|
|
Жили на солнце, а о другом молчали.
Мама учила – надо стараться лучше.
Вот набежала туча, и мы сказали:
Будем жить в условиях тучи.
Гром посреди раздался, и мы сказали:
Поживем в условиях грома.
У нас есть вторая печаль внутри первой печали
И дом чуть поменьше внутри первого дома.
В доме не прибрано, страшно, но мы сказали:
Поживем в условиях страха,
Дрожим, лепестки пионерские в актовом зале,
Но вдруг мы воскреснем из праха.
Вдруг мы очнемся – нет, или мы качнемся
В сторону ту, где были, и где сияли
Мамины серьги – мы к ним, а они на солнце
Пели и плакали и воскрешать не стали.
Я царь — я раб — я червь — я бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? — безвестен;
А сам собой я быть не мог.
Гавриил Державин – «Бог»
Умрешь – начнешь опять сначала
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
А. Блок – "Ночь, улица, фонарь, аптека..."
И нет лекарства в мире лучше
От страха стать золой в золе,
Чем уяснить, что ты лишь случай -
Прекрасный случай на земле.
А. Дольский – "Когда легчают сожаленья"
* * * Ну, про́жил эту жизнь, ну, две, ну, три,А дальше что – опять одно и то же?Вновь улицы, аптеки, фонариИ тело, надоевшее до дрожи.Самцы за самок рубятся спьяна,Слегка прикрыв фатой культуры скотство.Бушует доминантная война…Меняются лишь средства производстваИ антураж. Но суть, увы, одна…Следить за этим – каторжная пытка,Как рушились эпоха и страна,Чтоб где-то захлебнулись от избытка.А для чего кружи́тся карусельИ кем вещей порядок узаконен,Не ведаем – не видно нам отсель,Кто правит бал и судит в марафоне.Наука облегчает жизнь толпы,Религия сбивает в кучу стадо,Мы, в общей массе, сле́пы и глупы́,Солдатики вселенского парада.Так хочется порою переменНезримого Создателя питомцам!Прибавит солнце несколько рентген,И закипит кровавый бой под солнцем.Цивилизаций смрадные следыНе раз смывали волны океана,Но вскоре расцветали вновь сады,И сыпалась с небес густая манна.Из века в век стезя твоя, как встарь,Вершины брать, срываясь часто с кручи,Ничтожный и бессмертный раб и царь...А жизнь твоя – всего лишь частный случай.
Беззаботность птицей вольной
Упорхнула от меня,
Видно посчитав довольно
Песен спела веселя.
Я кормил её по-царски,
Вин заморских не жалел,
Но финал настал сей сказки
Улетать её удел.
В края юного безумства,
Где ещё не знают бед,
Где девятым валом чувства,
Где изгоем слово – Нет.
В ком найдёт теперь гнездовье,
Райским пеньем опьяня?
Осчастливит иль погубит –
Срок отмерив для себя.
* * *
Давно пасу я мысль одну,
Хотя, казалось, не тупой.
И, видно, даром пропаду,
Влетев в космический запой.
А помню славные деньки,
Без дум, сомнений и нытья.
Самоуверенный кретин,
Доволен был собою я.
Во что играем, что поём,
С тоскою справиться стремясь,
Теряя годы день за днём,
Надежды втаптывая в грязь?
Но тянет время тетиву,
Подаст услужливо колчан
И даже вытащит стрелу -
Хоть сдохни, только б не молчал.
Кому охота сдуру лезть,
Подняв забрало, на рожон?
Забыв про совесть, ум и честь,
Сидим под юбками у жён.
А правит массою мамон,
Душа молчит, погребена.
И лишь порой чуть слышный стон
Напомнит, что жива она.
Я сам себе вспорю живот,
Порежу тушу на куски:
Так, где же тут душа живёт?
А ну, мозгами-то раскинь,
И через боль бесплодных лет
Её на волю отпусти…
Лети, душа, на Божий свет,
Не дело чахнуть взаперти.
