Куранты пробили десять часов вечера. Президент отложил в сторону планшетник, отодвинулся от массивного письменного стола, устало откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. 

           Референт, как обычно, возник из ниоткуда, словно материализовался из воздуха. 

           – Господин Президент, Волхв, как и было вами назначено, ждёт аудиенции. 

           – Пусть войдёт, – ответил Президент. 

           Референт исчез. Президент открыл глаза и увидел невысокого мужчину лет 30-35. 

           – Добрый вечер, господин Президент. 

           – Добрый… А как мне вас называть – просто Волхв? 

           – Не суть важно. Я чрезвычайно ценю ваше время и поэтому хотел бы сразу перейти к делу. 

           – Слушаю вас, Волхв… 

           – Все принятые вами меры по борьбе с чиновничьей коррупцией оказались малоэффективными. Более того – вы увеличиваете штрафы и сроки посадки, а они в ответ задирают планки откатов… 

           – Ваши предложения? 

           – Я предлагаю Цветную Революцию. 

           – ??! 

           – Это целый пакет акций. Для начала вы издаёте указ об амнистии взяточников. И далее говорите о том, что через три дня после выхода этого указа в свет, любой чиновник, снова получивший взятку, позеленеет… 

           – В смысле? 

           – В буквальном смысле – кожа станет зелёной. И ничем не отмыть, поскольку изменения произойдут на клеточном уровне. 

           Президент усмехнулся: 

           – Представляю себе министерство юстиции, где ни одного белого человека… Но… 

           – Я понимаю ваши сомнения. Но это не фокусы, не достижения науки, а обыкновенные чудеса. Так сказать, дар природы. Весьма тяжёлый дар: для себя я ничего сотворить не могу – не получается. А вот на благо общества – легко. Для подтверждения своих слов диагностирую ваше физическое состояние. Так, глаза побаливают – это от планшетника. Убираю боль и советую сменить гаджет. Камешки в почках – через год могут возникнуть серьёзные проблемы. Но я сейчас эти камешки измельчу – не сильно беспокою? Выпейте воды. Правое колено ноет – ну, это ваше падение в Сочи… Так лучше? 

           – Ловко у вас получается! Но я собственными глазами видел, как паралитики под гипнозом вставали, а потом снова впадали в ступор… 

           – Понятно. Тогда, господин Президент, более существенный аргумент. Возьмите, пожалуйста, планшетник, направьте на меня камеру и смотрите на экран. 

Президент включил камеру и стал глядеть. Волхв начал вырастать у него на глазах. Но оказалось, что он не растёт, а, оторвавшись от пола, медленно поднимается к потолку. Поднявшись примерно на метр, он улыбнулся: 

           – Этого достаточно? 

           – Вполне, – прошептал Президент. 

Волхв сделал медленное сальто назад и мягко опустился на ковровую дорожку. 

           – Обо мне никто, кроме вас, не должен знать… 

           – А референт? 

           – Он всё забудет – тут, как раз, простой гипноз. Мы будем общаться по электронной почте. Кстати, этот референт мне очень понравился. Он, во всяком случае, не позеленеет, если что. Ему бы и поручить проект указа. 

           – Вряд ли я на это решусь – слишком сложная, фантастическая задача. Пока и не вижу, как к ней подступиться с практической точки зрения. 

           – Начинать надо всегда с самого простого, наглядного. Чтобы промежуточный результат был скорым и налицо. Все так называемые сложные решения, нацеленные на дальний результат, в процессе их выполнения дискредитируются исполнителями по причине той же коррупции. Очевидно, что необходимо вмешательство внешней силы, не зависящей от обстоятельств. 

           – С этим тезисом не поспоришь. Что ж, в принципе идея цветной революции вполне безумна, а, значит, что-то в ней есть. Тем более, что в новейшей истории нашего государства в жизнь уже было воплощено столько анекдотических идей, что на их фоне ваше предложение… Итак, во главу указа ставим всеобщую амнистию коррупционеров, далее даём некий срок, после истечения которого вступают в силу объявленные условия. И, как говорится, «Бог шельму метит».  

           – Именно. Давайте сначала ввяжемся в бой, а дальше будем действовать по обстоятельствам. Я хочу отметить ещё один важный аспект – реакцию простых людей после вашего указа, когда начнёт происходить трансформация. Это поднимет ваш, и без того высокий, рейтинг в заоблачные выси. А подобная популярность, несомненно, даёт карт-бланш… 

           – Поживём – увидим. Сегодня же поручу референту подготовить проект указа и позднее свяжусь с вами. Вот мой приватный электронный адрес – и президент подвинул на край стола визитку. Волхв мельком взглянул на неё и встал: 

           – До связи, господин Президент и спокойной ночи! 

Ночью Президенту приснился весёлый кошмар, в котором все действующие лица были зелёного цвета. 

ЧТО-ТО НЕ ТАК 

- Когда уже кончатся эти чертовы морозы? 

Хмурый снял рукавицу и стал тереть ею закоченевшие пальцы. 

- А что тебе? Не все равно? На то она и зима, – Крыж поднял глаза, прикрытые пепельными кущами густых бровей. Когда он наклонял голову, только эти заросли и было видно. 

- Не пойму я никак. За каким лешим мы поперлись в эту тайгу, а Крыж? 

Хмурый говорил куда-то в сторону, не глядя в глаза. 

Эта привычка раздражала, селила в уме напарника неуверенность и подозрения. Крыж поэтому всегда старался заглянуть в Хмурого, в его душу, которая, как известно выражает себя во взгляде. 

- Не поймешь? 

- Нет. 

- А ты как хотел бы? 

- Как нибудь по-другому... 

- На козе верхом? Ноешь опять? 

- Ною.. Это точно... Сил нет, вот и... Ладно, не серчай, повело меня что-то на жалобы. 

- Не кисни, скоро выйдем. 

Хмурый собрался с духом, повеселел, повел плечами, будто взвешивая на себе рюкзак. 

- Зелень греет. Два баула долларов – не хухры! 

- Вот и терпи. Кассу взять и дурак сможет. А вот уйти с ней... 

- Да... Догоняю теперь. 

- Вот и славно. Что? Привал? Перекусим и в дорожку. 

- Мяса вяленого есть еще немного. Сухари. Пока хватит. 

- Пока — да. А вот конец пути трудный у нас будет. 

- Не съешь меня, Крыж? 

- Я дураков не ем. Невкусные. 

Крыж рассмеялся, глядя Хмурому в лицо. 

- Ты что – сдрейфил? Решил, что я тебя на мясо с собой взял? Я не урка, Хмурый! И не папуас. Не дергайся, не заводи себя страхами. Лодку качаешь, понял, да? 

- Понял. Затыкаюсь. 

- Давай мясо, сухарик, термос вытаскивай, жрать охота — кишки скрипят. 

Хмурый медленно стянул с себя тяжелый угловатый, с широкими лямками, баул. От спины шел пар, лучи заходящего за деревья скупого солнечного света просвечивали лес насквозь. 

- Нет, все-таки мороз этот меня доконал. Когда он хоть спадет? 

- Весной, – успокоил Крыж. 

- А она тут бывает? В этом медвежьем углу? 

Крыж усмехнулся, стащил свой мешок и уселся под ель на поваленное дерево. 

- Тут все бывает. Даже восемь миллионов зеленых в кассе. 

- Это — да! – согласился Хмурый, – Стоило сюда переться через всю страну. 

- Я их пас три месяца. Свои люди сообщали. Дальше все просто — деньгам надо было только одно: попасть сюда. А уж вытащить их на свет Божий труда не составило: я в этой конторе каждую трещинку на стене знаю, столько лет тут прожжено. А вот всем тонкостям дела, как ни странно – в тюряге научился, такие там университеты прошел... с банкирами сидел, с инкассаторами, каких только пассажиров в этом зверинце не было... Ну да ладно о былом... Жуем и чешем дальше.  

Хмурый достал пласты мерзлого мяса, сухари, разлил по кружкам еле теплый чай. 

- Все. Через пару часов надо будет становиться. Солнце уходит. Зараза такая. Не греет ни шиша. 

- Чего захотел. Отопление тут за отдельную плату. Скажи спасибо за свет. 

Крыж с нетерпением принялся за еду. Напарник его вонзил острые, как у грызуна зубы в еду и некоторое время слышно было только как они оба причмокивают и постанывают от удовольствия. 

- Это ж надо — сколько человек жрет! – Хмурый быстро управился с перекусом и хлебал еле теплый чай. – Треть жизни спит. Треть жизни пашет на свой ненасытный желудок. Остальное время – жрет, сидит в сортире, моет посуду, стирает, готовится на работу, проверяет уроки у детей, ругается с женой, отвечает на звонки, чистит ботинки, собаку выгуливает, мусор выносит... это часа четыре у него занимает. И только шестую часть своей жизни он кое-как живет. Пьет, смотрит кино по ящику, забивает «козла» во дворе... 

- Ты выходные забыл... 

- Да что те выходные! Опять на то же и уходят: на спанье, скандалы и заботы всякие. Нет, Крыж. По моим подсчетам человек живет двенадцать лет. Как собака. Плюс детство. Минус школа.  

- Понимаю — куда ты клонишь. 

Крыж быстро покончил с едой, взял кружку с чаем. – Термос совсем тепло не держит. Ты покупал, между прочим, благодетель... 

- Китайский, что ты хочешь.  

- Раньше хорошие были китайские термосы. 

- Раньше были динозавры. А теперь мелочь одна. Пузатая. А клоню я в очень правильную сторону. Когда у человека четыре миллиона в чулке — жизнь превращается в жизнь! 

Даже спать обидно — времени жалко. Человек пытается обмануть сон — идет в ночные клубы, в круглосуточные бордели, в супермаркеты «24 часа», ходит там ночью и покупает, покупает... Создает себе жизнь. Утром, конечно, валится с ног, природу не обманешь, но иллюзия есть. 

- То-то и оно, – ухмыльнулся Крыж. – Иллюзия. Ладно. Пошли, философ ночной жизни, нам еще бы километров пять-семь пропилить до заката. 

Потемнело. Солнце ушло за верхушки елей и тени заполнили лес. Силы иссякли и  

Хмурый при каждом шаге постанывал. Разговорчивый он стал. На болтовню провоцирует ненужную. Первые дни все ждал погони, трясся. А тут отпустило. По дороге молчит, конечно – тут не до трепа, а на привалах трещит без умолку. Откуда силы?  

Крыж молча разглядывал качающуюся впереди спину напарника, высокий рюкзак на его спине. Керосину мало. Скоро придется выкинуть примус и каждый вечер надо будет разводить костры. А это силы отнимет немалые. Мясо и сухари на исходе, а рожа у Хмурого как у хорька. Нос длинный, глазки маленькие и хитрые. Зубки вот эти острые, мелкие. Как он сразу не заметил? Взял в напарники... Скользкий тип этот хорек. Трусливый. Теперь это видно ясно, задним-то умом. 

- Становимся? – Хмурый обернулся, будто почувствовал, что Крыж думает о нем. 

- Нет! Перевалим через сопку, там в низине станем. 

Палатку Крыж нашел хорошую. Легкая, тепло держит. Примус ее быстро обогревал, мясо аппетитно шипело на тонкой легкой сковородке, сушилась тут же промокшая одежда, а ходоки, поужинав, чаем заливали до верху термос и засыпали мертвым сном до утра. 

Ночью по очереди вставали, чтобы прогреть палатку — снова жгли примус и теплело скоро. 

- До реки три дня пути осталось, – утром Крыж развернул карту и долго изучал местность по ней. – Керосинка наша через день сдохнет: последнее залил. Еды дня на два-три можно растянуть.  

- А там что? – Хмурый нервно шевельнулся. Глянул в глаза. В душе его снова мелькнул страх. 

- Ты все думаешь, что твоя жареная задница вкуснее, чем у капитана Кука? – хмыкнул 

Крыж.- По реке зимник идет. В день хоть одна машина на этой дороге должна быть.Подберут. 

- А вдруг... 

- Какой тебе еще «вдруг»? Мы в соседней области. Упыри давно уже бабло списали, а менты поискали и успокоились. Охотники мы. Понял? Закидывались на зимнюю охоту. Возвращаемся за второй партией барахла. Несем добытое. Ружья у нас — там уже, на зимовье. Ясно? 

- Ясно... 

- Ну тогда встаем и пошли. 

Впервые дорога давалась так тяжело. Солнце — мерзлый блин. Хрустит на морозе. 

Весь день путники двигались на юг, огибали сопки, ломились сквозь чащу, пока не вышли на берег замерзшего ручья. Первый признак того, что до реки недалеко осталось. 

В душе полегчало: натерпелась она тревоги и страха, будто в темный угол ее загнали. Теперь вышла любезная на свет, появились в голове мысли о будущем, которого до сих будто не было у них обоих. 

Они греют, мысли о том, как все там дальше будет хорошо. Человек ими живет. Богатеет думками. Отодвигает от себя настоящее, забывает прошлое. Легко ему, словно все само собой уже свершилось и вот он — там, в светлом дне, без забот и переживаний. Снова в детстве, в котором изменилось главное. В нем теперь все можно.  

К вечеру мороз спал, будто истончился. Легкая оттепель южным ветром согрела холодный мир. Слышно было как сойка вскрикнула. Отогрелась. Лес ожил. 

Примус дожигал последний керосин, Крыж с Хмурым ловили уходящее тепло всем телом. 

