Двор до отказа был забит орущими и перебегающими с места на место детьми. Девчонки, представленные мне как «твоя группа», только косились на меня – они жили своей, неведомой мне жизнью, в которой мне уже не было места. На всех нас надели одинаковую одежду, и, оттягивая казенные шорты подальше от себя за потертую резинку, я вдруг поняла, что за что-то жестоко наказана. С момента отъезда родителей прошло не более часа, и я с ужасом поняла, что мой дом теперь тут. Неожиданно ко мне подошла самая бойкая из «нашей группы» и ткнула меня локтем.
– Ну что сидишь, как побитая? Пошли со мной.
Родители с детства учили меня «никогда никуда не ходить с посторонними», но сейчас, когда они сами меня бросили, «посторонние» стали частью моей новой жизни. И я пошла.
«У вашей дочки проблемы с коммуникабельностью, – строгая тетка в очках сидела за столом и постукивала ручкой по кипе бумаг. – Вы этого не замечали?» Мои родители молча смотрели на меня, и я чувствовала себя кругом виноватой. Что такое «коммуникабельность», я понятия не имела. Видимо, это какая-то болезнь. «Вы слишком ее опекаете. Девочке уже 11 лет. Советую отправить ее к своим сверстникам – она побудет вдали от вас, и все наладится».
– Побежали, только тихо!
Девчонка поволокла меня за руку в здание, постоянно озираясь и прикладывая палец к губам. Мы забежали в какой-то кабинет, и я замерла на пороге, увидев там телефон. Девчонка подняла трубку, набрала номер и стала весело верещать, сразу забыв о моем существовании. Дав отбой, она протянула трубку мне:
– Звони своим. Только быстро!
Кроме родителей, других «своих» у меня на тот момент не было, и я быстро набрала домашний номер. Трубку взяла мама.
– Мама, заберите меня отсюда.
Девчонка расхохоталась, голос мамы задрожал.
– Что случилось?..
– Ничего, ма… Заберите меня.
Девчонка, видимо, решив, что это – пустой разговор, потребовала заканчивать, и я покорно положила трубку. Мы помчались назад, и через пару минут слились с остальными, как ни в чем не бывало. Возле меня возникла худая долговязая девица – про себя я стала звать ее Жердь.
– Будешь спать с ней? Никто не соглашается.
«С ней» означало толстую девицу, сидящую на скамейке и беспрестанно болтающую ногами.
– Буду, – сразу ответила я, хотя не совсем поняла, что от меня требуется. В благодарность за то, что меня вообще кто-то заметил, я была готова на все.
Когда нас развели по спальням, Жердь снова возникла передо мной.
– Вот твое место.
Комната представляла собой сплошную череду кроватей. Одни кровати стояли особняком, а другие – впритык друг к другу. Девчонки бросились выбирать себе лучшие места. «Мое место» оказалось продолжением двуспальной кровати.
– Нет! – отпрянула я, завидев, как толстая девчонка улеглась на свою половину.
Спать с кем-то в одной кровати? Это же ненормально. Это невозможно! Я взяла свой рюкзак и попятилась назад.
– Ты же согласилась! – Жердь пошла на меня. – Ложись, других мест нет!
– Оставь ее! – Девчонка, которая повела меня звонить, неожиданно встала между нами. – Ты где хочешь спать? – обратилась она ко мне.
– Можно здесь? – У окна стояли две обособленные кровати, на одной из которых уже кто-то расположился, а другая была пуста. Эти места были очень неудобными, зато по обе стороны пока свободной кровати стояли две тумбочки, надежно отгораживающие ее от всех.
– Ладно, давай…
Я залезла под одеяло и вдруг увидела эти окна – окна спальни, на которых были решетки. Я всю ночь не отрывала от них взгляд, позорно плача и боясь дышать….
Утром я проснулась от того, что на меня кто-то смотрел. Это была девчонка с соседней кровати – той, что прямо под «тюремными» окнами.
– Ты чего не спала всю ночь? Ревела?
– Нет, – быстро ответила я.
– А я ревела…
Оказалось, реветь – это не так уж и позорно. Мои губы снова задрожали, и я хотела уже что-то сказать, как в спальню вошла женщина в белом халате и раздала всем термометры. Я стала звать ее Белый халат.
