а у с т :
«...Что ты, монах?.. Ах, — холоден прием...»
« М о н а х » :
«Нет... Тень... я вижу на челе твоем...
Фауст молчит.
...Быть может, мой вопрос тебя рассердит...
Достаточно ль в молитве ты усерден?..
Фауст молчит.
...Молись три раза в день, не реже —
И будет дух твой вознесен!..»
Ф а у с т :
«Мне не поможет — много грешен...»
« М о н а х » :
«В делах ли, в помыслах?..»
Ф а у с т :
«...Во всем.»
« М о н а х » :
«С порога я, сразу, лишь только вошел —
Источник опасной заразы нашел:
Вот, душу твою разъедающий, яд —
Запретные книги на полках стоят!
О, сколько они уж сгубили людей...
Как звать тебя?..»
Ф а у с т :
«Фауст.»
« М о н а х » (в «испуге» отшатываясь) :
«...Изыди, злодей!..
(Бормочет что-то бессвязное, очерчивает в воздухе руками какие-то фигуры, похожие
на кресты, плюется. Наконец, слова, которые он произносит, становятся более отчетливыми.)
...Покинь, разрушитель, владенья Христовы,
Ведь тело живое — Храм Духа Святого...
...Рогатая гадина!.. Требую я:
Оставь это тело!.. Изыди, Змея!..
...Вот — показался!.. Вот — выходит!..
(Бросаясь к окну.)
Вышел!..
(Захлопывает окно, вытирает пот. Фаусту, спокойно.)
...Давно уж, сын мой, о тебе я слышал.
Повсюду молва о тебе говорит —
Что дом твой для нечисти всякой открыт,
Что Господа ты от себя отвратил,
Что числа магические выводил,
В сношения с Дьяволом часто входил,
Что мертвых к себе вызывал из могил,
В пучину все глубже себя погружая,
Что крыс разводил и губил урожаи,
Что — в полночь — летаешь в и н ы е края...»
Ф а у с т :
«...Да, ты не ошибся. Да, все это — я.»
« М о н а х » :
«...Что ж, значит, меня к тебе, Фауст, сегодня
Не случай привел — Провиденье Господне!
Я — луч, что ведет из пучины — на сушу:
О н хочет вернуть твою падшую душу,
И — как далеко б ни зашло заблужденье —
Он ждет от тебя еще, Фауст, смиренья!..
Фауст молчит.
...Тебя Он в ы б р а л, наградил
Умом живым, пытливым, быстрым —
Ты всех друзей опередил:
Ты стал в шестнадцать лет магистром!..
Тебе Он дал все, думал — плечи
Подставишь ты Ему, Атлант!..
(Кивает на одну из висящих на стене гравюр.)
Вот — Дюрер: тоже был отмечен,
А он — во что вогнал талант?..
Кому — возьми его любое
Творение — они нужны?..
«Йогану Фаусту, с любовью...» -
Ах, да, — ведь вы же с ним дружны!..»
Ф а у с т :
«Люблю я старого знакомца...
Вещь эта очень мне близка —
Такая ж у меня по солнцу —
Венецианскому — тоска...»
« М о н а х » :
«...Ты любишь дерзких, гордых — падших! —
Таких, как Дюрер, Гольбейн-младший...
Гольбейну ты ведь подсказал...»
Ф а у с т :
«...Сюжеты для «Видений смерти»...»
« М о н а х » :
«...Но кто перо и кисть вам дал —
Об этом забывать не смейте!..
Ты Теофраста Парацельса —
Еретика! — спас от Процесса!..»
Ф а у с т :
«...Спас от костра я Теофраста —
Врача, поэта и фантаста!..»
« М о н а х » :
«Все встанут пред столом судейским
В земле священной иорданской —
Будь то Агриппа Неттесгеймский
Или Эразм Роттердамский!..
И ты!.. Глаза закрою лишь —
И вижу — ты в огне стоишь!..»
Ф а у с т :
«Что ж! — выбрал сам я участь эту:
Огонь всегда к лицу поэту.»
« М о н а х » :
«...«По-э-эт!..» Оставь ты эту спесь:
Есть Божий дар, по крайней мере,
Но нет твоей заслуги здесь —
С чего ж ты так высокомерен?..»
Ф а у с т :
«Да, не в бою я взял свой клад,
Здесь возражать я не намерен.