- Плохо без керосинки... Привык к ней как к родной, – Хмурый вытянул руки над сковородой, где шкворчало, жарилось мясо. 

- Вестимо, – проговорил Крыж, шевеля лохматыми бровями. – Костер разжечь не просто сейчас, но есть сухой спирт. Справимся. 

- Скорей бы... Тепло, жратва... Одежу купим... А ведь я, признаюсь тебе честно, все боялся что нас со спутника вычислят. Аж трясло меня от этого страха. 

- Какие спутники, Хмурый! Люди делом заняты — воруют, до нас ли им? Нужны мы им больно. Ладно... Ты особо баблом сорить здесь — не вздумай. Валюту, сколько надо, не более того – у менял скинем на рубли и все, никаких банков. 

- Ясен пень. 

- Город хоть и большой, но все равно — светиться лишний раз не стоит. 

- Жить где будем? 

- Частный сектор. У бабулек. Тут без вариантов. И не больше суток. Дальше — в новом прикиде, с чемоданами двигаем на полном легале. Каждый в свою нору. Геологи. Домой едем. 

- Ох, скорее бы... 

Они спали в эту ночь легкими снами. Мороз не поджимал, вставать ночью никому не пришлось, да и керосин берегли. Утром поживились холодным и двинулись в путь. Река близко. Это чувствовали оба путника. Ее запах будто проникал сюда, в глушь. Казалось, что шум проезжающей машины слышен. Что птицы кричат по особому и снег мягче, и ветер свежее. 

После нового дня тягот и терпения, когда старались пройти как можно больше, когда силы покинули идущих, когда вдвоем, спотыкаясь и падая на снег, поставили они палатку, зажгли примус на последний обогрев, Крыж, размышляя о чем-то, вдруг сам себе под нос пробормотал: 

- Прости меня, Господи, – и сотворил крестное знамение.  

- Это ты чего? – удивленно посмотрел на него Хмурый. 

- Это я так... – растерянно проговорил Крыж, глянул в перепуганные глазки хорька-напарника и ему самому стало нехорошо. 

Товарищ его замер. Шерсть дыбом встала. Блеснул злым огнем глаз. Крыж смотрел на него изучающе, понимая, что и хорек, озверев до крайности, способен на все. Хмурый же – будто змея встал в стойку, говорил теперь решительно, пытаясь вызнать и разрешить все сразу и сейчас. 

- А ты, часом, не на два рюкзака бабла настроился, а? Хлопнешь меня перед самой рекой, дотащишь два баула сам, да и будешь богаче в два раза, так, да? Ты потому у Бога прощения просишь?  

Крыж первый раз за все время, проведенное ими в тайге запаниковал: Хмурый не на шутку струхнул. Чего доброго, сам его теперь придушит во сне от безумного страха своего. 

- Ты сбрендил, друган. Я сидел, да. Но я не мокрушник, и не для того тебя взял, чтобы ты мне второй мешок до реки донес! Ты что? Ты качели не качай! Передушим тут друг друга, а деньги достанутся случайному охотнику, если ему повезет. А то и сгниют тут понапрасну. Ты что? Мне своих хватит. Мне чужого не надо. 

- Не надо, говоришь? А деньги-то чужие умыкнул, и ничего? 

- У упырей стащил. У жирных. Они народ дурят и жиреют. Им эти лимоны, как слону дробина, еще наворуют, нажулят. Скотов этих жалеешь, что ли? Ну иди верни им тогда свои лимоны. Думаешь, спасибо тебе скажут? Ухайдокают в лесочке, сам себе могилку еще копать будешь. После того, как расскажешь им — где еще четыре лимона находятся.  

- Тревожно мне что-то... 

Хмурый опустил глаза. Казалось, он вот-вот заплачет как ребенок.  

- Не верю я... Никому не верю, и тебе тоже. 

Крыж смотрел на товарища с жалостью. Он понял ход его мыслей. Выходило так, что Хмурый убить его не сможет: духу не хватит, а о себе печалится так, будто его уже хоронят. 

- Ладно. Я вижу ты совсем раскис. Скажу тебе правду. Я эти деньги взял у малиновых, чтобы построить храм. У нас в селе. Храм. Понятно? 

Хмурый поднял глаза. В уголках их, и в самом деле блестели искорки слез. Нервы сдали совсем. 

- Храм?... Ты?... – он глядел в глаза: в первый раз — открыто, широко. – Не может быть! Все бабки пустить на невесть что? Для чего? Ты врешь мне, Крыж! А? Скажи честно! 

- Нет. Не вру. Честно тебе говорю. Дед у меня был священник. Отец тоже. Деда большевики-комсомольцы живым в могилу закопали вместе с матушкой. К отцу стукача приставили, дельце состряпали, из мухи такого слона раздули, что на семь лет лагерей потянуло. Отец умер от туберкулеза, в Магаданской области, под Сусуманом. А храм наш, большой, каменный, красивый... Взорвали его. Сильно им эта красота мешала. Посередь изб покосившихся да бараков. Вызывающе красиво. Бог им тоже мешал. Правда была им как вызов. Как будто перчатку бросили. А ну, злодеи, висельники — идите-ка, сразимся! Труханули облезлые. Взрывать стали красоту, веру, ум, совесть... Вот так, друг мой криминальный... Будет теперь храм у нас в селе снова. Красивее и богаче прежнего, и монастырь при нем будет, и часовенка у реки. Веришь? 

Хмурый смутился. Крыж, похоже, говорил правду. Только как-то странно все выходило, нелепо... 

- Что-то тут не так... – Хмурый недоверчиво глядел под лохматые брови напарника. – А второй храм тебе не хочется построить? Прибьешь меня Христа ради... Два храма будет... И на монастырь еще хватит, и на панихидку по мне, убиенному... 

– Ну что не так? – Крыж улыбнулся открыто. – Не дури, Хмурый! Мне одного храма хватит. Своего, родного, где дед мой службы служил, людей наставлял, венчал, отпевал, крестил... Ну что ты несешь? Вот у тебя кликуха совсем тебе не подходит. Откуда она к тебе прилепилась? Вот тут — точно что-то не так. 

- Откуда, говоришь? А оттуда. Все от судьбы той же. В пятнадцать лет отца и мать потерял. 

Сгинули где-то в Казахстане: на заработки уехали и пропали на веки вечные. У бабки жил. Горевал сильно. Отсюда и кликуха. Теперь уж улеглась боль. Жизнь лечит. Время бинтует раны-то... 

- Ну вот видишь, и у тебя своя история есть. И как тебе не верить? И ты мне поверь. Поверь, брат. Не убивец я. Не нужны мне твои деньги. Ну? Веришь? 

- Верю... 

Хмурый отозвался эхом, глянул наконец-то по-доброму, ожил. 

- Но, все-таки... Что-то не так тут, Крыж... Злом добро лечить?... Ты уж меня прости, я в церковных делах не силен, но разве можно так? 

- Да почему нет? Врач тебе боль несет, операцию делает, ножом по живому режет. Чтобы вылечить. Ну разве нет? 

- Да, вроде все правильно. Только вот... Необычно как-то это все... Такую прорву денег взять, уйти с ней, мыкать горе по тайге, и все ради чего? Чтобы потом вот так вывалить на стол — берите, ребята, стройте храм!... 

- А счастье, Хмурый, бывает не только в том чтобы взять, а и в том, чтобы отдать. Так вот... 

Такие дела... Библию почитай, на досуге. Между пьянками. Поймешь, может тогда. 

Они успокоились. Сон навалился тут же. Примус горел вяло, грел едва-едва, из последних капель, и вскоре испустил дух, выдав из себя смрадный всполох угасающего огня. Веки смыкались, голова пустела, избавляясь от мыслей и тревог. Крыж уже почти провалился в сон, когда Хмурый, ворочаясь, проговорил в сомнении:  

- Нет. Все-таки...Что-то не так в этой жизни. Понимаешь, Крыж? Все было так просто и понятно. Хапнул. Удрал. Живи как сыр в масле и ни о чем не терзайся. Красота... А тут ты со своим храмом... Пустота какая-то навалилась. Я не урка. Мне жить не так просто, как им. У них понятия. У меня душа живая. Шевельнул ты ее. Сомнения посеял... Темно мне теперь... Душно... Совсем все не так просто, как было раньше... 

Крыж не ответил ему. Он спал. До реки оставалось не более двух дней пути. 

Утром они проснулись, стуча зубами. 

Тела будто остекленели в холодной палатке. Разводить костер было некогда, и они прыгали, махали руками, пытаясь согреться, но это мало помогало. Лишь когда, наскоро перекусив и выпив горячего, не остывшего еще за ночь чаю, взвалив на себя рюкзаки, они пошли через чащу по берегу ручья — только тогда тепло пришло к ним, с каждым трудным шагом разливаясь по телу. 

Они вышли на замерзший ручей, который становился все шире, и радовал близостью реки. 

Многочисленные родники в теплое время питали, наполняли его — от того ручей разливался, становился широким и полноводным в устье. Идти теперь было просто, ровная поверхность облегчала путь и можно было пройти за день намного больше, возможно, выйти к реке уже к утру следующего дня. Сил прибавилось. Хмурый снова повеселел, хотя разговорчивость его куда-то пропала, зато бодрости прибыло и он смело вышагивал вперед, предвкушая там, впереди, тепло и еду, отдых телу и баню, ну конечно, баню — до изнеможения приятную, добрую, щедрую на удовольствия.  

Пошел снег. 

Путники шли по низине ручья мимо сопок и крутых утесов с одной стороны, а с другой стелилась равнина, пожухлые кусты виднелись из-под снега: там были болота, замерзшие теперь, ждущие своего часа от короткой, холодной в этих краях весны. 

Внезапно Хмурый встал и оглянулся назад. 

- Ты ничего не слышал, Крыж? 

Тот, усталый, глянул вокруг и помотал головой: 

- Нет. Ничего не слышал. 

- Гул какой-то... 

Они стояли у края высокого утеса, подпиравшего ручей по правому берегу, и снег вдруг повалил так, что одна лишь белая стена его встала перед глазами. Тогда Крыж, действительно услышал отчетливый гул. Земля под ногами дрогнула, будто вздулась немного, да так, что ноги тряхнуло и тело потеряло на миг равновесие. 

- Это что? – прокричал Хмурый и инстинктивно пошел назад, чтобы быть поближе к своему сильному духом напарнику, от которого всегда исходила утешающая, придающая сил уверенность. 

- Да что ты паникуешь? Должно быть, военный полигон рядом. Их, знаешь, на карте не обозначают. 

- Шарахнут по нам... 

- Не дрейфь! Надо идти и все. Полигон, видать, далеко. Нет же свиста никакого, болванки не летают. Взрывают, видать, что-то мощное. Надо идти. 

- Да куда идти-то? Не видно ни фигуры! 

- Ну, ручей-то разглядим по-любому. 

- Валит как из бочки! Надо переждать немного. 

Снег, действительно, делал всякое движение невозможным, сбиться с пути было не мудрено, однако, это же не навсегда — такая свистопляска. Пол-часа, ну час еще повалит и успокоится. Хмурый прав, лучше немного выждать. 

- Хорошо. Станем ненадолго. Давай перекусим пока. Есть там еще? 

- На сегодня и завтра на утро, и аминь, как говорится. 

- Не трясись. Завтра выйдем к реке. Потерпим денек, если что. А там подберет кто-нибудь. Хоть в кузове, но доедем. Подкормят... люди же, не звери. Севера тут: путника не бросают в беде. Грех большой. Позор это. Так что не дрейфь. 

Когда Хмурый открыл свой рюкзак, чтобы достать еду, Крыж ощутил внутри себя странное беспокойство. Не то, чтобы его этот полигон смутил, или еще что... Нет. Оно было глубинным, из души идущим. Будто там, в душе что-то заболело. 

Снова встряхнуло землю и гул раздался громкий, раскатом идущий прямо на них. 

Он шел как волна и ощутили они его именно так — волной, которая вдруг вспучила землю, подбросила их, растрясла и оглушила. 

- Землетрясение! Это землетрясение! – Крыж поднялся и встряхнул Хмурго за плечи. – Слышишь? 

Хмурый прислушался, вгляделся в белую круговерть и вдруг отрешенно как-то сказал: 

- Ты знаешь, я сейчас увидел мать с отцом. 

- Как это? – растерялся Крыж. – Где увидел? 

- Да вот тут. Рядом с нами... 

Треск и движение чего-то большого неподалеку от них заставили путников замереть, прислушиваясь. 

Серая, в белом молоке снега, крутящаяся, тяжелая, давящая сущность наползала. Треск усилился. Пугающий, растущий шум заставил их застыть, остолбенеть посреди ручья, в водопаде снега, в кружащей метели. 

Удар большого, тяжкого, летящего огромного тела разбросал их в стороны. 

Все померкло, и снег перестал быть, и земля под ногами... 

Когда метель прошла и все очистилось в безучастных небесах, Крыж вздохнул тяжело и открыл глаза.  

Он лежал навзничь, лицом в небо, которое светило ему голубым, чистым светом. 

Правая сторона тела словно ушла от него куда-то. Крыж не чувствовал боли, но шевельнуться не мог. 