– Зачем это? – увидев термометр, я не на шутку испугалась.
– Это же Санаторий! Ты что, с Луны свалилась? – Соседка привстала на кровати.
– Какой еще санаторий?! Тут что, все больные?
– Да нет, не все! – рассмеялась она. – Просто сюда посылают по назначению врача. Тебя врач послал?
Я вспомнила про женщину в очках, постукивающую ручкой по столу.
– Ты не знаешь, что такое "проблемы с коммуникабельностью"? – спросила я Соседку.
Она испуганно замотала головой и почему-то отстранилась от меня еще дальше к решеткам.
Через десять минут Белый халат вернулась. Она обошла всех, кроме нас двоих. Мы лежали в самом конце комнаты, и она нас даже не заметила.
– Почему у нас не взяли? – спросила я Соседку и вытащила свой термометр. 36.6.
– Лежи тихо, – скомандовала она, хотя все остальные уже прыгали на кроватях и что-то кричали.
Когда все оделись, влетела Белый халат.
– Это что такое?? Где два термометра??
Я протянула ей свой.
– Этот?
– Почему вы их не сдали??
– Вы же сами не подошли… – захлебнулась я в ее крике.
– На кровь!
Нас с Соседкой потащили на анализ крови. Белый халат всем сказала, что мы специально стряхнули термометры, потому что наверняка у нас инфекция, и мы больны. Девчонки натянули шорты и, не смотря на нас, молча вышли «на прогулку». Мы с Соседкой оказались в каком-то кабинете.
«Анализ крови» – это было больно и страшно. Палец с приклеившейся к ранке ватой еще болел, когда мы понуро шли к своей группе. Наших мы нашли в беседке, стоящей посреди зеленой поляны. Я подумала, что с нами никто не станет разговаривать, тем более что там сидела какая-то женщина в таком же белом халате и руководила всем. Я назвала ее Смотрительницей. Девчонки нас и правда не замечали, но когда Смотрительница отвлеклась, скопом бросились к нам.
– Ну, вы даете! Чего термометры-то спрятали?
– Да она сама не подошла!..
– Да ладно! Молодцы!
Неожиданно я поняла, что сделать что-то из ряда вон выходящее не так уж плохо, но не успела додумать свою мысль, как снова появилась Смотрительница. У нее на табличке, прицепленной к халату, была длинная фамилия, начинающаяся с «В», которую я никак не могла прочитать, но мне этого почему-то очень хотелось.
– Знакомимся! – громко хлопнула она в ладоши. – А потом разучим песню про наш Санаторий.
«Песню про Санаторий» должны были учить наизусть все приезжающие. Мне удалось запомнить лишь пару фраз, но хорошо, что в общем хоре никто этого не заметил. Наконец, Смотрительница произнесла:
– А теперь отдыхаем!
Сначала я не поняла смысла команды «теперь отдыхаем». Но оказалось, что это означает, во-первых, отсутствие самой Смотрительницы, а во-вторых, неожиданную свободу в пределах зеленой поляны, хоть и тоже огороженной высокими решетками. Смотрительница пошла к корпусам Санатория, а наши девчонки тут же сгрудились и начали хихикать. Хихикать мне было не с кем, и я ушла далеко в глубь поляны. Повсюду была удивительная трава. Высокая и зеленая. Я легла в нее и поняла, что меня сейчас никто не видит. Я лежала в ней, разговаривала сама с собой, рассматривала букашек, иногда поднимая голову, но в основном любовалась на длинные травинки, ощущая себя абсолютно ничьей и потому, видимо, счастливой. Я разыгрывала какие-то сценки, произносила монологи, выныривая и снова погружаясь в свою траву, пока не наткнулась на чьи-то туфли.
– Что ты тут делаешь??
Это была Смотрительница.
– Ничего, лежу…- мне стало стыдно за то, что она могла подсмотреть или подслушать один из моих монологов, обращенных неведомо к кому.
– Идем! – сказала она, увлекая меня к беседке.
Когда после обеда мы вернулись в спальню, пришла Белый халат. Мы с Соседкой напряглись, но на этот раз ей было не до нас.
– Это новенькие! Принимайте!