Софья Андревна разбила яйцо в сковородку и ахнула
Облако белое по телевизору кажется
Семьдесят лет прожиты – как вчера
Но как скользит по тарелке яичница
Лаковой пленочкой жира подернута
Будто возносится радость и гнев отделяется
И опускается гневной монетой на дно
Все справедливо и тело сквозь сбои и трещины
Вышло смещенное влево согнулось и мается
Вправо смещенное внуков и правнуков около
Сладкий разгон торможение ветка в окно
Стукнет и белая Софья Андревна возносится
Вправо к серванту где зеркало пыльное солнечно
Где огонечек наливки и рюмка хрустальная
Обожествленные фото младенцы и муж при усах
Вышли бессмертными в смерть и случилось что Софья Андреевна
С вилкой берущей яичницу внуков и правнуков около
Облака из телевизора и херувима сервантного –
Памятник дрогнувшему но устоявшему
Быть невозможному прошлому-настоящему
В пленочке лаковой где все навсегда пронеслось
Вечное «да» и скольженье
И мы просим нас помянуть
* * *
Была попытка к бегству хоть куда.
Из серых будних дней хотелось в сказку.
Вина и водки взяли под завязку,
Закуски маловато – не беда.
Известно – между первой и второй
Зазор неуловимо минимален…
Из тесных кабинетов, душных спален
Нырнуть хотелось в омут головой,
Вне сериалов, шоу, пошлых драм
Себя почуять дерзким великаном…
Сменить решили рюмки на стаканы,
Повысив дозу сразу на сто грамм.
Полёт нормален – вышли на семьсот!
Кордоны сзади, вырвались из зоны,
И побоку унылые резоны,
Когда волна горячая несёт…
А утром, как всегда, опять жалели,
Что не оставили ни капли на похмелье.
Море и небо и горы и солнце и ветер
Белый диван уплывает и стол отъезжает
Мне апельсина а мне сливу а мне грушу
Целый город ветра внизу кошка подаяния просит
Здесь есть укромное место где кости а на них чуть мяса
Оставляются добрыми жителями нашего дома
Но кошки все равно худые кожа и кости
А друг в недостроенном доме картины пишет
Нырнуть и вынырнуть нырнуть – и тебе того же
Ныряешь выныриваешь ныряешь вода в маске
Выше выше а потом время ужинать – и тебе того же
В том месте где ты в этом году оказался
Вдевятером мы здесь плавимся и пропадаем
Комары и мухи кошки цикады торговец фруктов
Нет нет нет и все же да и конечно
Да конечно мы знаем ты не знаешь не надо
Да конечно хлеб разломишь у детей вопросы
У взрослых ответы стук ножей и вилок
Между вторым и чаем море встает стеною
Гора разламывается нет никто не спасется
Я сомневаюсь в том что эти цветные прищепки
Способны удержать на ветру покрывало
Я сомневаюсь в том что эти тонкие дверцы
Имеют смысл эти «да» «нет» «конечно»
Но конечно имеют
И конечно удержат
Будьте благословенны обратные наши билеты
Благословенны вилки пластмассовые в самолете
Благословенно все то что потраченных нас возвращает
И мы возвращаемся магниты слезающая кожа
И здесь есть кошки и они здесь глаже и толще
Есть ангелы так говорят в деревянной церкви
Мы верим что останемся здесь надолго
Под окнами было дерево листья не рвались на ветре
* * *
Когда иссякнут водопады слов
И диких чувств косматые мишени,
Я научусь ценить, в конце концов,
Не за именье, а за предвкушенье.
За радость ожидания, за шанс
Увидеть милый профиль ненароком,
Души с душой любимой резонанс
В слиянии до самого истока.
Что было до, предстанет жутким сном –
Пустая жизнь вне смысла и сюжета,
Скитания в невежестве глухом,
Чужая безвоздушная планета.
И обернётся былью старый сказ -
В трёх соснах заплутавший серый козлик
Под льющийся с небес жемчужный вальс
Вдруг обретёт чудесный новый облик.
Закру́жит незнакомая судьба
Вчерашнего никчёмного безумца,
И задрожат мотивы на губах,
И слёзы позабытые вернутся.
Рассвет наполнит росами бокал,
А тёплый день ненастьем не обманет…
Всё будет так, наверно, но пока
Я – подтанцовка в дьявольском канкане.
Я слышу паучка прядущего проворно
. . .
А мы а мы немы и смотрим как темнеет
Надкушенного яблока о боже светлый край
То закричит то снова онемеет
Гришаев Андрей
* * * Жучок, бегущий по делам,И паучок, сосущий муху,Бытуют на пределе слухаВ уделах, не подвластных нам.Летящий к свету мотылёкСгорает в пламени мгновенно,Тем избежав тоски и тлена,Не прозревая подоплёк,Покорный замыслу творца…Как органично всё в природе,И нет изъянов в небосводе,А мы томимся без конца.Унылый пестуем мотив,Предвосхищая вторник в среду,Готовим курицу к обеду,Мезим заранее купив.Искрится тонкая вуаль,Дробится и дрожит картинка,Срывает ветер паутинкуИ паучка уносит вдаль.
