|
|
Давай, поедем в Питер в декабре,
Когда замерзнут реки и фонтаны…
Наталья Гавеман
В декабре можно в Сочи, в Гурзуф,
В Шарм-эш-Шейх, что у Красного моря,
Я же в Питер тебя увезу,
Где фонтаны замерзли от горя,
Где деревья ослепли от тьмы,
Заберу и не сопротивляйся –
Вдоль дворцов прогуляемся мы
Под метели надрывную сальсу
И в Рыбацкое… помнишь, как там
Нас сдувало порывом норд-оста
И тащило куда-то к шутам –
Крезанутым шутам девяностых...
Над коростой неровного льда,
Разрывая привычные сети,
Как легко мы скользили тогда –
Унесенные временем дети...
И опять как тугой парашют
Память о невозвратных событьях
Нас уносит на север, маршрут
Проторяя сквозь сумерки – в Питер.
Мой ум в создании стихов
Оригинально-необъятен:
От снов, до крика петухов;
От черных дыр, до белых пятен.
28 января 2008
Корочкой ледок хрустит –
Кто-то наступил на него.
Девушка стоит, грустит.
Девушка, скажи, от чего?
Южной красотой пленишь.
Гибкая, как лань, стройна.
Девушка, куда спешишь,
Дань тебе не отдал сполна.
Уходя, на миг оглянись.
Мы с тобой, поверь, не враги.
Снег вокруг искрится, как жизнь.
Ты не с той возможно встала ноги?
Девушка ответила: ”Нет,
Снег обманчив, подобен молве.
Оттого мне не мил белый свет.“
... Хрупок осенью лёд на Неве.
13 января 2010
Я пишу тебе, вспоминая вечно летящего
Воробья над крышей, всё заросло травой
Я пишу из убывающего, ненастоящего
В воплотившийся наново город твой
Десять лет тебя не было, и, в тебе усомнившийся
Пятилетний внук на детском своём листке
Имя твоё рисует, к тебе склонившийся
Рукав свитерка его перемазан в желтке
Помогал ли строить его, вызвал из тьмы в окольную?
По ночам вагоны ли света сам разгружал?
Только город твой – здесь, живой ты и смотришь в сторону
Там где в спальном районе темнеет пустой вокзал
Ты зайдёшь в пустой магазин и сам расплатишься
Сам пробьёшь себе чек и положишь пива в пакет
А потом, в квартире, за книгой, попьёшь и расслабишься
Я не знаю, хотел бы ты, но нас здесь нет
Нет ни нас, и прости, что так получается
Я умом понимаю, что и ты же ведь чей-то сын
Никого больше в городе нет, ночь не кончается
Но, возможно, ты так и хотел бы – побыть один?
Эти глыбы домов, мосты, нежилые здания
Эти тысячи тонн, брошенные в пустоту
Это ты для себя живого или мне в назидание?
Сейчас допишу и в сад за сыном пойду
Воздух будет морозным, и у людей при дыхании –
У любого прохожего – пар серебристый летит
Я прощаюсь с тобой, проживём и без свидания
Солнце завтра взойдёт и наши места осветит
Двери открыты в лавки
Древностей и новинок.
Люди толпятся в давке,
Лезут, толкают в спину…
Кто здесь стреляет метко?
Кто выбивает сотню?
Девочка и кокетка
Канула в преисподнюю.
Не долетают стрелы,
Не долетают камни.
Вы бы могли пределы
Все повзрывать, да вам ли
Взгляд простирать за рамки,
Голосом рвать пространство…
В воздухе тают замки
С верою в постоянство.
Music разводит слякоть –
Груды иллюзий мокнут.
Гаджетам вечно звякать
Или пока не сдохнут…
Двери открыты всюду –
В воздухе реют флаги.
Не перебить посуду –
Вся она из бумаги.
Не на что опереться.
Неуязвимо тело.
Не разобьется сердце –
Сердце окаменело.
Стеною дождь. Порывы ветра
Листву с деревьев в клочья рвут.
Меня они, как сцены ретро,
Вернутся в прошлое зовут
Ни вал дождя его не смоет,
Ни жизни ход в чужой стране.