Скосив глаза, он увидел лежащего в снегу своего товарища. Тот, кажется. и не дышал, лежал в снегу недвижно. Крыж пригляделся и увидел его раздробленную ногу, из которой шла кровь и белая кость торчала, прорвав ткань комбинезона. Руки у Хмурого не было. Какое-то месиво. Крыж оглядел себя и удивился. Нога у него была странно вывернута, смята, горячая тонкая струйка текла красным ручейком в снег, а боли не было, словно все это было не с ним. Словно его сознание вышло из тела и теперь спокойно и беззаботно парило над землей глядя на то, как почти лишенные жизни тела распластались на снегу. 

Обескураженный таким странным видом, он глянул в сторону болота и увидал там огромный валун, пробивший в сугробах широкую дорогу. Крыж медленно соображал: что все это значит: он сам, разбитый и обездвиженный, Хмурый, лежащий в снегу без признаков жизни, и вот этот валун в долине ручья... Постепенно видимая им картина сложилась как мозаика в произошедшее с ними ужасное событие. 

Рюкзак валялся, невредимый, неподалеку. То же и у Хмурого. Деньги целы... 

Крыж подивился этой мысли, она вызвала у него короткий нервный смех, и это означало только одно: сознание возвращается.  

Да, оно вернулось, и не одно, не с пустыми руками. Боль, острая, выворачивающая наизнанку прошила тело. Крыж застонал, а потом и взвыл как волк. Стоны, кажется, помогали. Отвлекали от страшного, от чувства непоправимой беды, от ужаса при виде своего исковерканного тела, и от этой проклятой боли, пропади она пропадом. 

- Господи! За что? – Крыж посмотрел в небо, покосился на Хмурого и лихорадочно стал соображать, мысли крутились вокруг одного и того же, но натыкались каждый раз на неизбежность – как на камень, разбиваясь о него вдребезги. 

Неожиданно Хмурый отозвался таким же волчьим стоном. Он был жив! 

- Что это? Что это было? Почему я лежу здесь? 

- Держись, Хмурый. Будь мужиком. Смерть к нам пришла, – простонал Крыж в ответ. – Камнем нас прибило. Ноги, руки раздробило обоим. В метели не увидели как он с утеса на нас скатился: вон, в болоте валяется, чертова каменюка. 

- Ааа! – выкрикнул Хмурый, – Больно! Ой, как больно! Зачем так? Я не хочу так! 

Пришла она к нему, боль – крадущая сознание, властная, убийственная... 

- Конец нам... – Крыж, стиснув зубы, сумел чуть перевернуться на бок и теперь видел как корчится в снегу и воет его напарник. 

- Деньги... Пропали... – стонал Хмурый. 

- Дурак, – ласково прохрипел ему Крыж. – Что тебе эти бумажки? Мы с тобой – пропали!  

Хмурый не ответил. Сил говорить не было ни у кого. Солнце скрылось и в ясную ночь пришел сильный мороз. Тела застыли, боль стала уходить из стекленеющих костей и мышц, из умирающего мозга и еле слышно бившихся из последних сил сердец. 

Перед смертью им стало тепло. 

Будто застывающая кровь взыграла, плеснула, отдав им этим толчком оставшуюся толику сил. Приходило спокойствие, понимание неотвратимости, смирение. 

Тела будто дождались горячей парилки, глотка холодного пива, пробирающей кожу мелкими иголками ледяной купели. Баня... Она им обоим грезилась своим добрым теплом. 

Оба умирали спокойно, в приятной истоме, в безмятежности, в радости бездействия, в непротивлении и покое... 

Ресницы Крыжа смерзлись, закрытые глаза покрылись инеем и лицо побелело.  

Горячая слеза огнем обожгла щеку. 

Он шевельнулся, с трудом разлепил глаза, из последних сил взглянул на умирающего друга и прошептал едва слышно: 

- Нет, Хмурый... В самом деле... Что-то не так в этой жизни. Что-то не так... 

111. 

О, да, не накопаете! А пока не надо! 

112. 

Ясли. Доход. Я доходился... 

113. 

Но нам ругали Нила – гурман он! 

114. 

Тот ли Путин? А у Ани тупил! Тот! 

115. 

О, мим Саня, и ты бос! События нас мимо... 

116. 

У темы: вот сор – просто вымету! 

117. 

А, вижу, те за газету! Жива! 

118. 

А леди В. у Нила Галину видела. 

119. 

Я нем – ужат стаж у меня! 

120. 

А на раба дала Лада барана. 

«Боже мой, какой бред! – огорчился автор, когда прочитал то, что написал. Такое могло прийти в голову только молодому прозаику, а не такому как я, на восьмом десятке. Этой истории, вообще, не могло быть, а может быть и была, но другая». 

Он решил сжечь рукопись. Зажег спичку. Поднёс дрожащий лист к трепетному огоньку. Уголок листа загорелся, но огонёк, дойдя до первой буквы, сразу же погас, вместе со спичкой. «Рукописи не горят», холодея от ужаса, вспомнил он и пришел в отчаяние. 

Но, поразмыслив, решил оставить всё как есть – в конце концов, в жизни нет ничего такого, что не могло бы случиться. Тем более, если об этом было напечатано тремя словами в незаметной подмосковной газете. В газетах случается даже то, чего, вообще, не бывает. 

Однако, пора начинать. Герои уже ждут. Вон по улице идёт Иван и скоро встретит соседа Мыколу.  

И так, эта история началась на Волыни в селе Тэрэм, что рядом с древним городом Луцком. А нарекли это село этим именем неспроста. Стоял там в дремучие времена терем Волынского князя, по понятиям нашего времени – правительственная дача. 

Половина жителей Тэрэма, сельчан Ивана Луцюка, о котором рассказ, тоже Луцюки. И правда это или нет, но они утверждают: город поставил киевский князь Владимир Святославович по совету их предка Луки. И за это, благодарный князь повелел наречь город Луцком. Вторая половина жителей Тэрэма – нелуцюки, которые смеются над вошедшими в историю, гордыми Луцюками, решительно им завидуя. Но речь не о них.  

Село небольшое: церква, школа да ставок. А вокруг всего этого, хаты да подворья. Два десятка лет тому Тэрэм знал лучшие времена. Иван работал на текстильном комбинате в строительном отделе – «добра була робота». Теперь комбинат не работает. А на его огромной, разорённой территории, как говорит Иван: «тилькы собакы бигають». 

Наконец-то Иван подошел к подворью Луцюка Мыколы.  

– Доброго здоровья, сусидэ! – широко улыбаясь в усы, поздоровался Мыкола. 

– И тоби, Мыколо, доброго здоровья! Ты що вчёра прыбув? 

– Ага! Заходь, побалакаемо. 

Жинка Мыколы поставила на стол сковороду, не на много меньше банной шайки. В ней, почти вровень с венцом, плавала в янтарном сале, благоухала и шкварчала золотистая яешня. Рядом со сковородой стояли глиняные миски с квашеной капустой, солёными огурцами и помидорами, мраморным салом и дымящей, горячей картошкой. А в центре этого натюрморта мерцала и подмигивала, вызывая жажду, банка самогона, прозрачного, как якутские алмазы. Давай и мы, мой читатель, если ты хоть немного пьющий, присядем к краешку стола и послушаем о чём они говорят. 

Мыкола разлил житняк по стаканам. Выпили. Закусили. 

– Роскажы, Мыколо, як там в Москви? – поинтересовался Иван после первой. 

– Москва, як Москва. Головнэ, робота е. Я в брыгади строив коттэдж. Добрэ заробыв. 

– А що то такэ, коттэдж? 

– Як тоби сказаты. Палац такый, як в Луцьку замок Любарта, тилькы трохы мэншэ. В ных багати москали жывуть. 

– А яки воны москали? 

– Та ризни. Люды, як люды, як и в нас: бидни и багати, добри и зли. Правда, скажу тоби, Иванэ, бандэровщына у ных, як на Волыни писля вийны. Тилькы цэ воны зовуть крыминалом. А ты як жывэш? 

– Та хиба цэ жыття. Роботы нэмае. Грошэй нэма. Хату нэ достроив. Диты голи та боси. 

– Так чого ж ты сыдыш? Тоби трэба в Москву. Я порэкомэндую тэбэ прорабу Петрову Павлу Стэпановычу – золотый чоловик, – убеждал Мыкола, не забывая о перваче. Выпили. Закусили. 

– Розумиеш, Мыколо, я ж в Москви, крим Лэнина, никого нэ знаю. Роботы нэ боюсь. Алэ дэ грошэй на дорогу взяты? – вздохнул Иван. 

– Тю! Знайшов горэ. Мий кум провиднык на поизди. Вин тебе задарма провэзэ. 

– Розумиеш, Мыколо, до пэршои получкы на що я жыты буду? 

– Пустэ говорыш. Кабанчык в тэбэ е? 

– Е. Хорошый кабанчык. 

– Так то ж сало. А сало – валюта. Заколыш кабанчыка. Повэзэш в Москву. Кум поможэ продаты. 

Выпили. Закусили. Выпили. Выпили. Выпили... 

Когда клумба ночного волынского неба зацвела букетами созвездий, Москва оказалась совсем рядом – почти в огороде Мыколы. Проблемы стали легко разрешимыми, а деньги уже хрустели в кармане. В хату, чисто случайно, набилось много пьющего народа – луцюков и нелуцюков. 

После трёх дней гульбы Мыкола стал вспоминать, кому и что обещал. Ивану работу в Москве. Куму огород – «А на що вин мэни трэба». Сэмэну Луцюку хату – «Та хай вона згорыть». Своему псу Сирку новый ошейник – «Будэш бигать, як человек». После воспоминаний Мыкола опохмелился и позвонил прорабу Петрову. Договорились – Иван через месяц должен быть в Москве. 

Остальные обещания Мыкола не выполнил. Потому как, обещанное ему, тоже не исполнилось. Цистерна сырой нефти и новый КАМАЗ застряли где-то в пути. Красавицу Олесю за его сына не просватали. Мыколу в Верховну Раду Украины не выбрали, хотя он три дня баллотировался в своей хате, полной избирателей.  

II 

И вот Иван, благодаря куму Мыколы, сидит в его купе. А точнее, в огромном мешке с грязным бельем. Поэтому, мой читатель, мы его не видим. Кум забросал его простынями, наволочками и мокрыми полотенцами, но разрешил проковырять дырку для носа. Учись, читатель, как инкогнито, без билета и визы пересекать государственную границу. И хотя кум и убеждал Ивана, что у него «вси хлопци свои», на всякий случай спрятал его в мешок. «Ничого, годынку посыжу – нэ вэлыкый пан», – успокаивал себя Луцюк.  

Наконец-то пограничники, с заметно растопыренными карманами, покинули поезд. Состав тронулся, Иван вылез из мешка, смачно чихнул и покатил дальше, легально, до самой Москвы. 

На Киевском вокзале он помог куму выгрузить из купе и передать каким-то людям пакеты, узлы, мешки, чемоданы, сумки, корзины, ящики и картонные коробки. Люди расплачивались с кумом и очень благодарили. После этого в купе кума зашел сержант милиции и вышел из него с чувством выполненного долга на бесстыжем лице. Провожал его кум и тоже его, как отца родного, очень благодарил. После благосклонного сержанта, хозяйской походкой, в купе зашел здоровенный качок, с высокомерной и тупой мордой. Иван со стороны наблюдал за происходящим и, когда качек ушел, спросил у кума: 

– А хто цэ до тэбэ заходыв?  

– Рэкэт, одным словом – бандыт. Милиция и рэкэт говорять, що воны мене крышують. Нэ заплачу – убьють. 

– Та ты що? – испугался Иван и покачал головой. 

Кум ушел и вернулся с москалём кавказской национальности. 

– Иванэ, ось покупатель на твого кабанчыка. Домовляйся.  

Покупатель – тёртый калач, долго торговался. Уходил и приходил, и снова уходил, и снова приходил. Наконец-то сошлись в цене и ударили по рукам. Кум, прощаясь с Иваном, напутствовал: 

– Памятай, Иванэ,гроши тяжко заробыты, а щэ тяжчэ получыты. 

Иван отправился в город искать прораба Петрова. По указанному адресу ни фирмы, ни Петрова не оказалось. 

– Съехала твоя фирма. А Петрова замочили. Вот так-то, брат, – с грустью в голосе сказал ему пожилой охранник на проходной. – Хороший был мужик, но, видно, кому-то перешел дорогу. 

Иван не понял, что такое «замочили», но сообразил, что случилось непоправимое и Петрова нет в живых. От проходной он уходил с гнетущим чувством растерянности, в полном замешательстве  

- почти паники. «Поиду на вокзал на мэтро. Можэ Мыколын кум, щось пидскажэ», – решил Иван. 

В метро, над дверью вагона он увидел объявление: «Приглашаем на работу строителей рабочих профессий. Зарплата от 700 долларов. Гарантируем регистрацию и жилье». Иван сорвал отрывной листик с номером телефона фирмы и положил в нагрудный карман. 

Кума на вокзале уже не было – поезд ушел в Луцк. И пошел Иван по Москве куда глаза глядят. Он шел по тротуару широченной улицы, с мостовой запруженной машинами, стоящими в пробке. А навстречу ему неслась толпа. Ивану в Тэрэме бегать по улице не приходилось, поэтому он с трудом уворачивался от бегущих прямо на него людей, вызывая их справедливое недовольство. В свой адрес он услышал массу нареканий, высказанных в очень понятной форме и убедительных по содержанию. «А я думав, що нэ розумию руськои мовы», – подумал Иван. 