Но так же горд аристократ,
Так царский сын высокомерен,
И величав он, и нескромен,
Хотя его заслуги нет
В том, что зачат он был на троне,
Что принцем он явился в свет!
Так я — наследник по прямой
Всех, кто воспел, кто создал что-то —
Орфей, Гомер, Петрарка, Джотто —
Стоят безмолвно за спиной!..
Он сам безбожно всех запутал —
Пусть осторожен будет впредь:
Ведь глупо ждать, что я забуду
О том, что я умею петь!
Ждать, что волшебною свирелью —
Орехи буду я колоть!..
Какого ж хочет Он смиренья,
Когда поют и дух, и плоть?!.
Бездарность может быть смиренна!
Смиренно — служит пономарь...
Поэт — на серый холст Вселенной
Кладет лазурь и киноварь!..
Не стать ему уж страстотерпцем,
Иная доля его ждет,
Его пылающее сердце
Любое рубище прожжет!
Поэт — нескромная работа!
Всегда — как Лейденский пророк —
Он будет раздражать кого-то,
Всегда он — горд и одинок! »
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
« М о н а х » :
«Ты душу, Фауст, опалил,
Но Он все ж был с тобой доныне —
Вот так Архангел Рафаил
Сам погубил себя гордыней!..»
.
Задумчивость – докучная подруга –
морщинками на девичьем челе.
И ароматом розы ниоткуда
круженье снов о будущей беде.
Прости. Пойми – не для меня
Твоих домов убранство.
Я не могу прожить ни дня
Без ветра и пространства.
Я до безумия люблю
Бескрайнюю дорогу,
И каждой клеточкой стремлюсь
Поближе к Солнцу, к Богу.
Люблю, когда звенят сердца
В галопе, мозг пьянящем,
И глаз гнедого жеребца,
И влажный, и косящий…
Ты – как старик, я – молода.
Тебя гнетут морщины,
А я влюбляюсь в холода,
В ущелья и вершины,
И в пух лебяжий облаков,
И в камни вековые,
В собачий лай и вой волков,
И в губы молодые...
Я, как никто, к свободе рвусь
До боли в сердце, в жилах.
Ты болен?.. Знаешь, это грусть.
Я вылечить не в силах.
Хватаюсь за любую нить,
Что уведёт от фальши.
Тебе придётся отпустить
Меня. Прощай, пропащий!..
...А звёзды плетут хороводы
В своём безвоздушном плену...
Там юноша звероподобный
Пасёт кобылицу Луну.
Мальчишка, похожий на зверя,
Одетый лишь в лунный загар,
И Солнце встречающий, щерясь,
Он мглу принимает как дар.
Он был человеком когда-то,
Теперь от Земли далеко...
И Гончие псы как щенята
Целуют ладони его.
Зверёныш, невидимый зритель
Изящных полётов комет,
Он маленький телохранитель
Всех спутников, звёзд и планет.
Порой он пугается звука
Движенья вселенских часов,
Следит, как Любовь и Разлука
Воюют на чашах Весов.
Рычит глубоко и утробно,
На Землю не смотрит почти,
А если и глянет, то злобно,
Сужая кошачьи зрачки...
Всё вспомнить пытается тщетно,
Какой Вероника была,
А волосы гребнем бесцветным
Ласкает и путает мгла...
Волосы Вероники – созвездие.
Гойя оглох. Он услышал тот мир
Где небожитель, а ниже сатир.
Тернии знаний усеют кровать,
Как же грешно у святых воровать.
Варварским взглядом касаясь теней,
Где проплывает в молчанье Эней,
Где бессловесно гремит Божий глас.
Слышишь! И слух в этом мире угас.
Тайное знание просит расплаты
И монограммы всё вяжут утраты.
Только в эстампах тот знающий взгляд
Ты нам оставил на брошенный ад.
Гойя – огонь оголяет чело,
Взгляд раскаленный, в руках помело,
Птицеголовый всё шепчет на ушко,
Гарпия милой девицы подружка,
Виды, видения тайное с явным.
Церковь подвержена гнили и язвам.
Гойя – он слышит дыхание ночи
Знания больше, а жизнь всё короче.
Может спасение в теле прекрасном?
Но и вино наливают напрасно.
Маха вся светится дальше же мрак,
Автопортрет, а лице тайный знак.
Знания много и много печали.
Встречи, вечери с Другими ночами.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...280... ...290... ...300... ...310... 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 ...330... ...340... ...350... ...360... ...370... ...400...
|