Во снах ночами безпокоит,
Приходит прошлое ко мне:
То, манит девичьей улыбкой;
То, в небо голубем взлетит.
То, золотой волшебной рыбкой
Из сказки в детство возвратит.
В далёком прошлом пребывая,
Я часто вижу отчий дом.
Кружусь над ним или летаю...
Проснусь внезапно – за окном
Стеною дождь. Порывы ветра
Листву с деревьев клочья рвут.
И снова, снова сцены ретро
Вернуться в прошлое зовут.
18 декабря 2011
***
Ничего почти не осталось
В этой жизни: ни чувств; ни желаний.
В лабиринте лет затерялось
Моей первой любви свидание
С Родиной неповторимой –
Городом с аллеями в парке.
В памяти картины хранимой –
Дома, где я жил, с аркой.
Площади с видом из окон,
Клумбами в цветах разноцветных,
С золотистого облака локоном
В солнечных лучах на рассвете.
Девчонки с русой косой,
Возвращался с которой из школы.
Во дворе под клёном высоким
Мы мечтали о чём-то весёлом,
Сидя в тенистой беседке,
Говорил (её звали Марина):
”Я тебя приглашаю, соседка,
Полететь со мной в Аргентину.
Мы в вечерних шикарных костюмах
Под аргентинское танго
Сидим, ни о чём не думая,
Едим экзотический манго.
Потягиваем из грейпфрута
Коктейль под дым сигареты
И танго страстные звуки,
И в ритм им стучат кастаньеты“...
И Марина смеялась забавно.
Смех её – серебра колокольчик.
Проплывали по небу плавно
Облака в немую бессрочность.
Так и жизнь проплыла. Не осталось
Ни любви, ни чувств, ни желаний.
Только память о том, что мечталось
Нам с Мариной в беседке свиданий.
12 мая 2012
Ты объемлешь меня теплом,
прикасаясь легко крылами.
Прилетит с облаков перо,
усмиряя души цунами.
Нежный голос услышу вдруг
в тихом сумраке сонном дома.-
Это Ты, мой незримый Друг,
опекаешь меня знакомо.
Заблестят вдалеке огни,
если грусть нападёт порою. -
Это Ты в темноте хранишь,
безопасность мою утроив.
Ароматом святых небес
чуть повеешь в прохладе ранней,
зарождая счастливый всплеск
чувств, узнавших Твоё дыханье…
Или облаком осенишь,
утишая порывы страха.
А в лучах, в золотой пыли
мне пригрезится счастья птаха…
Это Ты, мой крылатый Страж,
зришь бессонно любви очами.
Словно в царских покоях паж,
отгоняя крылом печали.
Рано утром петушок
На забор высокий – скок!
И другому петушку
Закричал: "КукурекУ!"
Все услышали ответ:
"КукарЕку, друг, привет!"
* * *
Смотреть глазами, нюхать носом,
Не доверяя никому -
Ведь лучше стать простым матросом,
Чем роль играть не по уму.
Не слыть среди глупцов героем,
Наград и почестей не ждать
И не шагать со всеми строем,
Крича с угрозой, мол, нас рать.
Не быть пред сильными паяцем,
Не веселить за грош толпу,
Трудов и грязи не бояться,
Ища заветную тропу.
Но, выбрав путь, потом не охать,
Страшась наветов и молвы,
А укусить себя за локоть
И прыгнуть выше головы.
I
Жил на свете один тракторист,
Устремленный в туманные дали,
Взор его был, как солнце, лучист,
Лик его был смиренно печален.
Золотистые кудри волос
Ниспадали на крепкие плечи.
И на пашне, и в знойный покос
Был он молод, красив и беспечен.
Он творил неземную красу,
С матерком разгоняя магнето,
На стерне и в звенящем лесу
Он всегда оставался поэтом…
Отдыхая под сенью берез,
Он с неистовой яростной мощью
Воспевал свой родной леспромхоз,
Перелески, опушки и рощи.
Он писал про людей от сохи,
Про титанов в посконных рубахах,
Это были такие стихи,
Что не сыщешь теперь в альманахах…
Им гордился родной леспромхоз,
Мужики из окрестных селений
То ли в шутку, а то ли всерьез
Называли его «наш Есенин»…
II
Как-то раз в октябре, на Покров,
Из Парижа проездом в Зарубин,
Знаменитый поэт Сундуков
Выступал в леспромхозовском клубе.