Он спрятался в уголок, образованный двумя, рядом стоящими домами, и оторопело смотрел на людской поток, почувствовав себя совершенно одиноким – песчинкой в бесконечной пустыне толпы. «И куды их нэсэ. За грошыма, за баксамы. Божэ! Божэ! Нэ дай, щоб хто упав – воны ж ёго затопчуть. Воны ж никого нэ бачать. Бидни люды», – сокрушался Иван. Он со страхом подумал о том, что ему уже никогда не выбраться из этого бегущего города, не увидеть свой родной Тэрэм, жену – «мое сонэчко» и детей – «моих зайчат».  

«Хоч бы одна людына повэрнула голову назад в цьому гурти», – подумал Иван. С огромным усилием он переборол свой страх и решил: «Нэ такый страшный чорт, як ёго малюють. Найду роботу и навчусь бигать як вси». Он вытащил из кармана оторванный от объявления клочок бумаги. Подошел к парню, который говорил по мобильному телефону, дождался окончания разговора и обратился с просьбой: 

– Слухай, хлопчэ, будь ласка, дай мэни позвоныты, я заплачу. 

Парень с озорством посмотрел на Ивана и рассмеялся: 

– Может тебе, дядя, и ключи от квартиры? Гони сто баксов. 

– А за пять ты згодэн? – смущенно попросил Иван. 

– Давай номер телефона. Ты, наверное, и звонить-то не умеешь? 

Иван протянул ему клочек объявления. Парень набрал номер, услышал ответ и передал ему мобильник: – Говори. 

Луцюк долго и сбивчиво объяснял – кто он, откуда и какая у него родня. Потом попросил у парня ручку и бумагу. Записал адрес и информацию – как добраться до фирмы. Наконец-то закончил, нелегкий для себя разговор, вытер рукавом рубашки испарину пота на лбу и полез в карман за деньгами. 

– Ты что, отец, шуток не понимаешь. Я же от души. Пока. Удачи тебе, гастарбайтер. «Яки люды! – растрогался Иван, а Мыкола говорэ: бандэровщына». 

III 

До Гильинского Иван ехал автобусом. Рядом с ним стояли молодые парни восточной наружности. «Тэж, выдно, гастарбайтеры,- подумал Иван». Вели они себя вызывающе развязно. Громко говорили, размахивали руками, хохотали, не обращая внимания на других пассажиров. 

– Молодые люди, не шумите. Вы здесь не одни, – прозвучал голос кондуктора. 

– Понаехали сюда, – возмутилась пожилая женщина, раздражённым голосом. 

– Ми ни понаехальи. Ми приехальи вместо вас, – под громкий хохот друзей, прокричал, самый старший из них. 

По автобусу пробежала цепная реакция. Пассажиры начали шуметь, возмущаться, кричать, перебивая друг друга. 

Автобус остановился. Водитель открыл заднюю дверь, вышел из кабины в салон, с монтировкой в руках. 

– Кто сюда приехал вместо меня?! Ты? – взревел водитель на старшего и поднял монтировку. 

Перепуганная компания, во главе с вожаком, ломонулась в плотную массу пассажиров и вывались через заднюю дверь автобуса. 

Произошедшее в автобусе взволновало Ивана и оставило в его душе неизгладимое, нехорошее впечатление. По спине его пробежал неприятный холодок. 

К обеду он добрался до деревни Гильинское. Сошел на остановке и пошел искать строительную фирму. 

В приемной за столом сидела секретарь, перебирая бумаги. Она подняла голову и, улыбаясь служебной, деревянной улыбкой, холодно спросила: 

– Что Вам угодно? 

– Я по объявлению, насчёт роботы. 

– Николай Сергеевич будет через час. Ждите. 

Бугров Николай Сергеевич не появился ни через час, ни через два. Иван вышел на улицу, сплошь застроенную новыми коттеджами. Прошелся по ней, удивляясь нагромождённой, причудливой и вычурной архитектуре – с колоннами, пилястрами, башенками, балкончиками и эркерами. Затем вернулся в офис. Бугров был на месте. Секретарь пригласила Ивана в кабинет. 

За столом сидел уже немолодой человек. Тучный, грузный толстяк – более, чем очевидно, не похож на тень отца Гамлета. Бугров сидел в кресле, заполнив его своим текучим телом, подчиняясь закону гравитации. Черты его лица казались, на первый взгляд, приятными, но было в этом лице что-то нехорошее. Особенно нехорошими были глаза, серо-мутные, цвета ила, в стоячем пруду. Точки зрачков копошились в этой мути, то возникая, то прячась. Иван нутром почувствовал какое-то непонятное беспокойство. 

– Чего тебе? – строго, ледяным тоном, спросил Бугров, и его зрачки выплыли из мути. 

– Я насчёт роботы, по объявлению, – переминаясь с ноги на ногу, промямлил Иван. 

– Что умеешь? 

– Всэ роблю: и кладку, и кровлю, и отделку. Що трэба, тэ й роблю. 

– Сколько хочешь за работу? 

Иван потупился, на его лице проступила растерянность. 

– Ты что язык отсидел? 

– Хотив бы симьсот долларив, як по вашому объявлению. 

– По тебе, хохол, вижу – сморкаешься двумя пальцами, а ещё просишь семьсот баксов. Не хило. Ладно, поработай три дня в бригаде. Докажи, что ты строитель, а не парикмахер. Паспорт отдай секретарю для регистрации. Завтра приходи сюда к шести часам утра.Тебя завезут в Петрякино. 

– Можно я подумаю? 

– Мне думающие не нужны. У меня не академия. Или да, или нет. 

– Добрэ, я згодэн, – с трудом, против своей воли, выдавил из себя Иван и вышел из кабинета. 

– Договорились? – спросила секретарь. 

– Договорылысь – ответил Иван и протянул ей паспорт. 

– За регистрацию пятьдесят долларов. 

– Я такых грошэй нэ маю. 

– А сколько есть? 

– Двадцять, – слукавил Иван. 

– Ладно, давайте двадцать. Остальные удержим из заработка. 

Иван вытащил из кошелька двадцать долларов, и, с глубоким огорчением на лице, протянул девушке.  

Он вышел из офиса, перешел дорогу и зашел в кафе. Заказал борщ и биточки по-киевски, сел за столик у окна. 

«Поважають нэньку-Украину: готуют наши стравы – возгордился он». Но когда пришлось расплачиваться за уважение, ему стало не по себе: «Нэ дотяну до получкы, пропаду» – затосковал он. 

Переночевал Иван недалеко от деревни, в лесу, в коробке  

из-под холодильника: «Нэ вэлыкый пан. Хочь в коробци, затэ задарма» – подумал он, засыпая. 

VI 

Характер у Ивана был не затейливый, простой и покладистый. Достаточно было заглянуть ему в лицо, чтобы предположить всю его предсказуемость. В своих внешних проявлениях он совпадал с внутреннем содержанием доброй, в чём-то даже детской, души. У него были устойчивые представления о том, как он должен жить. Любить родителей, жену и детей, работать по совести, жить в дружбе с людьми и быть им полезным, пить с пониманием. Жить Ивану было нелегко. У каждой эпохи свой исторический контекст, свои Боги и палачи. 

Работал Иван в молдавской бригаде. Правда, строителями они были неважными, кроме старшего – Ионы Сырбу. Прорабом был москвич Павел Петрович. Он хлопотал по снабжению строительными материалами, распределял и принимал работу. Бригада достраивала трёхэтажный коттэдж. Иван три дня работал на кладке, исправляя допущенный брак в ранее выполненной работе. 

– А ты настоящий мастер, не то, что эти цыгане,- сквозь зубы процедил прораб, принимая у него работу, и кивнул в сторону молдаван, – доложу Бугру, что испытание ты выдержал. 

Работала бригада полный световой день, без выходных. Жили в старом деревянном вагончике. Кормились вскладчину. Коттедж рос на глазах. Прораб нахваливал Ивана и ставил на самую сложную работу. 

– Хто цэ такэ наробыв? – возмущался Иван, натыкаясь на брак в работе. 

– Это твои земляки до тебя наворочали,- сказал прораб. – Пришлось выгнать. Сам понимаешь, кому такая работа нужна. Халтура. 

– Халтура, – соглашался Иван и лез со шкуры, чтобы не было стыдно за свою работу. 

Прошел месяц. 

– Пэтровыч, пора за роботу платыть, – напомнил он прорабу. 

– Потерпи маленько. С деньгами туго. Заказчик ещё не перечислил. 

– Пэтровыч, я вид брыгады. Грошэй нэмае навить на жратву. Хлопци голодни. По дачам и огородам промышляють. Бида будэ. На нас дачныкы и так косо дывляться. 

На следующий день прораб выдал деньги, но только на прокорм. 

– Заказчик сказал, что деньги заплатит только после сдачи коттэджа под ключ, – сообщил прораб. – Крутой. Против него не попрёшь. Не горюйте, хлопцы! Вам сейчас заработок дай – всё пропьёте. Получите в конце, сразу и много, будет что домой везти. 

– Ай, правда, пропьемо! – рассмеялся Иван. Но с того дня он всё чаще и чаще стал вспоминать слова кума: «Гроши тяжко заробыты, а щэ тяжчэ получыты». Иван поделился своими сомнениями с Ионом Сырбу. 

– Я тоже об этом думаю. Паспорта нам не отдали – значит не регистрируют. Давай ещё немного потерпим, но тэмпы сбавим. Пусть хозяин подумает, – сказал Ион. 

Настроение у бригады упало. Деньги закончились. Гастарбайтеры, втихую, начали воровать стройматериалы и продавать дачникам. Пошли разговоры об отъезде домой. В конце месяца прораб, подводя итоги, выразил своё недовольство: 

– Что-то объёмы упали. Так мы до зимы не закончим. 

– Нэма стымула, Пэтровыч. Хай хазяин заплатэ нам зароблэнэ – будуть тэмпы. Чому нам нэ отдалы паспорта? 

– Ты что? Чего ты выёживаешься?! Не веришь хозяину? 

– Хай дивчата гадають на ромашках – «вирю – нэ вирю», а я гадаты нэ буду. Заплатить гроши, виддайте паспорта, тоди и поговорымо. 

Бригада забастовала. Прошло три дня. Прораб рвал и метал, но бывшие соотечественники стояли на своём. 

На четвёртый день прораб пришел к Бугрову. 

– Бригада бастует. Я из них всё выжал, что мог. Коттэдж почти готов, но работы по мелочам ещё много. 

– Что предлагаешь? 

– Как всегда, обычную схему. Завтра подошлю к ним Шмыгу с предложеним продать автокран. А послезавтра ночью Бугай с ними так разберётся, что они навсегда забудут дорогу в Россию. 

– А кто будет заканчивать стройку? 

– Об этом у меня голова не болит,- хихикнул прораб. – Есть кого взять. 

– Таджиков что-ли? – недовольно проворчал Бугров. 

– Нет, бригаду белорусов из Берёзы. Они уже в Москве. Настоящие строители. Наши братья по крови.  

– Хорошо. Белорусы так белорусы. Мне всё едино, но платить я им не собираюсь. Понял! – рявкнул на притихшего прораба Бугров. 

V 

На следующий день на территории стройки появился пожилой, солидный человек. 

– Мне бы вашего старшого, – обратился он к Ивану. 

– Ион, тут до тэбэ клиент. Хочэ с тобою поговорыты. 

Ион подошел к солидному и поздоровался. Они отошли в сторонку для разговора. 

– Как дела, бригадир? Какие заработки? 

– Заработки ещё в глаза не видели. Третий месяц пашем. 

– Я так и предполагал. Такое у нас часто бывает. Похоже, что вас разводят. Ни хрена вы не получите. Я этих удавов знаю. Выгонят вас и копейки не заплатят. У меня к тебе предложение. 

– Какое? 

– А слышал ты о случае в Звенигороде? 

– Что там случилось? 

– Бригаду хохлов, так как и вас, за нос водили. А они не дураки. Продали технику хорошим ребятам и с деньгами уехали домой. 

– Ничего себе! – покачал головой Ион. 

– Я тебе предлагаю вариант – продать вон тот автокран, – солидный повернулся и показал пальцем на автокран, стоящий за вагончиком. 

– Не знаю, не знаю, – сказал Ион. – Бригада может не согласиться. Это же воровство. 

– А вас не обворовали? Вот тебе телефон. Надумаете – звони. Спросишь Андрея Ивановича. В полночь, сегодня, вы мне кран – я вам пятнадцать тысяч баксов. Деньги возьмёте – ноги в руки и без оглядки домой, с деньгами. 

Ион собрал бригаду и сообщил о предложении Андрея Ивановича. 

– Решайте сами, как скажете, так и сделаем, – сказал он. 

Молдаване подняли такой гвалт, что Ивану стало ясно, без переводчика, – к согласию они не придут. 

– А как ты, Иван, считаешь – соглашаться нам или нет? – спросил Ион. 

– Я счытаю, що брыгада в Звэныгороди зробыла всэ справэдлыво. Давайтэ подумаемо, що мы будэмо робыты без паспортив и грошэй? Мы гастарбайтеры бэзправни, як рабы. Хто за нас заступыться? Вы вси знаетэ, що таджикы, яки строилы он той коттэдж, – махнул Иван рукой в сторону коттэджа, – получылы гроши. Так их на вокзали взяла милиция, забрала гроши и так побыла, як собак не бьют. Що милиция, що бандыты – ни якои ризныци нэмае. Правыльно зробылы мои зэмлякы в Звэныгороди. Чого довго говорыты. Давайте проголосуем, як голосувалы пры совецкий влади. 

