|
|
Дружили мы почти пятнадцать лет –
Две девочки-отличницы и я.
Хотя в сердцах ещё не гаснет свет –
Судьба уже у каждого своя
Не позабыть мне школьную пору
И тех сестёр-близняшек чистый смех,
И наше трёхголосье поутру
В ответ на все старанья неумех
Перекричать, потом – переучить,
Но отвечать всё то, что знали мы.
Был наш девиз «Строка не замолчит!!!
Поёт душа с зимы и до зимы».
Пятнадцать лет… И всё же развела
Дорога нас… Не стало прежних сил
И не найти такого же тепла…
Одну из Вас когда-то я любил…
Всё отошло, что сердце мучило,
вновь дали ясны, голубы.
Что счастье? Счастье – дело случая
в закономерностях судьбы.
Век проживёшь, каким уродишься,
но жизнь проверит на излом,
пойдёшь за счастьем, – не воротишься,
коль нет его в тебе самом.
Вот белая берёза
И птица на ней
Строит гнездо.
Возьмёшь папиросу,
Затянешься до корней.
И листья твои зашумят,
И птица взойдёт,
И опустеет гнездо.
Горит оперенье на ней.
Вот заяц ушастый
Сидит на пеньке
И думает о своём.
Скажи ему: здравствуй.
А он уже вдалеке.
И ты словно срублен
И сядешь на пень
И плачешь на языке на своём.
И молишься на своём языке.
Это всё глупости,
И ты это знаешь
Совсем не хуже меня.
И даже у пропасти
Ты не кричишь, рубаху с себя не срываешь.
Но ради всего:
В обмане ли, радости –
Не покидай меня.
Я счастлив, ты знаешь.
СкуШно жить на свете, господа.
Может просто взять да помереть?
Решетом натаскана вода,
Поцелуем превращен медведь.
Сделаны все добрые дела –
Перебран горох, овёс и шкаф,
Золотом покрыты купола,
И сто раз прошепчено – «Ай лав!».
Дерево посажено – в горшок.
Дом построен – в рамке на стене.
И сорока на хвосте – Твой срок!
Истина кричит – «Спаси!» – в вине.
Сын отпущен на чужие три –
На четыре не хватило ног.
Встань, иди и пристально смотри –
Мир вокруг убог и одинок...
СкуШная течёт в окне вода
и по лужам всё вороны – скок да скок!
Закрой глаза.. Ты слышишь, ветер шепчет
Слова, слетевшие случайно с губ моих.
Они – тебе... старинные,как вечность
И предназначенные только для двоих.
Закрой глаза.... Послушай их дыханье,
Их лёгкой музыки – изящный перебор,
Не позволяй застыть им в ожиданье,
Пусти их в сердце. Поделись теплом.
Закрой глаза... Узор из букв и звуков,
Серебряною нитью оплетёт
Твои мечты и, вновь, покой нарушив,
Тебя – навстречу счастью позовёт.
Закрой глаза и протяни мне руки,
Я уведу тебя в волшебный сон
В нём радуга для нас проложит мостик,
Мы по нему с тобой – к луне взойдём.
а дверь скрипела и звала
почти сердито: –
"ну что ты встала? Заходи,
смотри – открыто.."
а дверь скрипела и меня
к себе манила.
столбом безмолвным у двери
я той – застыла.
печально ветер облака
всё гнал куда-то
и песни пел вдали ручей...
я виновата.
промолвив тихо: – "Не судьба "
остановилась,
не веря больше ничему,
перекрестилась,
и медленно ступила прочь,
сутуля спину.
а дверь скрипела: – «Заходи!!!»
Звала.. просила....
Эта девочка. Эти глаза пустые.
Это то, чего не сказать.
Это то, что в секунду ломает крылья,
Что с того, что мы птицами не были, были…
Но не будем уже. Наплевать.
Я любил твои губы, любил, ей богу.
Ты не знаешь, Господи, как…
Как хотелось бы мне их рукой потрогать,
Прикоснуться просто… Вот так.
Что с того, что на небе лежат алмазы,
Что в природе где боль, там и свет.
Мне не стать для тебя королём сероглазым.
Не купить билет на балет.
Друг мой, друг мой.
Я очень и очень…
Я правда, ужасно болен.
Сам не знаю… Такая же боль.
Темным полем меня переехали, чёрным полем,
Поперёк всего и по сердцу вдоль.
Я стучусь в твои окна.
Там свет, там праздник.
Там согреты стены твоим теплом.
Я чужой. Ну и что? Ты не пустишь, разве?
Я смогу улыбаться окровавленным ртом.
Что ж вы, девочка?
Напоите меня, накормите,
Уложите спать, поцелуйте на ночь.
Что хотите возьмите,
Только не уходите,
Не гоните прочь,
Я от счастья пьяный.
Вы же видите, видите
Как мне больно:
В минуте встречи с тоской наблюдать
Сто лет одиночества…
Но довольно.