Знаменитый поэт Сундуков
От обрыдлых французских коврижек
Шел в народ с водопадом стихов
И баулом подписанных книжек.
В затаивший дыхание зал,
В томной позе плохого актера,
Сундуков, подвывая, читал
О бескрайних российских просторах…
О тревожных бессонных ночах,
О трагедии русской глубинки,
О лучах, негасимых свечах,
И еще о какой-то Маринке...
Стих его был надменен и строг,
Рифмы гулко катились со сцены,
Сундуков, как языческий бог,
Восставал из классической пены…
Вдруг, по залу прошел шепоток,
Люди стали вертеть головами,
И на сцене языческий бог
Поперхнулся своими лучами...
От стены, освещенной едва,
Бесконечно певуче и чисто
Серебром зазвенели слова –
Это были стихи тракториста...
Наваждение? Морок? Гипноз?
Что случилось с народным поэтом?
Он как будто корнями волос
Ощутил золотые рассветы,
Он как будто умылся росой,
Он как будто испил из колодца,
Как веселый мальчишка босой,
Он бежал за смеющимся солнцем...
Клуб восторженно рукоплескал:
"Это наш деревенский Есенин!!!"
Сундуков потрясенно икал
На пустой леспромхозовской сцене...
III
Золотился октябрьский лист,
За околицей плыли туманы...
На кровати лежал тракторист
От вина заграничного пьяный.
Он дышал, как кирпичный завод,
Разметавши лицо по подушке.
В полумраке светился живот,
И соломенный нос в конопушках…
Громоздилась голгофой кровать
На изогнутых тяжестью ножках,
Сундуков мял руками тетрадь
В замусоленной синей обложке…
«…Этот богом рожденный артист,
Этот грум, поцелованный в слово,
Этот страшный, большой тракторист,
Как он может затмить Сундукова?
В Касабланке, Нью-Йорке, Москве,
В самом дальнем зажопье на свете
Изо всех утюгов обо мне -
Как о первом российском поэте…
Гонорары, цветы, ордена,
Толпы баб молодых и не очень,
Горы сала и реки вина,
И тревожные темные ночи…
Астана, Магадан, Барнаул,
Альманахи, журналы, газеты
И стихов неподъемный баул –
Вся душа и изнанка поэта.
Беспокойная, липкая хмарь,
Образа, гармонисты с рогами,
А еще эта дикая тварь
С голубыми от грязи ногами..."
Сундукова ударила дрожь,
Он воткнул как-то просто и быстро
Подвернувшийся под руку нож
В богатырскую грудь тракториста,
Словно выдернул ноющий зуб,
Вспомнил сцену в заблеванном клубе,
Посмотрел равнодушно на труп,
Взял тетрадь и уехал в Зарубин.
Ночное небо выбелено снегом,
Деревьев изменились очертанья,
И замерли охваченные негой
Чужие необщительные зданья.
Лишь теплый свет фонариков над нами
Не потерял задора и накала,
И каждая снежинка под ногами
Сияние его приумножала.
По тысячам огней неспешным шагом
Мы шли и попадали в ритм круженья
Тяжелых хлопьев над архипелагом
Жилых кварталов в ночь преображенья.
Т. Сергейцеву
Гуляли в садах и на рынках Алжира…
Сны Африки полные теплого света
И темного жара как песня поэта.
Слова его слаще хурмы и инжира,
Сочнее даров безмятежного лета.
А он их бросает на ветер — транжира,
И ждет — из глубин неизвестного мира
Далекое эхо доставит ответы —
Ветвистые тени мелодий восточных,
И краски, что ярче персидских эмалей,
И образов вспышки, как выстрелы точных.
Он смотрит и видит заветные дали,
И падает свет от луны полуночной
С небес на ремни его старых сандалий...
Хмурый февраль где-то пахнет рассадой...
К нам долетают тепла отголоски –
Чудится запах ожившего сада,
Влажной земли и медвяного воска.
Это Таврида – забытое слово,
К нам возвратилось из долгой разлуки.