Новенькими оказались рыжие веснушчатые близняшки-дылды. Я стала звать их Жирафами. Свободными у нас остались только три кровати – самые неудобные, посреди спальни, – которые никто не захотел занимать. Сестры-близнецы сбросили одежду и, подойдя к двум кроватям посередине, сразу улеглись на них. Тут я услышала свое имя и то, что ко мне приехали родители.
Я бежала по уже знакомой тропинке, но не к беседке, а к воротам. Там тоже оказалась беседка, но дальше этой зоны вход родителям был воспрещен. Я с плачем бросилась к маме.
– Увези меня!
Мама и папа переглянулись. Они начали меня о чем-то медленно расспрашивать, совсем как больную, а я твердила только одно «Увезите… Увезите меня отсюда…». Через несколько минут мы оказались в кабинете Директрисы Санатория.
- В первый раз это бывает, – говорила она. – Девочка не привыкла. Будет большой ошибкой, если вы ее сейчас заберете… У нас прекрасные условия, профилактическое медицинское наблюдение… Она среди своих…
Я слышала все это сквозь какую-то глухую пелену. Тут появилась Смотрительница.
– Она все время лежит в траве… Совершенно не общается со сверстницами…
Тут я четко осознала, что она – мой первый в жизни враг. Я решила мстить Смотрительнице и лежать в траве даже тогда, когда она этого не позволяет. В этот же день я ушла в траву при первой же возможности и пролежала там до тех пор, пока нас не погнали в столовую.
После посещения столовой мы снова оказались в беседке. «Песню Санатория» уже учить не пришлось, и я хотела улизнуть в свою траву, как ко мне подошла Девчонка, которая меня повела звонить в первый же вечер.
– Ну, чего ты? – непривычно мягко, но придавая лицу равнодушное выражение для остальных, спросила она.
– А что?
– Чего ты там все время лежишь? – ее взгляд вдруг стал дерзким и серьезным. – Ты знаешь, сколько твои родители за тебя заплатили? Это же элитный Санаторий! Я тут уже третий год. Мои еле собирают деньги на то, чтобы я оставалась тут каждый год на две смены. Меня уже все знают… И потом, у меня больные легкие …
– Третий год?! – Я сразу поверила, что она точно больна. – Тут же везде решетки... И анализ крови…
Девчонка рассмеялась, напрочь забыв про свои больные легкие.
– Дурочка! Это же лучший детский санаторий в республике! И знаешь, сколько это стоит?
Я не знала и обреченно села в траву
– Значит, ты – завсегдатайка? – выпалила я.
Девчонка-завсегдатайка расхохоталась снова.
– Пошли!
Я безропотно пошла за ней к остальным. Новоприбывшие Жирафы уже вовсю смеялись, сразу найдя со всеми общий язык. Когда они открывали рот, от них мерзко пахло, и все хоть и воротили носы, но почему-то с ними разговаривали.
Тут подошла Смотрительница и куда-то позвала всех нас. Мы шли за ней, пока не оказались на огороженной баскетбольной площадке. Девчонки бросились бежать наперегонки до противоположной сетки, а я так и застыла, потому что не могла оторвать глаз от баскетбольных мячей – ярких и огромных. Их было, наверное, штук 20, и их рассыпали по всей площадке. Я быстро взяла один из мячей и прижала его к груди, присев на корточки в уголке. На ощупь он был шершавый, я погладила его и снова обхватила двумя руками. Мяч был такой красивый, что мне ужасно захотелось взять его с собой. Девчонки уже вовсю бегали и бросали свои мячи в корзины, а я все сидела, рассматривая свое сокровище. Тут я, скорее, почувствовала, чем увидела, что произошло. Жердь с криком «А ну отдай!» с силой ударила по мячу и выбила его у меня из рук. Она уже собралась убегать, как я схватила ее за шорты. Жердь отбивалась и пыталась освободиться, не выпуская из рук мяча. Девчонки бросили свою игру и остановились, наблюдая за нами. Я держала ее мертвой хваткой. Через пару минут Жердь поняла, что сопротивляться бесполезно, развернулась и швырнула мяч прямо мне в лицо:
– Да подавись ты!