Мне надо плясать?
Я буду плясать.
Ты прости меня только.
Я сам не знаю,
Что нашло на меня, что нашло.
В сентябре умирая,
Оживая в мае,
Я люблю – как на дудочке я играю,
Я живу от весны до весны, повторяя:
Будет всё…
Будет всё… хорошо.
О том, как летний день
Цигаркой
Угас в распахнутом окне,
О том, что этой ночью
Жаркой
На ушко ты шептала мне,
О том, как звёзды догорали,
О том, что тополь шелестел,
О том, как сладко
Умирали
Переплетенья наших тел,
О том, как за окном
Несмело
Июльский день рождаться стал,
О том, как ты смешно сопела,
И локон шею щекотал,
О том, как ты светла,
Нагая,
И как тобой я дорожу –
Не беспокойся, дорогая,
Я никому не расскажу.
Вхожу в пространство комнаты,
Престранное пятно,
Картины все задернуты,
Распахнуто окно.
Проем его, как бабочка,
Садится на рукав,
Шарады и загадочки
Гнездятся на крылах.
Как пуля, обращенная
Обратно в черный ствол,
Лицо новорожденное
Восходит на престол.
Глядит и ухмыляется,
Мол, знаем мы таких...
Растянется, расплавится
В ладонях ледяных.
Болотной стужей севера
Затопит зеркала,
И станет вдруг намеренно
Прозрачной полутьма.
У каменной ограды я
Стою. За вдохом вдох,
Задавленный громадами
Веков, чертополох.
Медленным тягучим звуком ночь безлунная полна.
Я протягиваю руку – то ли сплю я, то ль спала.
По стене – полоски света, через окна – воздух снов.
И летит-летит карета в ту страну, где дураков
Перечесть по пальцам можно – ты да я, да мы с тобой.
И каретой неотложной пресекается разбой.
Одиноким Буратино запрещается бродить.
Артемон примчит Мальвину, и натянутая нить
Между детскими сердцами как струна дрожит-поёт.
А слова? Ну, что словами городить-то огород?
И забыв о прятках детства, об условностях игры,
Души ищут то соседство, где согреться бы могли.
Деревьев голых потемневшие стволы,
Грибная сырость – редкая трава,
Прохладный воздух – крепкий дух смолы,
И так легко кружится голова!..
Под хмель лесную выпиты до дна –
И трепет облачный, и шелест непогоды,
И в синь небесную уставилась сосна,
В груди петляя прожитые годы,
Ей нынче снятся беспокойные костры,
Тоскливый вой – цыганская гитара,
Узор затейливый подгаданной игры,
И ржавый чайник – столб седого пара...
Ей снится синий, заспанный апрель,
Перед рассветом – птичий переклик,
И талый снег – измятая постель,
Где спит её разрубленный старик.
Ожоги неба – крашеная медь,
Пустое сердце ловко жарят черти,
Проткнул планету раскалённый вертел,
Молчать – о чём? Затянутая смерть…
И вот уже за веком век летит,
Бока румяня, вертится мой город,
И небосвод напополам расколот –
Твоя стрела – навылет из груди…
Кусая губы, всё хочу вернуть…
И день вчерашний выписать из рая,
Сказать тебе, как сильно я скучаю…
И к твоему плечу в слезах прильнуть…
Опять спиной к закатному огню,
Затем разлом – и кровь течёт по телу,
Пожар в кудряшках – стекла запотели,
Всё, что взяла – обратно отдаю…
И мне не жаль, что так произошло.
Испепелилась в жажде быть любимой,
Осталось всё – и всё необъяснимо,
У нас всё время было – и прошло…
Вот я сижу. Как оскудел мой дар!
Он раньше простирался на гектар.
Быть может, извиниться –
И мне за всё простится?
Вот я. Мне 28 лет. И я поэт.
Оправдываться мне смысла нет.
Сказать: убей меня, прости.
И зацвести.
Вот я цвету. И даже не живу.
То спелый плод из воздуха сорву.
То, не найдя в потёмках ни черта,
Сижу, раскачиваясь. Нищета!
Азарт любви прошёл... И началась работа
- и сердца, и ума. Однако же, кому
у нас в стране работать-то охота?
И я один, уже двенадцать лун.
И не один восход не обогрел заката,
ночь разделяет их, как разделила нас
и, где светило нежилось когда-то,
горчит луны надломленный анфас.
Я – тьма твоей души, которая остыла,
ты – свет моей тоски, который пролетел
со скоростью космическою мимо,
заполнив небо вспышкой наших тел…
Самый нежный поэт Интернета
Мне намедни отправил записку.
В ней был час рандеву, тет-а-тета.
Неужель мое счастье так близко?
Целый день хлопотала по дому.
Тесто всё убежать норовило.
Отыскала бутылочку рому –
Одурманить глинтвейном решила.
Скатерть белая в синий горошек
На столе, где расставлены блюда.