Я слышу паучка прядущего проворно
Живую нить дрожащую на сквозняке
Я голос твой ловлю прошу сказать повторно
Далекое люблю как веточку теченьем по реке
Уносит быстро и невозвратимо но
Приостанавливает и строит ось вращенья
Вокруг листочка-камушка всё падает на дно
Кровать и руки и слова прощенья
Брешь в паутине на ветру зияй
А мы а мы немы и смотрим как темнеет
Надкушенного яблока о боже светлый край
То закричит то снова онемеет
* * *
Как ни кручусь, но с каждым годом чаще
Я ощущаю леденящий страх:
Мне чудится, что я не настоящий,
А высосан из пальца второпях.
Придуман сочинителем бездарным
Случайно, между прочим, как бемоль,
Под треньканье расстроенной гитары,
Закуску и дешёвый алкоголь.
Ему-то что – проспится и забудет,
А мне его конюшни разгребать.
Я – плод не оправдавшихся прелюдий,
И нас, таких навыдуманных, рать.
Я прозябаю в сочинённом теле,
Написанный дрожащею рукой,
Срифмованный навскидку еле-еле.
Но не пристало петь за упокой.
Я сам горазд придумывать сюжеты,
Сложу судьбу любовно, не спеша,
И пусть не окажусь большим поэтом,
Но в строчках заживёт моя душа.
Вселенную создам не понаслышке -
На ощупь, проверяя каждый штрих,
Трудиться буду, не жалея «мышки»,
До буковки отлаживая стих,
До совершенства подгоняя ноту,
Не зная скуки, не жалея сил.
И стыдно станет горе-рифмоплёту,
Что выдумал меня и в мир пустил.
На сайте прежде было клёво,
Сегодня он лежит пластом.
И там, где дух витал здоровый,
Теперь руины и застой.
К нему привязан, как невольник,
Я был. (Хотя и без оков).
Когда, рыча, кусался больно
Морской волчара Кондаков.
Тогда великий и ужасный
С небес спустился к нам Ю.Ю.
И графоманов ежечасно
Вертел привычно на ... В бою
Есть упоение. Училка,
Пронзив стихом никчемный шлак,
Горела к сайту страстью пылкой,
Пока в монашки не ушла.
Плеснув в бокал тосканский кьянти,
Убрав из голоса металл,
Начальник штаба мудрый Антик
Полеты трезво разбирал.
Скупые реплики роняя,
Стихами лезя на рожон,
Косил под циника Куняев,
Скрывая то, что нежен он.
На сайте пасся конь крылатый,
Рос на березах шоколад.
Водился в омуте Булатов...
А где Булатов, там и Платт.
Пора шальная миновала,
Другой не будет ей взамен,
Когда стихами колдовала
Ветрам распахнутая Ленн.
Девчонки, сопли... Но при этом
Дышала тайной глубина.
Не поэтессы, но поэты!
Могу назвать их имена.
И вот источник стал рутиной,
Болото тиной заросло...
Был карнавал. Была Кристина.
Всё это было. И прошло.
Пауза бывает громче грома.
Громче – камнепада,
скверных слов.
Пауза – немеет – как,
восьмая нота до крещендо.
Как – неизречённая – любовь.
Пауза – бывает, тише тишины.
И нежнее – полевых цветов.
Если, навсегда – любовь.
Я прятал себя под эстетство,
Расстраивал грусть как струну,
Натравливал время на детство,
А сам… У порока в плену
Как зверь одиноко метался.
И только молил об одном:
Чтоб все не напрасно – узнался б
Я в ней, как разбуженный гром,
В горячную тайнопись жизни.
Туда, где судьбу навлечет
Мне сладость с оскоминой вишни,
С ошибками наперечет.
Я прятал себя под эстетство,
Чтоб с ней – как мальчишка из детства.
* * *
Я не из тех, кто бегает от бед,
Щедра судьба изрядно на невзгоды,
Но я нездешней, видимо, породы -
Во мне живёт отчаянный поэт.
Лишь лягу спать, кричит: "Проснись и пой!"