На минуту мне показалось, что все остановилось. Лица, мячи – все замерло для меня. Лицо горело, а на глаза от боли навернулись слезы, которые я силилась сдержать, изо всех сил сжимая губы. Наконец, я встала и пошла прямо на Жердь. Она расхохоталась, но, увидев мое выражение лица, отбежала и спряталась за одной из Жирафов. Мне удалось изловчиться и схватить Жердь за майку, но когда я занесла руку перед ее лицом, кто-то сильно схватил меня за запястье.
– Прекратить!!
Смотрительница оттащила меня и, обидно толкая в спину, выставила за площадку. Она хотела накричать, но, увидев мое испачканное мячом лицо, промолчала.
– Еще 10 минут и заканчивайте, – как ни в чем не бывало, крикнула она остальным.
Жердь радостно бросилась играть, но я увидела, что остальные девчонки обходили ее стороной и не пасовали ей. Она бегала от одной к другой, крича и размахивая руками, но тут я поняла, что девчонки на моей стороне, и что они ее наказывают.
После ужина мы обычно торчали во дворе, сидя на скамейках, но сегодня Смотрительница снова повела нас на поляну. Когда мы пришли, она подвела к нам «мальчишескую группу». Среди них я сразу заметила очень симпатичного хромого мальчика. Он опирался на палку, застенчиво улыбался всем и норовил отчаянно залезть на каждую из решеток, которыми было огорожено наше пребывание в Санатории. Усевшись на спинку скамейки, я несколько минут наблюдала, как Смотрительница и другие работники Санатория стаскивали его, пока, наконец, не вернули его на нашу поляну. Сегодня у беседки установили стол для настольного тенниса. Через пару минут Хромой мальчик с ракеткой в руках подошел ко мне:
– Умеешь играть?
В настольный теннис меня научил играть мой дядя. Он, помню, расставлял наш домашний стол, устанавливал сетку и отрабатывал со мной подачи. Я наверняка потрепала ему немало нервов, неловко размахивая ракеткой, но кое-чему в результате научилась.
– Умею, – сказала я Хромому мальчику.
Мы начали играть. Возле нас тут же образовалась толпа мальчишек из параллельных групп. Я играла неистово, даже не осознавая, что каждый раз у меня менялись партнеры, потому что я обыгрывала всех. И к «тихому часу», – по крайней мере, среди мальчишек – у меня уже был непоколебимый авторитет.
В тот день я впервые за двое суток заснула, не зацикливаясь на оконных решетках. Утром я проснулась от громкого пения.
Девчонки, прыгая на кроватях, что-то нескладно, но очень громко пели. Это было довольно весело, особенно, когда они стали кутаться в простыни и петь в микрофоны-расчески. Они замолчали только при появлении Белого халата с неизменными градусниками в руках, и продолжали беситься до тех пор, пока нас не повели завтракать. Когда днем приехали мои родители, я была почти счастлива и говорила, что все замечательно. Я рассказала им про вчерашний триумфальный теннис и про утренние песни. Успокоенные, они сразу ехали, и я преисполнилась неведомым мне ощущением самостоятельности. Девчонки, правда, еще не приняли меня в свой клан, зато вечером у меня предстоял турнир по настольному теннису, после которого все окончательно встанет на свои места.
Вернувшись в спальню, мы обнаружили там очень бедно одетую девочку, которая сжимала в руках серый мешок.
– Знакомьтесь, – бросила на ходу Белый халат. – Последняя из заезда.
По реакции большинства я поняла, что «последней из заезда» придется особенно тяжело. Девчонки обступили ее и снисходительно фыркали. Но девочка, казалось, этого не замечала, безропотно заняла единственную из оставшихся посередине спальни кроватей и сразу легла, поставив у ног туфли. Я никогда в жизни не видела таких убогих и старых туфель… Я стала называть ее Девочка в туфлях.
На прогулку я почти бежала. У теннисного стола опять столпились мальчишки, но сегодня среди них оказались и взрослые парни.
– Эта, что ли, всех обыгрывает? – спросил один из них, указывая на меня.
Хромой мальчик сжался.
– Ну, типа играть умеет….- нарочито пренебрежительно ответил он.
– Сейчас проверим, – парни сгрудились у стола, – но если врешь…
– Да я тут при чем! – испуганно выкрикнул Хромой мальчик и вдруг сплюнул.