Ведь к поэтову сердцу дорожка
Всё ж лежит через гору посуды!
Я сидела напротив в смятеньи –
Угодила ли? Всё ли по нраву?
Но в желудке приятное пенье
Подтверждало – мой ужин на славу!
Самый нежный поэт Инета
Пил со мною глинтвейн горячий
И читал стихи до рассвета!
Вот что ужин обильный значит!
.............................
Но к рассвету иссякли глинтвейны.
И горою посуда – не мыта!
А поэт мой так сладко дремлет –
ведь его тет-а-тетность допита!
Голуби рады крошкам из моего кармана,
Стриж обгоняет мошку, это летает манна.
Август – густое время, яблоком катит лето,
Медленно зреет семя, смертью пестрят газеты.
Крибле – шагнёшь на грабли, краб ли клешнями схватит,
Рубишь капусту саблей, осень её растратит.
Всхлипнув, отходят воды, мир продолжает сагу,
Простыни из комода пахнут как стих – бумагой.
Женским на чисто-белом светишься тёплым светом.
Выстрелит парабеллум прямо под сердце это,
И понесёшь арбузик, платье сошьёшь в сочельник.
Вызреет карапузик к вечеру в понедельник.
Было, и я в апреле, после обеих дюжин,
Криком открыл неделю, свет увидав снаружи.
Видно с любовью мамы в летнем огне зачатый
Выплавился упрямым, в божьей рубахе мятой.
Скоро затлеют листья, слёзы впитает ветер.
Синего цвета кистью красит любовь планету.
Сыплет индиго крохи небо на океаны,
Это цветы эпохи, красным по брови пьяной.
Тает над свечкой голос, ты прикрываешь вежды,
Дочери светлый волос спит на твоей одежде...
Нас с тобой никогда и ничто не свяжет,
Ты уходишь – и след твой песком заносит,
Мое имя тебе ни о чем не скажет,
Твои губы меня ни о чем не спросят
Ты уходишь, недопристрелив подранка,
Я разбит, как бутылка,
Как кость, обглодан,
Как во сне, опадают беззвучно замки
Из песка, те, что строил я год за годом
И в песчаных развалинах гулких, зыбких,
Я кричу – и наверное, крик мой страшен,
Потому что другой пьет твою улыбку,
Запрокинув назад дорогую чашу
Словно в битом стекле, небо в звездных крошках,
Все пустыннее берег и тьма чернее,
Для чего на воде от луны дорожка –
Для того, чтоб доплыл до конца по ней я
И свою тоску, и свой страх до дрожи
Я в туман, словно в простынь, запеленаю,
И теперь никого ты любить не сможешь,
Потому что об
Этом я
Не уз
На
Ю
Гражданин с тремя руками,
Девятью бурундуками,
С двухэтажным сапогом,
Объявил, что он – не он.
Мы ему: «Здорово, Смитти!»
Он: «Не знаю вас, простите».
В руки взял бурундуков,
Сел в трамвай и был таков.
«Взлечу, движеньями точными
Небесный свинец вспоров...»
Наталия Иванова
На самом краю! На самом!
Так близко, как имя твоё,
Стою, молода и упряма –
Уйдет от посева жнивьё!
Себя раздарив между осенью
И серой ноябрьской зимой,
Одною ногою я в пропасти.
Рукою – над ржавой пилой.
Шагнуть и опавшими листьями
Кружиться. Обрывками снов
К тебе возвращаться! Единственный!
К тебе! Не услышишь шагов!
С улыбкой мятежною, нежною
Грехи сберегать, как детей.
А боль, словно море безбрежное,
Качает обманом страстей.
Грехи мне мои не отпустятся.
Но строчки свободны от них.
За гранью грядущего сбудется
Любовь и надежа. Как тих
Тот мир! Вечным зеркалом смотрится
В раскрытую душу! Лечу!…
Лежит распростертая птица – я!
Вся в боли, в крови и в снегу…
«Ты не помнишь, как я пахну?
Наверное, это и делает тебя счастливой.
Потому что я пахну пингвинами!
А потом – я превращаюсь в мумию...
Почему ты всегда смущаешь меня?»
Из разговора в чате
Десять дней карабкались пингвины,
чтоб добраться с льдины на экватор!
Засмущавшись этакой судьбине,
задрожали – ржавый эскалатор!
Он их тащит не туда, где – надо!
Где стою и извожусь слезами,
и кричу надрывно – Чадо! Чадо!
Возвращайся поскорее к маме!
Лучше ты прильни, нежнейший пингвин,
прям к моим пингвиньим сильным крыльям!
Разгоню я страхи, понимашь, блин,
разодрав папирусы! Полынью
упаду я, горькой, золотою,
чтоб в забвеньи проводил все ночи!
Я – смущу! И это кайф – не скрою!
Но ты спишь?! И кайфа ты не хочешь?!
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...270... ...280... ...290... ...300... 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 ...320... ...330... ...340... ...350... ...360... ...400...
|