Все проголосовали единогласно – как при советской власти. Ион позвонил солидному. Никто не спал. Все ждали Андрея Ивановича с деньгами. Но в полночь вместо Шмыги к вагончику подкатил микроавтобус. Из него выскочили люди в масках, в каммуфляжной форме, с автоматами и окружили вагончик. Вытащили из него рабочих и стали зверски избивать. Ивана, забившегося в угол вагончика, били до смерти, с остервенением. Теряя сознание, он, сквозь шум побоища, крики и стоны избиваемых, узнал голос прораба: «Я вам покажу, сволочи, и зарплату, и паспорта и автокран!». 

Микроавтобус так же внезапно уехал, как и появился. 

Иван очнулся на даче. Он лежал на старом диване. Рядом с ним сидел Ион и хлопотала незнакомая женщина. 

– Слава Богу, очнулся. Мы уже думали, что ты не придёшь в себя – сказал Ион. 

– Вас не первых здесь убивают. Через этот коттэдж прошло уже три бригады, – сказала женщина, продолжая обрабатывать раны Ивану. 

В груди у него всё клокотало. Он закашлялся. Через губы потекла тонкая струйка крови. 

– Потерпи, милок, я тебя не первого выхаживаю. Я тебя поставлю на ноги, – утешала женщина, вытирая салфеткой кровь. Все мы люди. Все под Богом ходим. 

«Здохну, додому нэ поиду, покы с хазяином нэ поквытаюсь, – мысленно поклялся себе Иван, проваливаясь в беспамятство». 

VI 

Бугров подъехал к своему дому. Зашёл в подъезд. Лифт почему-то не работал. Он устало потащился на седьмой этаж, цепляясь правой рукой за перила лестницы, задыхаясь, пыхтя и глядя себе под ноги. До площадки седьмого этажа оставалось три ступеньки. Он, буквально кожей почувствовал на себе чей-то взгляд. Поднял голову и увидел на площадке бомжа, который стоял в угрожающей позе, загораживая ему дорогу. Его левая рука, согнутой кистью что-то держала в длинном рукаве грязного и рваного плаща. У бомжа, казалось, не было лица, только страшные, переполненные ненавистью очи. 

– Тебе чего надо? – с трудом переводя дыхание, спросил Бугров. 

– Нэ пизнаеш мэнэ? Забув, як я сморкався двома пальцямы? А тэпэр харкаю кровью, – зловещим голосом прохрипел бомж. 

– Тебе деньги нужны? – спросил Бугров. 

– Я за твоею поганою душою прыйшов – щоб ты бильшэ людэй нэ топтав. 

Взгляд Ивана, полный ненавести, вонзился в мутные глаза Бугрова. Правой рукой из левого рукава Иван выхватил кусок арматуры и ударил Бугрова по голове. Тот осел, опрокинулся назад и кубарем покатился по лестнице вниз. 

Очнулся он только на четвёртый день. Сквозь нестерпимую боль и туман мерцающего сознания, попытался вспомнить – что с ним произошло: «Бомж...Да, да...Бомж... Отказался от денег...Хохол.» Ценой невероятного напряжения он вспомнил лицо своего убийцы и снова провалился в чёрную дыру мрака и боли. 

Смерть посредница между Богом и человеком. Она в своём величии уступает только бессмертному Богу. Она не всегда сильнее жизни, но способна изменить душу человека одним своим дыханием, даже в последние мгновения жизни. И в эти мгновения она может сделать то, что жизни не под силу за долгие-долгие годы. Жизнь можно постигнуть. Смерть не постижима. Она почти никогда не ошибается. Она, убивая тело, созидает и возвышает душу. 

В редкие минуты просветления Бугров чувствовал и понимал – смерть рядом и ему от неё не уйти. Но даже в бреду, на грани жизни и смерти, в нём что-то происходило, что-то менялось. Он, неожиданно, обнаружил в себе душу, а в душе великую тьму. 

Душа страдала, каялась, искала и не находила оправдания его подлой жизни. И это было сильнее физической боли. 

У постели умирающего сидел следователь и ждал момента, когда он придёт в сознание. Когда Бугров очнулся, следователь спросил: 

– Вспомните, кто на Вас напал? 

Бугров, с фотографической чёткостью, вспомнил Ивана, то переминающегося с ноги на ногу в его кабинете, то того, другого – без лица, с очами убийцы. 

– Не знаю... Я сам себя убил... Давно – с большим трудом, невнятно промычал Бугров. – Дайте умереть по-людски. 

Через сутки он попросил пригласить нотариуса и священника. Всё движимое и недвижимое Бугров завещал сыну. Но вступить в права собственника сын мог только после выплаты долгов. К завещанию прилагался длинный список, обманутых Бугровым людей, который он вёл по придуманной им форме: Ф.И.О., национальность, адрес, сумма долга. Десять лет он профессионал-кидала скрупулёзно пополнял список новыми именами, радуясь своему обогащению. Теперь в список на выплату долгов он внёс изменение – первым в списке поставил Луцюка Ивана Михайловича. 

ПОСЛЕСЛОВИЕ 

Смерть поверила в преображение души Бугрова и отступила. Но он обманул и смерть, и свою душу. После выздоровления сжег завещание. Вычеркнул из списка Ивана Луцюка. И снова, как обычно, продолжил свою зловещую статистику. 

Весной, около деревни Гильинское, в лесу, в картонной коробке из-под холодильника, нашли мёртвого бомжа, без документов, а значит, без имени и родства. 

Вот и пришло время расставания с тобой, мой читатель. Я не умею учить людей, как правильно жить. Но знаю, что все мы рождаемся не чурками, жидами, москалями и хохлами, не кидалами, скинхедами и шахидами. Мы рождаемся людьми. И жить, и умирать должны, как люди. Всё в жизни и смерти должно быть человечно. Я не знаю, надо ли подставлять левую щеку, когда бьют по правой, но знаю, что это больно. Живи долго и счастливо, мой дорогой. 

2006 – 2013 г.г. 

Любовь – химия, болезнь,- так утверждают ученые. Но она приходит неожиданно и тогда мы становимся ее жертвами, даже не замечая этого. Так случилось с одной моей знакомой – Машенькой, чудным курносым созданием. 

Жених появлялся у нее с букетиком цветов, эдакий щеголь, с бегающими глазками и сладкими речами. Машенька влюбилась. Она суетилась, Лешеньке нужно то, да сё для нормальной жизни. И вот она ему при очередном свидании накрывает роскошный стол по европейским стандартам с изящной сервировкой. Он три часа просидел за трапезой, а она думала, что он скажет: 

-Что ты, милая ? Это ты – моя пища!- И кинется ее обнимать, целовать, ласкать. 

Вот она ему за папины деньги – новый бизнес. А он стал пропадать в нем допоздна. А она думала, он скажет: 

-Что ты, дорогая! Ты – важней бизнеса! Я с тобой хочу проводить все свободное время! 

Вот она ему путевку на Мальдивы, работает ведь милый много. А он не взял ее с собой, сказал, что отдохнуть хочет от всего. А она думала, он скажет: 

-Что ты, солнышко! Я куплю нам с тобой остров. У меня бизнес процветает. Мы устроим там наш маленький рай… 

Вскоре богатый отец умер, Машенька попала в аварию, прикована к постели. Теперь мы, ее друзья, выхаживаем, а он...ушел к другой, которая ему и стол, и бизнес, и Мальдивы. 

Мораль: сердце всегда победит ГЛУПЫЙ УМ, но РАЗУМ способен победить сердце, которому трудно приказывать... 

Недавно я стал студентом и получил комнату в общежитии. Наше общежитие №2 в народе называют «Бастилия». При уборке помещения я обнаружил этот интереснейший документ, который привожу ниже полностью, без сокращений и каких-либо моих правок. 

Письмо. 

Ваше Королевское Величество!  

К милости Вашей припадает узник Бастилии. Обращаюсь к вам с нижайшей просьбой: сократите срок моего пребывания, ибо нет моих сил человеческих терпеть это. Прошу у Вашего Величества прощения, что не обращаюсь по-французски, боюсь оскорбить незнанием хитроумной грамматики. Только крайняя необходимость побудила меня к этому посланию. Обязуюсь к концу пятилетки разобраться в употреблении conditionnel présent, passé immédiat, а также других времён французских глаголов, безусловно, вызубрить и сами глаголы, и, наконец, изложить свою просьбу на языке Вольтера и Рабле. 

Крайняя перенаселённость темницы вызывает тревогу не только у меня, честного узника, но и у Администрации сего заведения. Несмотря на то, что Мудрый Архитектор (говорят, что он лишился разума сразу после возведения данного здания и был отправлен в соответствующее лечебное учреждение) предусмотрел аж 13 этажей, рассчитанных не только на три привычных, но и на четвёртое измерение, все: третий, шестой, девятый и двенадцатый этажи густо заселены, а другие этажи – отсутствуют по дальновидной задумке Мудрого Архитектора. Как Вы заметили, все номера этажей кратны магической цифре три, кроме того, числа 9 и 12 – сами по себе имеют сакральный смысл, что доказали ещё пифагорейцы. Жить в таких гнетуще магических условиях невозможно. Разум бунтуется от одной только мысли, что соседними с твоей камерой (находящейся в начале) могут быть камеры из противоположного конца и с противоположной стороны того самого коридора.  

Кроме того, несмотря на густую заселённость простыми узниками, в Бастилии обитают вечно голодные и алчные несанкционированные узники, такие как, тараканы рыжей и белой масти, коты всевозможных мастей, обыкновенные Mus musculus. Они лишают бедных узников и без того скудного их питания. Вот, накануне был случай: только получил один из узников от добрейших родственников своих колечко первосортной вкуснейшей французской колбаски, и вывесил её за форточку, дабы насладиться позже, как был ограблен наглым Рыжим Котом. Грабитель добычу унёс в камеру своего хозяина, соседа нашего узника, где и был застигнут с поличным. Сосед оказался человеком честным и истинным дворянином и вернул остатки колбасы. Mus musculus создают честным узникам ещё более проблем. По природе своей, они чрезвычайно домовиты и плодовиты. Поэтому, их гнёзда часто находят в матрацах кроватей бедных узников или в ботинках прошлого сезона. Иногда, в гнёздах оказываются детёныши, что ставит нашедшего перед экзистенциональным выбором: сожрать их самому или покормить всё того же Рыжего Кота. А как известно, неразрешимые вопросы могут приводить личность к фрустрации, что, безусловно, отягощает и без того бедственное положение узников. 

А недавно у меня под кроватью поселилась Рассомаха из Массачусетса, чему я, надо сказать, нисколько не удивился. Поначалу, мне было трудно находить язык с Россмахой, по причине незнания английского. Однако, когда был открыт холодильник и извлечена банка килек в томате, начался диалог культур. Рассомаха оказался «своим парнем» и, после пятой рюмки чая, вприкуску с кильками, уже отлично «шпрехал» по-нашему. От него я, кстати, узнал, что кильки по-ихнему «анчоусы». О цели же своего визита гость так меня и не уведомил, сообщив, что поселиться на продолжительный срок. Мы заключили с ним договор аренды помещения под моей кроватью сроком в одну жизнь. Условиями соглашения остались довольны обе стороны: я обязался не раскрывать инкогнито гостя, а он – не мешать моим свиданиям с особами женского пола, кои иногда заглядывают в мою скромную темницу исключительно с целью повышения общего интеллектуального уровня. 

Злые языки говорят, что якобы тюрьму нашу Бастилию снесли ещё в 1789 году, и на месте её организовали танцы. Дескать, даже праздник утвердили L'anniversaire de la prise de la Bastille или Le Quatorze Juillet. Смею Вас уверить, что если танцы и организуются, то исключительно внутри Бастилии, но никак не на её месте. Происходит это обычно в коридоре между блоками с камерами по большим праздникам, гордо называемым «фойе». Из наиболее активных узников (и узниц) организуется инициативная группа, которая создаёт условия для танцев. Всё делается сугубо с разрешения Администрации Учреждения и носит крайне пристойный характер. Однако, некоторые обитатели Бастилии неприлично напиваются втихую и совершают, в состоянии глубокого алкогольного опьянения, девиантные поступки. Так на праздновании Дня Узника, маркиз де Сад нецензурно выражался, за что был выдворен из Бастилии решением Совета Узников. Впоследствии приезжала Мать маркиза и слёзно просила Администрацию вернуть сыночка обратно по причине бедственного материального положения семьи, но Администрация, в лице хоть и страдающего лишним весом, но всё-таки справедливого Коменданта, сей благородной женщине отказала. Кстати, несмотря на предлагаемую бочку прекрасного бургундского вина из собственных виноградников семейства де Садов. 

Вчера же произошло событие, собственно, побудившее меня написать вам сие послание. В мою камеру подселили ещё двоих узников (а это всё из-за проклятой перенаселённости). Дворяне эти в высшей степени благородные и достойные, но их «эпюра восходящего момента» никак не хотела вписываться в мою космогоническую картину, отчего мы и повздорили. Так же не вписался в пространство камеры кульман. Разумеется, последовала дуэль: двое против двух. Мы с Рассомахой из Массачусетса дрались отчаянно. Рассомаха даже отправил одного из обидчиков вниз головой по лестнице из четвёртого измерения в третье, однако, вскоре фортуна отвернулась от нас... И вот сейчас обращаюсь к Вам, Ваше Величество, с нижайшей просьбой сократить мне срок или, если просьба моя столь дерзка, хотя бы перевести меня в какую-либо другую тюрьму. 