От этого плевка у меня почему-то отнялись руки. Я проиграла все партии.
– Да ты чего? – злорадствуя, стали приставать парни к Хромому мальчику. – И это та самая, которая умеет играть? Все уши нам прожужжал вчера…
– Да ну их, этих девчонок! – неожиданно взъерошился он, смерив меня презрительным взглядом. – Пошли они….
Парни одобрительно загоготали, и я молча ушла в свою траву, положив на теннисный стол ракетку. Я не знала, как точно назвать то, что произошло, но поняла, что опять осталась совсем одна.
Я тихо лежала в траве, даже не разыгрывая привычных сценок, пока меня неожиданно не привлекли громкие голоса, доносившиеся с девчоночьей беседки. Приподнявшись, я увидела Девочку в туфлях, остановившуюся посреди поляны. Девчонки стояли стеной и кричали ей в лицо:
– Убирайся отсюда! И не подходи к нам больше!
Я встала и пошла к ней.
– Что случилось?
– Ничего, – инстинктивно отпрянула она от меня.
– Не бойся, пойдем …
Я показала ей свое зеленое убежище.
– Я тут живу…
Девочка в туфлях впервые за все время улыбнулась и, поджав под себя ноги, неуверенно присела передо мной. Она провела рукой вокруг себя, бережно трогая мою траву.
Неожиданно перед нами возникла какая-то незнакомая девочка. Мы раскрыли от удивления рты, так как не могли понять, откуда она взялась и кто она такая. Девочка была нашего возраста, но какая-то странная. Я вспомнила, что таких детей все жалели и говорили, что они – «отсталые в уме» или как-то там еще. Девочка смотрела на нас, не отрываясь, потом вдруг широко улыбнулась и жестами стала звать за собой. Мы с Девочкой в туфлях переглянулись. Странная Девочка продолжала нас звать, отходя в глубь поляны. Мы поднялись и осторожно пошли за ней. Я оглянулась на наших девчонок, но они сгрудились в беседке вокруг Смотрительницы и о чем-то болтали. То, что мы уходим со Странной Девочкой, увидела только Девчонка-завсегдатайка, но она нас не выдала, просто долго смотрела нам вслед.
Какое-то время мы шли, пробираясь сквозь заросли, пока, наконец, не вышли на дорожку, ведущую к корпусам, но с другой стороны. Там была аллея, вся заросшая сиренью. Нам категорически запрещалось ее срывать, но Странная Девочка подошла к кусту и оторвала от него гроздь. Одну она протянула мне, потом потянулась за второй и отдала ее Девочке в туфлях. Сирень была удивительна. Странная Девочка хлопала в ладоши и смеялась, видя, как мы с Девочкой в туфлях прячем лицо в гроздях сирени и вдыхаем аромат. Неожиданно на дорожке послышались торопливые шаги, и перед нами возникла грузная незнакомая женщина в белом халате. Она бросилась к Странной Девочке и стала что-то быстро ей говорить, таща за руку. Странная Девочка вдруг упала на асфальт и, крича, начала бить ногами. Женщина в белом халате подхватила ее на руки и понесла к зданию, оглянувшись и с ненавистью бросив нам:
– Марш к своей группе!!
Мы побежали, что есть духу, все еще слыша за спиной истеричный плач Странной Девочки. Очнулись мы только на поляне и без сил повалились в траву. Мы не могли отдышаться и только молча смотрели друг на друга. Вдруг перед нами возникла Девчонка-завсегдатайка.
– Ну? И где же вы были? – спросила она и выхватила из моих рук сирень. – А сирень тут рвать нельзя!
– Это нам подарили, – вскочила я, пытаясь отобрать гроздь обратно.
Девчонка-завсегдатайка отбежала на безопасное расстояние и сказала:
– Кто подарил? Дочка Директрисы?
– Какая дочка? – мы переглянулись.
– Ну да! – Девчонка-завсегдатайка подошла ближе, победно подбоченилась, и стала махать сиренью. – Ее держат в другом корпусе, но она оттуда убегает. Она же это… того, – Девчонка-завсегдатайка заговорщически понизила голос и покрутила пальцем у виска.