В снах я туда попадаю и снова
Грею о камни замерзшие руки,
Глажу шершавый хребет Аюдага,
Вижу, как синим безоблачным полднем
Белый Ай-Петри уходит зигзагом
В небо, не зная, что я его помню.
Что ж изменилось? – ты спросишь, сестрица, -
Те же меж нами лежат километры,
Путь перекрыла двойная граница,
Птицам оставив свободу и ветру.
Знаю... и все же не поршни мотора
Нас приближают друг к другу, а память -
Память хранят эти старые горы,
Мы ее тоже не смеем оставить.
Вдыхая дым..., чуть тлеет сигарета.
И на вопрос не нахожу ответа,
Зачем я на земле, и почему
Герасим сволочь утопил Муму.
Зачем читал с рассказом этим книгу?
Зачем не показал старухе фигу
мужик, не отпустив собаку тайно? –
И сделал вывод: в мире не случайно
Я жил, а как вот будет в том,
Куда мы все в конце концов уйдём?
Не находя ответа, и вздыхая,
Я думал, сигареты дым вдыхая.
6 мая 2013
***
Вянет лист. Проходит лето,
Иней серебрится...
Юнкер Шмидт из пистолета
Хочет застрелиться.
А. К. Толстой
Вот и лето летит под откос,
И листва на ветру опадает,
Утром солнце, но крепнет мороз,
И седеет трава, увядая.
Я как юнкер готова к виску
Поднести вороненое дуло.
Так сложи мне скорее строку
Про весну, что всего лишь уснула.
Сочини мне про то, что листвы
Возвратятся замерзшие души,
Чтоб коснуться живой синевы,
Чтобы зябликов пение слушать,
И восстанут трава и цветы,
Что встречали нас радостно летом,
И ничто в черный зев пустоты
Не уйдет — сочини мне об этом.
Извини – не пишу, замолчала…
Не найду для себя оправданий.
Поздней осени злое начало
Часто располагает к молчанью.
Тьма дождливая лижет окошко,
Ночь ползет по асфальту улиткой,
Мятых листьев последние крошки
Подбирает ноябрь за калиткой.
И представить никак невозможно,
Что за Каспием, за Гиндукушем
Теплый ветер касается кожи,
И гуавы зеленые груши
Спеют возле местечка Варкала,
И листва шелестеть не устала.
Бжи-бжиииг, бжи-бжиииг,
Бжи-бжиииг, бжи-бжиииг.
Поспать ему б немножко…
Парижский дворник рано встал
С метлой встречать рассвет.
Но тут раздался женский крик
Истошный из окошка:
“Вы сбили с ритма весь квартал!
Не стыдно вам, месье?!”
И чудо! С плеч остатки сна
Упали тяжким грузом.
Подвижным стал не по годам
Проснувшийся мужик.
И дворник, быстро осознав
Ответственность француза,
Ответил ей: “Уи, мадам!”
Бжиг-бжиг, бжиг-бжиг, бжиг-бжиг!
День – это синие буквы на белом,
Ночь – это белые буквы на черном.
Птица-печаль на плечо мое села,
Сумерки бледным пером обреченно
Чертят по зеленоватому краю
Неба, и тают прозрачные знаки,
Контуры гаснут и день умирает
Как Одиссей, не достигший Итаки.
Пусть небеса за окном все темнее,
Лампа под шелком горит золотистым,
Свет ее гонит тоску и сомненья,
И на листе нежно-палевом чистом
Я оставляю тебе эти строки,
Алые как облака на востоке.
Мы снова не поехали ни в Крым,
Ни в Кисловодск… куда еще не съездим
За время, что мечтать осталось вместе?
Какие неизвестные миры
Не завоюем под влияньем лени?
Мариенбад, Анталию, Париж…
Какие нас не встретят приключенья? –
Спрошу – в ответ лишь перышком скрипишь,
С улыбкой Будды впав в оцепененье.
Но только оторвешься, как в глазах
Твоих тех дальних мест я вижу тени:
Блестит под солнцем моря бирюза,
Сады изнемогают от цветенья
И над Толедо буйствует гроза.
Страницы: 1... ...10... ...20... ...30... 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ...60... ...70... ...80... ...90... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400...
|