Шлю нижайший поклон супруге Вашей Марии Антуанетте (урождённой Марии Антонии Йозефе Иоганне Габсбургско-Лотарингской), а также вашим августейшим деткам (запамятовал их количество). Храни Вас Провидение от Революций и прочих неурядиц. 

Преданный Вам узник камеры 1211/3 тюрьмы Бастилия. 

Письмо было вложено в конверт с надписью: 

Голубиной почтой 

N-ский государственный университет, 

Ректору (лично в руки) 

В твоём имени есть нечто восточное. Может, грузинское или абхазское? Произношу его и вижу джигита на горячей чёрной лошади, мчащегося быстрее горного ветра.  

Чаще всего мы с тобой бываем на ипподроме. Может, поэтому я ассоциирую твоё имя с лошадьми? Меня завораживают мчащиеся к финишной ленточке гордые животные. Шумом людского ветра отзываются их победы. В одночасье вскакивают с трибун сотни людей, когда на очередном повороте мало известная лошадь обходит прошлого фаворита скачек. 

Ну, давай, милый, давай, кричу я своему фавориту… Ещё, ещё, хорошо, родной! Да, да, да! Ах, какое это блаженство! 

Бываем мы с тобой и в казино. Там всё не так, как на скачках. Ломкий вечерний свет, изысканные фужеры с шампанским на подносах, белые перчатки крупье… «Делайте ваши ставки, господа!» Спокойная классическая музыка. «Ставки сделаны!» Крутится колесо фортуны. Ну пусть будет «зеро», пусть будет! Не свезло… Здесь с тобой мы так далеки, но близость между нами ещё впереди. Ах, ещё бокал шампанского и – ещё ставку! Будь, что будет! Кажется, фортуна повернулась лицом. Да! Мой сектор! Есть! Ты обнимаешь меня, подхватываешь и несешь… Ещё ставка, ещё… Вот удача! Вот она, «везуха»! «Пруха» пошла! Завистливые взгляды публики. Плевать! Не сглазят! «Всем – шампанского!» Мы с тобой кружимся на головокружительной карусели моих мечтаний. Дом, непременно в два этажа… К чёрту эту занудную работу! Я и ты – единое целое! Руки дрожат. Голова идёт кругом... Ставка, ещё… Ставлю всё…  

Опять проигрыш. До чего же обидно. А, может, отыграюсь? «Дамы и господа, на сегодня наше заведение заканчивает работу!» Проклятье! Промозглый ветер бросает мне под ноги вчерашний мусор. Бреду в одиночестве домой. Ты оставил меня. Это так жестоко… Рассвет как похмелье… У тебя такое красивое имя – Азарт! 

– Девушка, а хотите, я Вам все это подарю? 

На решетке сада были развешаны копии китайских акварелей: розовая глициния, бледные пионы, птицы и насекомые.  

Ася как будто со стороны услышала собственное контральто: 

– Боюсь, это нанесет непоправимый ущерб Вашей торговле…. 

– Ну, что Вы… – стоящий за спиной сделал ленивую паузу, его снисходительная усмешка была невидима, но хорошо ощущалась. – Я не торгую этим. Я просто могу все это купить и… подарить Вам. 

И вот внутри у Аси, словно независимо от нее, прозвучало: «Лови!– это твое, то самое – прошенное…». И предшествующая тяжелая ночь всплыла в памяти.  

Почти сразу по приезде в Питер, Ася и Лера вселились в тесную комнатку на Кирочной. Нет, она не была похожа на гроб, она была похожа на пенал, лежащий на узкой стороне, так что Асе все время хотелось ее перевернуть. Посредине комнаты стояла кровать, составленная из двух кушеток. Ее ширина равнялась ширине комнаты, поэтому к столу приходилось не идти и перебираться.  

Хозяин квартиры – однорукий циклоп с бабьим лицом и белобрысым пухом на голове, носил совершенно неподходящее ему имя – Виталий Александрович.  

– Девушки – это ничего, это можно, пусть приходят… … – он кокетливо подмигнул единственным глазом, – Но парней я не разрешаю, даже чтобы на пороге, а то знаю я вас, как это оно….  

Строгость на его физиономии боролось с гримасой сального удовольствия, так что, заканчивая внушение, он едва не облизывался.  

Личность Виталия Александровича не производила приятного впечатления, но квартира очаровала расположением: институт, в который Асе посчастливилось поступить, был в двух шагах. Удачным совпадением было так же соседство Лериной питерской приятельницы – Нинки Хлебцовой по прозвищу Хле. Как раз в это время она пристроилась в том же самом доме у своего фиктивного мужа: сестра его родила и нуждалась в няньке.  

Ну и, конечно, питерская экзотичность – изразцовая печь, лепнина и странно изогнутый коридор с окном, упирающимся в кирпичную кладку.  

Отрицательные стороны начали проявляться после вселения. Первым неприятным открытием были тараканы, точнее, их количество. Несмотря на то, что вдоль всех плинтусов было разложено какое-то белое снадобье, они плотно оккупировали кухню и не прочь были наведаться в комнаты. Ася боялась их панически.  

Второй сюрприз преподнесло воскресенье – Виталий Александрович обнаружил способность, пьянствуя в одиночестве, доходить до ловли потусторонних существ. Процесс сопровождался вскриками, подвываниями и топотом. Дверь комнаты не запиралась, но ее ручку удалось привязать шарфами к ножке шкафа – так было спокойнее.  

А в понедельник, придя с занятий, Ася застала Леру в меланхолическом настроении. До ужина обе сидели молча, уткнувшись в книги, и только после чая Лера заговорила чуть срывающимся голосом: 

– Аська…, слушай, ты не знаешь, как это выглядит, когда сифилис? Что-то там с кожей такое, еще должен быть какой-то шанкр….  

- Слава Богу, не знаю, а что? 

– Мне кажется, у меня эта гадость – Лерочка дернула плечом, и сделала жест, словно только что помыла руки и их не обо что вытереть. 

– С чего ты взяла? Откуда?  

– Откуда, откуда… – Ниоткуда! Пока ты ездила домой, я в мастерской жила у Светки, ну ты знаешь…, и там не было ванной. И один ее приятель, местный, родители уехали на дачу … ну, пригласил. Ты не поверишь, я готова была душу продать за горячую воду. Жертва гигиены, блин! – по лицу Лерочки проскользнула ее неподражаемая ассиметричная улыбка – чувство юмора не изменяло ей никогда.  

– Может все-таки не то? 

– Не то? Как не то? Вот, полюбуйся!  

На ногах розовели припухшие расплывчатые пятна. 

- Вчера было два, а сегодня вон сколько… 

– Может, съела что-нибудь? 

– Что съела? У нас только чай и макароны! Точно – оно: сыпь, потом шанкр, а потом нос отваливается….  

Волнующая беседа была прервана стуком в дверь.  

– Кто там? 

– Обезья-а-ана! – пропел медовый голосок.  

– А, Хле… – вяло отозвалась Лера.  

- Привет, привет! Чё это кислые такие? Сидите тут – я думала Вас дома нет, гуляете по хорошей погоде, вон солнце…  

– Уже нагулялись… 

Лерочка выложила свой жуткий диагноз.  

– А ну покажи – лицо Хле стало сосредоточенным, как у хирурга. Она уже четвертый год жила в столице. После беглого осмотра расхохоталась: 

- Сифилис! – она страшно мило морщила вздернутый нос – Ой, сейчас умру! Это ж надо выдумать! Да это клопы просто. Тебя что, никогда клопы не кусали? 

До Петербурга Лера жила в Покровске и с клопами дел не имела.  

– Ты уверена, что клопы?  

– Господи, ну точно – что я не знаю? Да они всегда в таких старых рыдванах живут.  

– А как же Аська? Она же тут, на этой же постели спит… и ничего.  

– Да ты посмотри на Аську, – Хле бесцеремонно ткнула пальцем – вон, вся бледная, тощая, как селедка, еще и меланхолик. Наверняка температура пониженная, а клопы только на температуру реагируют – 36, 6.  

Хле была кладезем житейского опыта.  

Осмотр кушеток подтвердил догадку – углы с изнанки густо чернели крапинами. Клопы – не сифилис, но радости тоже не доставляют. На следующее утро Хле притащила ромашковый порошок, от которого кровожадные твари должны были разбежаться.  

- Но не гарантирую, – предупредила она – Карбофос надежнее, только трудно достать.  

- У меня в общаге флакон остался. – Вспомнила Ася.  

- Если ромашка не подействует, привезешь, ладно?  

До общежития было часа полтора езды, если повезет с автобусом. Ася предпочла бы туда не ездить, но уже проговорилась…. 

Через пару дней Лера начала подозревать, что ромашка – слишком слабое средство. Но Ася еще надеялась, ведь ее, «меланхолическую селедку», клопы не беспокоили. Лерины напоминания про карбофос она игнорировала до тех пор, пока та не прибегла к крайней мере.  

Мало приятного – проснуться среди ночи от того, что тебе в лицо суют гнусное насекомое.  

- Вот, полюбуйся! А ты говоришь: «их нет, тебе кажется»… Я вообще не могу спать с этой мерзостью! Что тебе стоит съездить?  

- Ладно, ладно, я съезжу. 

- Сегодня? Пообещай, что сегодня! 

- Да, да, сегодня – обещаю. Только дай поспать, мне завтра к первой паре! 

Но поспать уже не удалось. Мысли хуже клопов лезли со всех сторон: темные и въедливые. Ася наконец ясно поняла – так больше нельзя. А как можно? И что делать? Бросать престижный институт и ехать в захолустный городишко, в хрущевку, к спивающемуся отчиму?  

«Господи, хоть бы кто-нибудь – старый, кривой, рябой – не важно, снял мне отдельную квартиру. Чтобы только ужинать без тараканов, и спать без клопов и без Лерки! Я же все равно никому, совсем никому здесь не нужна!» – эту необычную молитву Ася повторяла в разных вариациях до утра.  

- Ну так что, Вам нравятся эти копии Ци Бай Ши? – снова раздался голос у нее за спиной. 

- Да, но… – Ася с удивлением ощутила приступ куража: уверенность, что сейчас все пойдет, как по маслу. – Но…, боюсь, мне некуда их повесить. Я ведь живу в общежитии.  

Это была почти правда.  

Теперь Ася обернулась и увидела говорящего. Он был не то, чтобы толст, но массивен и как-то компактен, как добротное каменное изваяние. Круглая, коротко остриженная голова будто выточена из диорита: все на месте и ничего лишнего. Ровный нос украшали изящные очки. В нем было что-то от холеного кота, но глаза за стеклами больше напоминали рептилию. Говорящий был не один – рядом стоял молодой человек, составлявший ему полный контраст: худой, долговязый с растрепанной черной гривой. Его бледное лицо было скорее вылеплено из глины, причем мастером-экспрессионистом: крупные неправильные, но выразительные черты и небольшие, но на редкость живые и пронзительные глаза.  

- Такая красивая девушка и живет в общежитии! – Асина подача была отбита незнакомцем в очках с такой готовностью, что она смешалась: «Как-то слишком быстро все...» 

- Не такой редкий случай… – пробормотала она вслух.  

- Но, лучше его исправить. 

- Было бы неплохо. 

- По-видимому, студентка? – несколько свернул в сторону неизвестный. 

- Да. Училище имени Мухиной.  

- Н-да, помню это училище – двадцать пять лет назад там учились красивые девушки. 

- Двадцать пять? – Ася решила проявить любезность – Как Вы можете это помнить? 

- Ну, я еще и не то могу помнить – мне уже пятьдесят. 

- Я бы никак не подумала! Здоровый образ жизни?  

- Не то, чтобы здоровый, а… хороший. – Последнее слово было произнесено веско.  

Молодой человек все время молчал, но его взгляд Ася ощущала, как алый луч лазерного фонарика.  

За разговором дошли до угла Невского, который был занят уличными портретистами. Их стульчики, папки и треноги образовывали странную паутину, попав в которую неосторожный прохожий превращался в беспомощную неподвижную натуру.  

- Пожалуй, это не самое удачное место для обсуждения дел. – незнакомец в очках окинул лагерь портретистов взглядом Гулливера, случайно зашедшего на лилипутскую ярмарку. – Мне кажется нам нужно встретиться в более подходящей обстановке.  

- Можно – согласилась Ася.  

- Я думаю, это будет ресторан «Пулковский»: сегодня в девять.  

Но как раз этот вечер был занят у Аси поездкой за Карбофосом. Ее бывшая соседка по комнате, ставшая теперь безраздельной хозяйкой, обещала подъехать к восьми.  

- Боюсь, сегодня у меня не получится… – Ася замялась – Сегодня у меня есть одно важное дело. 

- Жаль. Боюсь, в другое время не получится у меня.  

- Может быть, все-таки можно найти другой день. 

- Я думаю, мы должны встретиться сегодня. 

- Но почему? 

- Не знаю, это ощущение… Сегодня удачное расположение звезд. А что у Вас там за дело? 

- Ммм… мне нужно съездить в одно место. Это далеко. Я должна быть там в восемь. 

- Ну, это пустяки! На такси за час можно доехать откуда угодно.  

Ася немного колебалась – юбка и свитер, которые были на ней, идеально подходили для поездок за Карбофосом. Времени, чтобы зайти на Кирочную и переодеться оставалось в обрез.  

