|
|
Я – скобарь, застрявший в северной столице,
Полу-призрак, изменивший сам себе,
Заблудившийся мужчина-единица,
Объявлением висящий на столбе…
Тусклый город, где оставлено немало,
Пепел юности и молодости дым…
Дебаркадер Царскосельского вокзала
Стал за четверть века мне родным.
Божий промысел с годами бескорыстней,
Но не станет заниматься ерундой:
Проживи я здесь еще двенадцать жизней,
Мне на лбу напишут: «искренне чужой»…
Все падал снег и таял. Терпеливо
Ждала Весна его прощальных слез.
Зима писала письма. Торопливо
Писала на сосульках.Столько грез
Вмещалось в сердце Королевы Снежной,
что время есть еще,что мол еще не всё
Расстаят простыни в полях. Их белоснежность
не вяжется с поэзией Басе...
Мысли сплетаются, пряжа из памяти…
Штопаем дыры пробитые болью в нас.
Вот и душа притулилась у паперти
Верой и правдой торгует, косясь на Спас.
Ох, куролесит судьба! Скоморохами
Скачут дела и желания сальные.
Добрые мысли последними крохами
Кормят любовь, но кровати двуспальные
Пеной вздымают пороки и пошлости.
Окна зашторены, свечи погашены.
Что происходит? Неведомо в точности.
Только при свете Лик бледен… Но страшен ли?
* * *
Почему-то в жизни
всё, что нравится,
или вредно,
или неприлично…
Где же вы теперь,
мои красавицы?
Дети, внуки…
в общем, как обычно.
Сотни троп сошлись
в дорожку узкую,
и, не важно -
в Ницце иль под Клином,
дни проходят
чередою тусклою,
час ночной
чадит валокордином.
Заглянул на «мыло» -
spam топорщится,
вот ведь нечисть!
Лично мне ни весточки…
Правда, самому
писать не хочется -
некому, признаться,
да и не о чем.
К миру ощущенье сопричастности
угасает,
годы всё короче.
Стало тело старым
до отвратности,
но душа ещё
чего-то хочет.
Эх, встряхнуться б,
как в былое времечко,
и исполнить тайные желания.
Только возраст
бьёт клюкой по темечку:
Баста, друг,
пиши воспоминания...
Мура была, а не игра,
не наиграли – наследили...
По швам трещали, но ура!
- Ничья, и, значит, победили.
Не полиняет ситец яркий.
Надёжен лён. Ах, Русь моя,
Необъяснима и бескрайня,
И под рулады соловья
Не спится. Запахом сирени
Я надышаться не могу.
И звуки слышатся свирели
На тихом склоне. Сберегу
Я эту память. Русь, Есенин,
Поля, бескрайняя Ока.
Раздолья эти, без сомнений
Запали в душу. На века
Ты с нами, Русь. И ситец поля,
И зелень шелковых полей
Создал Творец. То Божья воля.
Под крики грустных журавлей
Грущу и я. И нет покоя
Мне без России, вдалеке.
Люблю я море, шум прибоя,
Люблю клубнику в молоке.
Ничто с тобою не сравнится,
Одной судьбы с тобой я, Русь.
Рожь, поднимаясь, колосится.
И как молитву наизусть
Шепчу я ей слова признанья:
«Счастливой будь!» И процветанья
пусть напророчит ей пророк-
Он мудр, спокоен одинок.
Вот и угас мной невоспетый день.
Уснул устало, чуть прикрыв ресницы.
Не воспою – тому виной не лень.
А просто мысли не нашли страницы.
То был обычный ясноглазый день,
Зовущий к наслаждению природой.
И клен шумел, разбрасывая тень,
Листва шуршала перед непогодой.
Лениво ветер подвывал листве.
И клял дожди, на помощь призывая.
И, упрекая осень в колдовстве,
Молил остаться, небом заклиная.
А завтра осень проливным дождем
Обрушится и скроется за тучи.
И выйдет солнце.И погожим днем
Объявится неведомый попутчик.
Пришелец назовется Ноябрем.
И, прикарманив золото с багрянцем,
Перед зимою, как пред алтарем,
Предстанет. Лишь рябинушка румянцем
Горит, стеная о своей судьбе.
Тем предпочтя молитву- ворожбе.
Сирень состарилась...
Истаяла...
Расплавилась...
Серели, переплескиваясь, молодость
и старость...
И падалось,
но больше не вставалось...
Не жалило...
Не сжалилось.
Осталась
черная немочь – скука.
И казалось,
внутри – сплошная мука
И усталость...
Я вся в мужчинах без изъянов
И, в доказательство тому,
На кухне варит суп Шаманов,
Он нянь и повар на дому.
Уборку делает философ
Под песнь десятого псалма –
Владыка мощных пылесосов
С БРУТальным именем Хома.
Поклонник Фета и Шекспира –
Изящный, кроткий Розенкранц -
Поёт о чувственности мира
И в каждой ноте – ренессанс.
Неугомонный Леонардо
Гоняет шутками хандру.
Не от инфаркта миокарда,
От смеха, видимо, помру.
С пиратом Вовой Ивановым
Рвану я на Мадагаскар
Понежить кожные покровы,
Одеться в солнечный загар.
Я б обошла всю землю, только
На самой белой из машин
Везёт меня Паратов Колька,
Простонароден как Шукшин.
Вот – Кузя Хирин, девяносто
Ему веков, никак не лет.
Он с виду жертва Холокоста,
Учитель йоги, бог диет.
Мне зверь в постель приносит кофе -
Он мальчик-зайчик, он ручной.
Люблю его ушастый профиль,
Такой игривый. Боже мой...
Я вся в мужчинах. Дело к ночи.
Так жить, поверьте, не грешно.
В меня влюблён Володя Рочев –
Артист театра и кино.
Немноголюдно. Аристократично.
Брусчатка помнит прежние века.
Мур рвется с Альп.Смотрю, как поэтично
Валун целует бурная река.
Сквозь красоту осеннего убранства
Вкус одиночества, как жареный каштан.
Особен Грац. В нём нет и доли чванства.
Надеюсь, обоюден наш роман.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...160... ...170... ...180... 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 ...200... ...210... ...220... ...230... ...240... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|