Насладившись эффектом, который произвела на нас ее осведомленность, Девчонка-завсегдатайка бросила мне сирень и снисходительно сказала:
– А сирень спрячь. Найдут – плохо будет.
– Подожди, а что Девочка-то… – я хотела разузнать больше, но тут явилась Смотрительница и стала кричать на всю поляну:
– Все сюда! Идем на обед!
После обеда мы снова пришли к беседке. Хромой мальчик с теннисной площадки затравленно смотрел на меня, а наши девчонки, как всегда, уселись сплетничать. О Хромом мальчике я старалась больше не вспоминать и снова ушла к себе в траву.
– Вставай!
Это была Девчонка-завсегдатайка.
– Зачем? – я вдруг начала ненавидеть всех, кто меня отвлекал от моей травы.
– Что ты с ней разговариваешь? Тоже мне, нашла себе подругу! Ты видела ее туфли?? Ее родители – слепые нищие. И она сама – нищая, просто ее тут второй сезон держат, а ты…
– Какие слепые нищие?
– Да обыкновенные! Которые побираются!
– Но она же видит! Как они могут быть слепыми, если она…
– Дура ты, это бывает! Слепые они, это все знают. А она – единственная их дочь… И тоже побирается… Просто ее жалеют и второй год тут держат.
– А если они нищие, как же они за нее заплатили?
– В заезд одну привозят бесплатно. Из самых бедных. Не разговаривай с ней, если не хочешь, чтоб и тебе досталось…
Я вылезла и стала искать глазами Девочку в туфлях.
– А где она?
– Откуда я знаю?! – огрызнулась Девчонка-завсегдатайка. – Ревет где-нибудь…
Сначала я пошла к беседке, потом обошла всю поляну, но Девочку в туфлях нигде не нашла. Вдруг я заметила, как ее фигура мелькнула на дорожке, ведущей к корпусам. Отлучаться с поляны было запрещено, но я осторожно стала пробираться вслед за ней, хотя она уже скрылась из вида.
Когда я подошла к зданию, Девочки в туфлях там не было. Наверняка, она поднялась в спальню – больше некуда. Я прошмыгнула в дверь и стала подниматься на второй этаж, стараясь ступать как можно тише, чтобы меня не поймали дежурные. Когда я подошла к спальне и заглянула внутрь, то увидела Девочку в туфлях. Она стояла на коленях перед тумбочкой моей Соседки по кровати и судорожно копалась в ее вещах. Сначала я ничего не поняла, но тут Девочка в туфлях вытащила из рюкзака Соседки деньги, зажала их в ладони и запихнула рюкзак обратно. Когда она переместилась и открыла дверцу моей тумбочки, я ее окликнула. Девочка в туфлях вздрогнула, потом медленно поднялась и повернулась ко мне. Я не помню, сколько мы так стояли, не отрывая друг от друга глаз, пока она, наконец, не положила взятые деньги обратно. Потом она молча прошла мимо меня и начала спускаться по лестнице.
Я подошла к своей кровати и села лицом к оконным решеткам. К горлу подкатил огромный ком и затвердел так, что я боялась дышать. Вдруг я почувствовала, что он взорвался и начал горячо стекать куда-то вниз. Я вскочила с кровати, достала рюкзак и стала лихорадочно бросать в него свои вещи.
На выходе из здания меня поймали дежурные: «Ты куда? Что в рюкзаке??» "Ничего, это мое! Я ничего не украла! – Я задыхалась сквозь плач. – Пустите меня! Пустите!"
Директрисе Санатория доложили, что кто-то пытался бежать среди белого дня, прихватив «чужие вещи». Директриса посмотрела на мой развороченный рюкзак и отослала дежурных. Я пыталась ей что-то объяснить, но только задыхалась, проливая первые в своей жизни взрослые слезы. Она подошла к столу, открыла журнал, подняла трубку телефона и молча набрала номер. Через час приехал отец.
Проезжая мимо Санатория, я увидела через решетку, но уже с той стороны, свою поляну. Вдруг я заметила прямо у решеток Странную Девочку, которая во все глаза смотрела на меня и что-то невнятно бормотала. Когда я оглянулась на нее в последний раз, то увидела, что она просунула руку сквозь решетку. В руке она держала сирень.