- Ладно, хорошо, я возьму такси.  

- Ну вот и отлично! – господин в очках открыл толстый, крепкий бумажник, извлек голубую банкноту и протянул Асе. 

- Ох, ну зачем столько?  

- Да, берите же. 

- У меня есть деньги на такси.  

- Ну что Вы в самом деле? Какая-то неловкая ситуация! У меня просто нет более мелких денег.  

И купюра как-то сама оказалась в асиной руке.  

- Значит так, возьмете такси и просто скажете водителю, чтобы он ехал к «Пулковскому». Этот ресторан все знают. А там уже, когда приедете…  

Но Ася не могла слушать, она все еще колебалась: «Пулковсий... – ресторан, гостиница, номер, задаток взят, если же взят…, а утром… утром?» Ее растерянный взгляд упал на лицо молодого человека, и тут же на этом лице заговорщически мелькнула, как тень, улыбка джокера.  

- Нет, я так не могу! Простите, не могу.. – она торопливо сунула купюру в карман кожаной куртки незнакомца и быстро, не оглядываясь, полетела по Невскому вниз, в сторону Гостинки. И все-таки успела услышать у себя за спиной каменное: «Ну и зря!».  

Эта коротенькая фраза не отпускала ее до конца дня, да и дальше – много дней спустя она иногда всплывала в памяти, как мертвая холодная рыба.  

- Просто сделала глупость! – в голосе Льва Палыча слышалась досада: он не любил проигрывать.  

- Я сам нэ рад, что выиграл… – грузинский акцент, с которым Гия пытался бороться, выдавал волнение – Вот, она, девушка, которая не ведется на деньги, но она ушла! Она есть в этом городе, но она не достанется ни Вам, ни мне….  

- И думаю, в этом нам как раз повезло. – Лев Палыч устремил на Гию свой взгляд древнего ящера – От девушек, которым не нужны деньги, надо держаться подальше. Ты, вот, думаешь, что это скромница, а это гордячка. Ты думаешь, ей ничего не нужно, а у нее аппетиты побольше чем у валютной шлюхи. Та возьмет свои деньги и успокоится, а эта – нет, эта не успокоится, пока не получит тебя всего, с деньгами, с мыслями, со всеми потрохами.  

Гия только чуть дернул в ответ головой – то ли в знак согласия, то ли чтобы скрыть случайно и не к месту мелькнувшую на лице улыбку. Он был молод и еще не боялся любви.  

Однажды два друга Олег и Максим гуляли в заброшенном парке. Настроение было хорошее. Стояла прекрасная погода. Ярко светило солнце, и они шли, весело смеясь.  

- Это что такое? – воскликнул Максим. Олег посмотрел и увидел большую темную лужу. Она была похожа на черное зеркало.  

- Вчера этой лужи не было, – заметил Максим. Олег подумал, что это мазут и решил измерить глубину палкой. К удивлению, палка дна не доставала. И вдруг, в луже появилась воронка, которая стала затягивать ребят. Они не знали, как долго кружились в чёрном вихре, но когда опустились на землю, повсюду были сумерки. Друзья поспешили домой. Они хотели поиграть у Макса в компьютер. По пути к дому ребята увидели что-то странное – кошка бежала за собакой и рычала. Друзья подошли к дому и снова удивились. Дом стал другого цвета. Раньше он был голубым, а теперь сделался темно-серым. 

Когда вы успели перекрасить дом? – спросил Олег. 

- Сам не знаю, – сказал Максим. Он подошел и постучал. Дверь открыла Ирина Петровна, мать Максима. 

- Где вы были? – закричала она. 

- Мы попали в чёрный вихрь и долго не могли выбраться, – испуганно прошептал Максим.  

- Сейчас я вам такой вихрь устрою! – грозно произнесла мама Максима. Никогда раньше ребята не видели Ирину Петровну такой злой. Вдруг она замерла, глядя куда-то в сторону. Друзья обернулись и увидели двух мальчишек очень похожих на них. Только одежда и причёски были совсем другими, а в руках они держали игрушечные автоматы.  

- Что-то здесь не то, – шепнул Олег Максиму на ухо, и они бросились бежать. Не сговариваясь, друзья побежали в парк. Уже почти стемнело. Прохожие на улице смотрели на ребят, и провожали их долгими взглядами. Прибежав в парк, они стали искать ту странную лужу, с которой всё началось. Но всё оказалось напрасно. Лужа исчезла. Неподалеку от того места, гулял старик с маленькой девочкой. Ребята, подойдя к ним спросили: 

- Вы не видели большую чёрную лужу?  

Но старик только покачал головой в ответ. А жующая жвачку девочка, пыталась что-то сказать, но открыв рот, из него раздалось только мычание. Сильно уставшие и голодные друзья залезли под ветви большого дерева и уснули.  

Когда они проснулись, уже светило яркое солнце. Ребята осмотрелись и увидели возле ног стадо крохотных слоников. Вдали медленно ползла улитка размером с гору.  

- Куда же нас занесло? – вздохнул Максим. Очень хотелось есть. Они обошли много магазинов, но все были закрыты. От досады Макс даже постучал в дверь одного из них. 

- Ну чего расшумелись? Уходите!  

Друзья огляделись, но не смотря на позднее утро, на улице никого не было. Из-за угла показалось лицо в маске грабителя. 

- Мы решили перекусить, но почему-то все магазины закрыты! – сказал Олег. 

- Вы что, парни, с Луны свалились? Какие же магазины будут работать ночью? – рассмеялся грабитель. 

- Ночью? Да уже скоро полдень! – возмутился Олег. Грабитель задумчиво почесал голову. 

- А вы точно не с Луны? – подозрительно спросил он. Ребята решили рассказать ему о своих злоключениях. 

- Кажется, я понял, что с вами случилось. Вы к нам попали из антимира, и теперь вам кажется, что здесь всё наоборот. 

У друзей было своё мнение, кто тут из антимира, но спорить не стали. 

- Можете не сомневаться, – добавил преступник, – Я два года провёл в казематах с одним сумасшедшим ученым, который изучал антивещество. Если хотите вернуться в родной мир, то вам к нему. 

Он сейчас фокусником подрабатывает.  

Потом грабитель вскрыл дверь магазина и вошёл во внутрь. Друзья решили понаблюдать за ним. Человек в маске взял воду, печенье, шоколад, и пошел к выходу. 

- Держите! – сказал грабитель и протянул угощение. Ребята забрали пакет. Деньги он с них брать не стал, хоть мальчики и предлагали.  

- Если захотите меня найти, спрашивайте Жору, – на прощание сказал грабитель, – Меня здесь каждая собака знает.  

Идя по улице, ребята через некоторое время увидели афишу. На ней фокусник делал магические пассы над большой чёрной лужей. Внизу была надпись: «Чёрные дыры чародея Катулахауса». Олег с Максом сразу поняли, что им обязательно нужно попасть на это представление. Вечером они пришли на выступление фокусника. Он был очень высок. Белый чародейский костюм выглядел таинственно и пугающе. Из небольшого флакона Катулахаус вылил на стол чёрную вязкую жидкость. Лужа забурлила и из нее вылетела стая летучих мышей. Фокусник плеснул жидкость на стену. 

- Найдутся ли в зале смельчаки, готовые пройти через магический портал? – воскликнул маг. В чёрной жиже появилась воронка, в центре которой стали заметны очертания какого-то пейзажа. 

- Можно нам? – крикнули Олег и Макс хором. Конечно же они думали, что попадут домой. Но не тут –то было. Как только они запрыгнули в дыру, тут же оказались в каком-то доисторическом лесу. Везде ходили страшные ящеры разных видов. Один из них заметил незваных гостей и, пронзительно заревев, бросился на мальчиков. Сильные руки подхватили их и вытащили из портала. Зал гремел аплодисментами. 

- Браво! – кричал волшебник, – Вы очень смелые юноши! 

Олег с Максимом сели на свои места. После окончания представления, друзья подошли к магу и рассказали о своей беде. Волшебник опечалился. 

- Это моя вина, – сказал он, – Я экспериментировал с порталами в том заброшенном парке. И вы, вероятно, успели проскочить, когда я был в вашем мире. 

- Вы поможете нам вернуться? – спросил Максим. 

- Конечно! – волшебник взял колбу, – вылил ее содержимое на пол. Через возникшую дыру почти ничего не было видно. 

- А это точно наш мир? – неуверенно спросил Олег. 

- Разумеется, – сказал чародей, – просто там ночь. 

Олег прыгнул первым. Упав, он обо что-то больно стукнулся, и через секунду понял, что это человеческие кости. К стенам тоже были прикованы скелеты. 

- Беги! – успел крикнуть Олег своему другу. Максимка рванул в сторону, а рассерженный маг побежал за ним. Вскоре дыра затянулась, и Олег оказался в тёмном подземелье совершенно один. 

Часы тянулись невероятно долго. Сначала Олег проверял на прочность железную решетку, потом изучал камеру, в надежде найти лазейку, потом просто сидел и размышлял, перебирая всевозможные варианты побега. 

- Привет, – услышал он детский голос. Выглянув в коридор, Олег увидел еще одну камеру напротив своей. За решеткой стояла девочка лет семи, та самая, которую они с Максом видели в парке. 

- Меня зовут Машей, – продолжила девочка, – Я тебя знаю. 

- Я тоже тебя знаю, – сказал Олег. Маша нахмурилась. В больших, голубых глазах заблестели капельки слез. 

- Этот старикан – злой колдун! Он меня через чёрную лужу протащил. И жвачку заколдованную дал, от которой я только мычать могла! 

- Ты знаешь, для чего он похищает детей из нашего мира? – спросил Олег. Девочка закивала, и чуть высунувшись из решетки, очень быстро заговорила полушепотом: 

- Я подслушала разговор охранников. Колдун таскает детей не по своей воле. Он исполняет приказы. 

- Чьи приказы? – не понял Олег. 

- Великих правителей Антимира, – со значимостью проговорила девочка.  

- А им зачем? 

Маша опустила глаза и вздохнула. 

- Кажется, из детей они делают энергию. Охранники говорили про какой-то реактор, куда отправляют украденных девчонок и мальчишек. 

Олег потерял дар речи от возмущения.  

- Ну и ну! – только и сумел потрясённо проговорить он. Вдалеке послышались приближающиеся шаги. Маша отпрянула от решетки. По белому балахону и черной бородке Олег без труда узнал Катулахауса. Дверь открылась. Олег осторожно вышел из камеры. Подходя, маг окинул его цепким взглядом. 

- Иди за мною, мой юный друг, – произнес он с усмешкой.  

После пропахших гнилью и сыростью казематов, было приятно снова оказаться на свежем воздухе. Светило солнце. Олег шёл рядом с чародеем, поглядывая по сторонам, и попутно прикидывая – куда лучше пуститься бежать. Вокруг были одни скалы. За одной большой каменной глыбой Олег заметил притаившееся существо. Оно следило за ними, злобно сверкая хищными глазками. Чародей резко вскинул руку. Сорвавшийся с кончиков пальцев сгусток энергии разнес глыбу на куски, превратив существо в бесформенную лепешку. Олег решил на время повременить с побегом, и выведать из колдуна что-нибудь полезное.  

- Куда мы идем? – спросил он у мага. 

- Мы направляемся во дворец, – ответил тот, – Тебе выпала счастливая возможность улицезреть величайших правителей нашего мира! 

- А для чего? 

Колдун нахмурил брови. 

- Они решат твою участь!  

- А почему они приказывают похищать именно детей? – не унимался Олег. 

Катулахаус помедлил с ответом. 

- Ты знаешь, из чего возникает больше всего энергии? – в свою очередь спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил, – Из реакции между материей и антиматерией. А самая качественная энергия, которая используется, к примеру, в магии, получается из детей четырех-семи лет.  

- А как они… 

-Ну хватит уже!!! – перебил маг. В ушах звенит от твоей болтовни! 

Остальную часть пути шли молча. По дороге Олег видел немало разных животных, с виду обычных, однако вели они себя совсем иначе. Особенно, ему понравились косяки рыб. Рыбки могли обходиться без воды, и плавали прямо в воздухе.  

Вскоре чародей с мальчиком подошли к дворцу. Это было невероятных размеров строение. У основания оно занимало территорию целого городского района, а в высоту в несколько раз превосходило любую гору.  

Поднявшись на лифте, Олег и колдун очутились в огромном зале. Внизу полукругом стояли люди. А на десятиметровой высоте находилось ложе, в котором восседала пятерка «величайших правителей» Антимира. Присмотревшись внимательней, Олег ахнул. 

- Это же дети! – воскликнул он. 

- Разумеется, – подтвердил Катулахаус, – Кто кроме детей может принимать мудрые решения? 

На вид правителям было от шести до девяти лет. Некоторые из них ели фрукты. Слуги подносили молочные коктейли и сок. 

Посреди зала стоял толстый лысоватый мужчина в мантии. Он что-то зачитывал по бумажке. Струйка пота стекала по его виску. Один из мальчишек запулил в него косточку от персика и захихикал. После доклада, заговорила девочка, которая сидела в центре ложа и выглядела постарше остальных: 

- Спасибо, Ваше Величество. Мы рады, что вы оплатили все счета за магическую энергию. Надеюсь, что и в следующем месяце королевство Мештанада будет так же добросовестно выполнять свои обещания. 