Неймётся, понимаешь, рифмоплёту!
А мне с утра пораньше на работу,
И так необходим ночной покой…
Ему-то что – продремлет целый день,
А я верчусь, кую металл презренный,
И он же мне устраивает сцены,
Что я, мол, приземлён и туп, как пень.
Сидит во мне, как в яблоке червяк,
И вечно недоволен сердцевиной,
Я гну в поту за стихотворца спину,
А он твердит, что жизнь моя – бардак.
Но я молчу, хотя совсем не глуп,
Не гений, но найдётся, чем гордиться,
Его ж сонетов жидкая водица,
Увы, не окупает даже суп.
Наш мир жесток, тащу судьбы хомут,
И мне подчас приходится несладко,
Я для него – рабочая лошадка,
Но пряник не в чести́, а только кнут…
Чем то и дело бить меня под дых,
Пошёл бы и добился сам успеха!
Я не шучу, мне вовсе не до смеха,
Не до стихов – остаться бы в живых.
.
* * *
Мой быт прекрасен: лампа, маховик,
перчатки, хвост ржавеющей точильни,
короткой батареи змеевик,
две крышки, мясорубка, холодильник.
(…)
Пишу об этом из таких низин,
что ниже только черви и соседи,
стоянка, продуктовый магазин,
поребрики, столбы, электросети.
Ганна Шевченко
Мой стих прекрасен, если ни велик,
Пусть кажется – бескрыл он и бескровен…
Из рифмы «маховик» и «змеевик»
Ушами шевелит сэнсэй Коровин.*
Отсев, отбор... Всё это – ерунда!
Что вижу – то пою: дверь… лампа… штора…
Две крышки… штопор… мясорубка… Да, –
Когда б вы знали, из какого сора…
Перчатка, лампа, календарь («ноябрь»),
Стол, вилка, клоп, ползущий в «Строфы века»,
Окно, канал, ночь, ледяная рябь,
Фонарь, поребрик, улица, аптека...
.
Там, где тонко, лицо диетическое
склоняет ушастых на макароны,
швыряет обильно в пласты поэтические
протухшие мысли, шаблоны и клоны.
На почве, удобренной этим навозом,
пламенеют цветы, леденящие души.
Живые и трепетные ромашки и розы
роднят настоящее с прошлым и будущим.
1.
Улетел наш ясный сокол
В городок с названьем...
2.
Отдыхать улёгся бык
У реки с названьем...
3.
Игривый, маленький бычок
Вбежал в селение...
4.
Вышли две медведицы
К берегу...
5.
Много родственников Вани
Есть в селе грузинском...
6.
И у лошади есть грива,
И селенье в Коми -...
7.
Есть в речке песчаное дно
И город на псковщине -...
8.
Знает маленькая Яна -
Есть река с названьем...
9.
Стояли три больших сосны
На берегу реки...
10.
Есть рыбка мелкая елец
И город маленький -...
10.04.10.
Я посетил пустое поле.
Я помню дни, когда красивый мяч
На нем парил, и школьники орали.
Но как-то потемнело, мяч ушел,
И дети укатились по домам.
Сидят и ужинают, делают уроки.
Но души их, ну хорошо, не души,
Их мысленные контуры, которых
Они на нитке тихо отпускают -
Остервенело бегают по полю,
Толкая жирный и блестящий мяч.
И забивают гениальный гол.
А мысленный вратарь, жуя котлетку,
Летит и гениально достает.
Мы пролетаем детство, землю, дом -
Все собрано из серебристых точек,
И в глубине футбольные ворота
Вышагивают с дикой хромотой.
Все будет – там, а здесь – ничто не будет,
Ничто не будет – там, а здесь – здесь будет все,
Все будет – но нигде.
Все собрано из точек серебристых.
И поле, на котором ни души,
Ни мысленного контура.
Сын сна вышел в коридор, стояло
Дерево с паспортного стола.
Отца моего – он доложил – не стало.
Стоял, переминался, чтоб бумага была.
Не положено, требуется освидетель.
Будете будьте протокол конца -
Налило в чашку чайного грибца.
Сын сна стоял задумчив и несветел.
Снег выпал, лег белыми пластами.
Вернулся в комнату, сел на стул.
Горчило молоко в граненом стакане.
Отца нигде не было. Устал, уснул.
Страницы: 1... ...10... ...20... 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 ...40... ...50... ...60... ...70... ...80... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400...
|