На радостях король так раскланялся, что чуть не расшиб лоб о мраморный пол дворца. Ему на смену вышел другой докладчик в дорогих одеждах. Он тоже что-то долго и нудно читал, однако ему повезло не так, как его предшественнику. Королевство Заливия не смогло собрать всю сумму, и «мудрые правители» пообещали, что отключат его от всеобщей энергосистемы до полной выплаты долга. Когда все короли покинули зал, в центр вышли Олег и Катулахаус. 

- Величайшие правители, – обратился маг к скучающим детишкам, – с прискорбием хочу рассказать об одной случайности, которая произошла в мою последнюю вылазку. Пока я занимался отловом, в наш мир проникли два существа человеческого вида. Дети. Мне удалось поймать одного из них, однако второй скрылся. 

Правители недовольно взирали то на мальчика, то на чародея. 

- Это плохо! Очень плохо, Катулахаус! – писклявым голосом проговорила девочка лет шести, – Тебя нужно наказать! Будешь показывать фокусы еще и на детских утренниках! 

- Только не это! – простонал маг, – Может опять в казематы? 

Маленькая вреднючка скривила перемазанные шоколадом губы. 

- Нет уж! Будешь в детских садиках вместе с клоунами выступать! 

- Класс! – загоготал рыжий «правитель» в конопушках. 

Чародей совсем сник. 

- Эй! А со мной что? – крикнул Олег. 

- В реактор! – усмехнулся мальчуган, который пулялся косточками. Девочка в центре ложа покачала головой. 

- Он старше. По возрасту не подходит. Энергия будет не очень хорошей. 

- Не будь такой щепетильной, Элайза, – возразил ей мальчик в очках с золотой оправой, – Продадим в Афрамбию. Для пещерной магии местных шаманов любая энергия подойдет. 

Остальные «правители» согласно закивали. 

Реактор находился в глубоком подземелье под дворцом правителей. Именно туда и повел чародей своего пленника. 

- Лучше смерть, чем такое унижение! – сокрушался маг, – Неблагодарные! Кто они?! Всего лишь жалкие потомки тех, кого я научил пользоваться безграничной мощью реактора! 

Подземелье простиралось на несколько километров. В нём находился огромный котлован, из которого струилось призрачное сияние. Внутрь спускались кабели. Вокруг торчали каменные столбы, испещрённые магическими символами. Высокие своды подземелья терялись во мраке. 

- Ну, вот и пришли! – сказал Катулахаус, отпирая железную клетку,- Немного посидишь тут. Скоро придут правители и начнут обряд для призыва Лефауна. 

- Какого еще Лефауна? – не понял Олег. 

Маг загадочно улыбнулся. 

- Лефаун это существо, в утробе которого и происходит реакция между материей и антиматерией. Собственно, его брюхо и есть реактор. 

Олег поежился. 

-Тысячу лет назад, мне, с моими собратьями, удалось поймать и приручить это удивительное создание! – с гордостью произнес чародей. 

- Круто! – съязвил Олег, – А теперь ты отправишься показывать фокусы в детском садике. 

Каталахауса передёрнуло от злости. Он с лязгом захлопнул дверь клетки, и ни чего не ответив, ушёл. 

Следующие несколько часов мальчишка тревожно дремал. Полноценному, здоровому сну мешали детские крики и плач из соседних клеток. То, что ему удастся сбежать, Олег не сомневался. «Максимка же сбежал, и я смогу» – думал он. Поэтому мальчик решил пока отдохнуть и набраться сил. Через какое-то время послышалось бряцание ключей и скрежет открывающегося замка. 

«Пришёл, гад!» – невесело подумал Олег. Он открыл глаза и обомлел. Это был не чародей. 

- Долго же тебя пришлось искать! – сетовал Жора, – Выходи быстрее, пока сюда Катулх не вернулся! 

Из-за могучей спины грабителя вышел Максимка. 

- Ну что, Олег, думал – я тебя брошу? 

Он порылся у себя за пазухой.  

- А теперь – самое главное! – Макс вытащил флакон с черной жидкостью, -Та-да-ам!!! Мы побывали в лаборатории чародея, и теперь в любой момент можем вернуться домой! 

От радости Максимка едва ли не пританцовывал. Он протянул флакон другу.  

- Ну давай же! Открой портал из этого безумного Антимира! 

Олег медлил. Он тоже был очень рад, но что-то ему мешало выполнить просьбу Максима. И этим «что-то» был детский плач за спиной. 

- Помогите! Выпустите нас! Пожалуйста! – послышались из клеток жалобные голоски. Олег посмотрел на Макса. Тот всё понял без слов. 

- Жора, – позвал он грабителя, – остальные клетки сможешь открыть? 

Вор с сомнением посмотрел на детишек. 

- Это опасно, – сказал он, – Времени в обрез. Но я же преступник, а значит должен помогать людям! 

Жора начал один за другим вскрывать замки, а друзья, тем временем, помогали детям быстрее выбираться из клеток.  

- Вам помочь? – услышали они властный голос Катулахауса. Колдун стоял в нескольких шагах, и его взгляд не предвещал ничего хорошего. 

- Катулх! Это же я, твой кореш. Помнишь меня? – неуверенно улыбаясь, проговорил грабитель. 

Чародей небрежно отмахнулся от него, как от мухи. Какая-то невидимая волна отшвырнула Жору на десяток метров, разметав всё на своём пути. Он, как снаряд залетел в клетку, несколько раз вместе с ней перекувыркнулся, и там затих. 

Потом, та же незримая сила оттеснила детей к обрыву. Чародей вылил жижу из склянки. Из портала начали появляться правители Антимира. Края чёрных одеяний с золотыми узорами волочились по полу. Капюшоны почти полностью закрывали лица. Разведя руки в стороны, Катулахаус звучным голосом прокричал: 

- О, Великий Лефаун! Мы приготовили для тебя жертву! Прими же её! 

Правители в рясах завели какую-то странную, заунывную песню. Их звонкие голоса то пели в унисон, то разбегались по разным октавам и нотам. Непонятные слова сплетались в диковинные образы. А мелодия заставляла волноваться и трепетать. Внезапно кабели, свисающие с обрыва, зашевелились. Послышался рокот, похожий на далекие раскаты грома. Детишки возле пропасти испуганно встрепенулись. Правители продолжали петь. Гул всё нарастал, а свет становился ярче. И вот из пропасти поднялось огромное щупальце. Оно было чёрным и гладким, чем-то похожим на хвост электрического ската. К концу был прикреплен длинный кабель для скачивания энергии. Вслед за первым щупальцем стали появляться и другие. Через несколько секунд Лефаун предстал перед человечками во всем своем страшном великолепии. Он был похож на какого-то невероятно чудовищных размеров фантастического моллюска. Сверкающие белые крапины светились на нём, как яркие звезды на черном небе. Змееподобные щупальца извивались. К каждой из них был прикреплен кабель. Каталахаус упал перед Лефауном на колени. 

- Прими жертву, Великий Лефаун, в знак преклонения перед твоим могуществом! 

Правители посматривали на мага с брезгливым презрением. Детишки кричали и плакали. 

- Мы ещё можем уйти, – шепнул Максим своему другу. 

- Я знаю, – спокойно ответил Олег. 

Черные щупальца потянулись к детям. 

- Возьмитесь за руки! – крикнул Макс. Ребятишки тут же последовали его совету. Чудище подхватило детишек, и разом закинуло их в огромный рот. Макс изловчился и ухватился свободной рукою за зуб монстра. Другой рукой он держал цепь из детишек, чтобы те не соскользнули с языка в глотку. Одновременно, тот же трюк проделал и Олег, только с другим зубом. Друзья притянули к себе остальных детей. Немедля ни секунды, Олег выдернул из флакона пробку, и выплеснул всю жидкость прямо на язык чудовища. В языке Лефауна тут же начала появляться дыра, через которую просматривалась густая трава зеленого луга. 

- Быстро прыгайте! – закричал Максим,- Дыра скоро закроется! 

Друзья помогали детям спрыгивать в свой мир, а сами всё больше понимали, что до них очередь не дойдёт. В последней девочке Олег узнал Машу. Она еле протиснулась в сузившийся портал.  

- Присмотри за детьми! – крикнул Олег ей в след. Поднявшись с земли, девочка помахала ему рукой. 

- Хорошо! Спасибо! – услышал он далёкий голосок, прежде чем дыра полностью затянулась. 

Оставшийся без обеда Лефаун, взревел от досады, разинув свою зубастую пасть. Олег с Максимом только этого и ждали. Они спрыгнули на ближайшее щупальце, и крепко ухватившись за него, скатились вниз. 

- А это покруче, чем на «американских горках»! – восхитился Максимка. Чародей не поверил своим глазам. Никогда за тысячу лет не происходило ничего подобного. 

- Убей же их! – крикнул правитель в очках.  

Катулахаус выпустил несколько смертельных зарядов, но мальчишки ловко увернулись от них. 

- Он даже попасть не может! – возмутилась самая мелкая правительница. 

- Если опять промажешь, – крикнула она магу, – то до конца жизни будешь выступать клоуном в цирке!!! 

Услышав это, чародей вздрогнул. Прежде, чем выпустить очередной заряд, колдун долго целился. Магический шар сошёл с его кисти, и полетел за Олегом. Мальчик побежал, но потом, споткнувшись о кабель, упал. Он в ужасе оглянулся. Шар неумолимо приближался, но в паре метрах от Олега, слегка изменил свой путь, и вместо мальчика поразил щупальце Лефауна. Громоподобный рёв сотряс подземелье.  

Щёлк! – лопнул крепившийся к раненой конечности кабель. Чародей улыбнулся какой-то странной улыбкой, и в следующий миг гигантское щупальце обрушилось на него. 

Все застыли в оцепенении, не проронив ни звука. 

Щёлк! Щёлк! Щёлк! – защелкали кабели, отлетая от других конечностей. Неописуемый ужас застыл на лицах правителей. Они начали пятиться. Максимка дернул Олега за руку, и они вместе побежали, как можно дальше от освободившегося монстра. Лефаун, тем временем, оттолкнулся и взмыл вверх. Он с легкостью проломил свод подземелья, а затем стал разрушать и остальные перекрытия, преграждавшие ему путь к свободе. Через несколько минут от величественного дворца остались одни руины. Снаружи была ночь. Лефаун поднимался всё выше. Чёрный окрас с белыми крапинами придавал ему сходство со звёздным небом. А когда он набрал высоту и лёг в дрейф, стал очень похож на закрученную в спираль галактику. 

Только потому, что дворец от полёта Лефауна разрушался больше наружу, чем внутрь, ребята в подземелье нисколько не пострадали. Максим нашел клетку с грабителем и помог ему выбраться. 

- Кажется, я пропустил много интересного, – проговорил Жора, потирая ушибленную голову, – Вы теперь сразу домой отправитесь?  

Друзья сникли.  

- Нет больше флакона, – вздохнул Олег. 

Жора расплылся в улыбке. 

- Вы что, ребята, думали, что я из лаборатории для вас только один пузырёк прихвачу? – и он вытащил из кармана ещё один флакон с чёрной жидкостью. Неподалёку послышались стоны. 

Друзья увидели в куче мусора «великих правителей» и решили подойти к ним.  

- Всыпать бы им, на всякий случай, – задумчиво предложил Максимка, – Для профилактики. 

- Не бейте нас! Пожалуйста! – захныкал любитель покидаться персиковыми косточками. Маленькая девочка заплакала. Остальные тоже были готовы зареветь. На деле правители оказались жалкими трусами. Олег, перетащив пару балок, помог выбраться из кучи сначала шестилетней девочке, а потом Элайзе. 

- Вы считали себя Властелинами Мира? – спросил он. Не зная, что ответить, Элайза захлопала ресницами. Олег помотал головой. 

- Вы просто дети…- произнес он и ушёл. 

Когда ребята вернулись домой, то сильно удивились, узнав, что их приключения заняли в этом мире всего два часа. Друзья поужинали у Максима. Ирина Петровна угощала их разными вкусностями.  

- Как прогулялись? – спросила она у мальчиков. 

- Ничего особенного, – будничным тоном ответил Макс, – Слазили в Антимир, победили его жадных правителей, злого чародея и гигантского монстра. 

- Ну да, конечно, – шутливо улыбнулась Ирина Петровна, подавая сладкий пирог, – Судя по вашей грязной одёжке, так и было! 

Вечером, друзья сидели на скамейке возле дома и долго молчали. 

- Представляешь, – наконец проговорил Макс,- 

мы с Жорой обыскали то место, где щупальце упало на Катулахауса, но даже следов чародея не нашли. Зато там была разбитая склянка из под жижи. Я думаю, маг специально отпустил Лефауна. Ему надоело прислуживать капризным детям в том мире, и он перебрался в другой. 

Олег, молча, кивнул. Он смотрел в небо и представлял там, похожее на галактику существо, медленно плывущее среди звёзд. 

101. 

О да, научил уму кум! Уличу – а надо? 

102. 

Яне фол! Амулета телу мало, Феня! 

103. 

Оле, о да! Но Вере дерево надоело. 

104. 

Снова март, рама – вон-с! 

105. 

Мама, Дима нищ – не женщинам и дамам! 

106. 

А ведь лажа! Нине Ленина жаль, дева! 

108. 

Ого дух! Лис – он ежа даже носил худого! 

109. 

Во! Наловите, дети, воланов! 

110. 

Те Але: 

- До дури травку – квартиру доделает!