|
|
История в горячке
в издерганную зыбь.
Как будто крайность в спячке,
Как будто жаром в сыпь…
А я – горыныч старый
живу как перс в спеси,
ищу для крова пару
по свету – по Руси.
Пусть в прошлом я и гордый
блистал, огнем горя,
убожеству в угоду…
чтоб только понял – зря
раскроются печали
в такой кромешной мгле…
на голову из стали
с затычкой на мечте.
Восточные метели кружАт
на тайном зря.
Но верится, что в небе
откроется заря
и будет море синим
закутано в туман.
Мы истину просили!
Как жаль, что все – обман…
.
* * *
Другие пишут стихи – как дышат:
В день – по десятку, а то и по два,
А я не много пишу, так вышло, –
Одно в полгода – уже и подвиг.
Свечу задуешь, лежишь – тоскуешь:
Ведь есть же, правда, счастливцы-черти –
«Ни дня без строчки!» – а я могу лишь,
Когда – на грани Любви и Смерти.
Когда пред н е ю – дрожу, немею...
Иль – когда ранен на поле брани...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А в промежутках – лежу, мертвею,
И оживаю – когда на грани...
22.06.18,
Париж
Мне бы тело молодое
И копну льняных волос -
Встретил взглядом взор девичий
И столбом к земле прирос.
Побежал бы я вдогонку,
Про миры ей нёс бы чушь,
Приголубил бы девчонку,
Как навек влюбленный муж.
Видно в сердце отболело...
С чувств застывших снят озноб.
От красы лица и тела -
Зацвести готов и столб.
* * *
Сползает по оврагам седина,
Окрестные луга в тумане тонут,
До горизонта стынет белый омут,
Невидный, не озвученный до дна.
Увязнув, смолкли птичьи голоса,
И петухи остались не у дела,
Безо́бразно планета оскудела,
А время словно встало на часах.
В уснувшей пустоте мотивов нет,
Исчерпаны резоны для сюжета,
Не достучаться, не найти ответа -
И нем, и глух беременный рассвет.
Здесь и сейчас – быть может, в этом суть,
Твой шанс внести посильную толи́ку,
Войти в затишье под безвестным "ником"
И свой заветный ключик повернуть.
Изменчивому флюгеру под стать
Порвать в клочки написанное раньше
И, избегая пафоса и фальши,
Всё набело опять переписать.
2018-06-23 13:17Турунч / Малышева Снежана Игоревна ( MSI)
Турунч чудил, прощаясь с ночью и сойки вторили: «Пора»
Я знаю точно непорочно зачат был этот день с утра.
И воды омывали берег, и плыли горы оберегом
Когда всплывало солнце вольно, нам освещая день побега.
И мы сжимая руки нежно, входили в утреннюю влажность
И прорастали в нас побеги того, что не было нам важно.
Спилили мальчика,
Спилили девочку
И дерево спилили -
Да что ж это такое, господа,
Вы же так нас любили
И мучили всегда.
Но господа с небесною пилою
Ушли в театр и отключили телефон.
Я дереву летящему глаза закрою,
В театре ставят сон.
Должно же быть и у пилы значенье:
Раз, два,
Три, и восстает убитое растенье,
И на дворе трава.
На память о тебе, когда ты был
Единым господом и ставил в темный угол,
Мы, спиленные, не превратились в пыль,
Мы стали каменные и превратились в уголь.
Остынь. Твоя отрада –
Мой беззаботный рок.
Загадывать не надо.
Все выйдет точно в срок:
Косматые метели
Задуют мой огонь.
На год и три недели
Остынь и снов не тронь,
Пока я не воскресну
Из бытия потерь
Веселый, но не пресный
Вернусь к тебе, поверь.
Поохаю о прошлом,
Твоей печалью горд,
И заберу все ноши
И отмету тот год,
Тот год и три недели,
Что был в твоей судьбе
С косматыми метелями
В печалях обо мне…
* * *
Прикрыта глупость лысиной большой
Солидно, что весьма в дебатах кстати…
Ум часто не соседствует с душой
И по счетам, со счёту сбившись, платит.
Гордыней до подкорки обуян,
Он верит только в собственную силу,
Душа умишку, как козе баян,
Очки мартышке, слёзы крокодилу.
Стерпев судьбы заслуженный плевок,
Легко списать на душу все огрехи.
Но для неё ум – просто молоток,
Пригодный только, чтоб колоть орехи.
Безумно, несказанно одинок,
Страдает ум в безверии злосчастном…
Да и душа, земной мотая срок,
Безумная, горит, чадя, напрасно.
И лишь во сне, рассудку вопреки,
Вне гнёта канонического вздора
Их встречи искромётны и легки,
Душевно остроумны разговоры.
Эй, каблуки, вы о чем там выстукиваете?
вашей азбуке Морзе я не обучен,
не выводите меня из порока раздумий,
подталкивающих беспечного к жизни придурочной.
«Что-то вроде сумрачного рычания
К руке, подносящей плоды,
А потом благодарение и съедание,
На подоконнике – чашка воды.
А потом, за дверью, прикрытой неплотно,
Соприкосновение родительских тел.
Тела матери: взвинченно и бесплотно,
Тела отца: со скрипом на кресло сел.
А потом – гром упавшей с неба посуды,
Звуки радио (точное время), ручеёк сквозняка.
На подоконнике: луны, линии, блески, воды,
Снова входит подносящая плод рука.
Снова рычание и съедание поднесённого,
Оцепенение счастья, холодящий дверной проём,
К сердцу движение вызволенного и спасённого» -
Так и живём, Оля, (дописывая), так и живём.
Вот облако, которое диван.
Травинка вот, которая кровинка.
Вот дева юности, которая туман.
Вот каталог вещей, людей, словарь,
Я выхожу из словаря, я тварь,
Меня родили ночью под сурдинку.
Но свет, который щурился и был,
Но свет, который говорил и звякал,
Но свет, который кончился и плыл,
Но свет, который корчился и плакал.
Но свет, который вился и стонал,
но свет, который и зима, и лето,
Но свет, который беломорканал,
Но свет, который это это это.
Но свет, который идиот в плаще,
Но свет, который никуда не делся,
Но свет, который жизнь и вообще,
Но свет который и листва, и сердце.
* * *
Время – цепкий палач
без поблажек блатных, и намедни,
Нарушая безбожно в горячке
церковный канон,
В нужнике утопился
от жуткой тоски проповедник,
Потеряв жизни смысл,
так сказать, перешёл Рубикон.
Много лет он вещал
о святой и возвышенной цели,
Возлюбить призывая
кровавых врагов горячо,
Но, внимая ему,
люди, чавкая, пили и ели,
А идеям внушались
со страху и лишь под бичом.
Был семь пядей во лбу,
но надёжно скрыт промысел Божий,
Исходил пол-Земли,
добираясь до дикой глуши,
А вокруг ни души –
только грязные зверские рожи,
И впустую мольбы –
им хоть кол на макушке теши.
Устремленья мелки́,
а желанья чванливы и вздорны,
Внешний блеск прикрывает
ничтожную сущность надежд,
Барабанная дробь
и потуги хрипящего горна
Подгоняют, как скот
на закланье, глупцов и невежд.
Вере преданным был
пилигрим в ожидании шанса,
И заветы хранил
для наивных и чистых сердец,
Но намедни, как дуб в бурю,
взял и внезапно сломался,
Помрачился рассудком
и выбрал ужасный конец.
Ягода созрела и её
Воздух распрямляющийся вверх
Поднял и тогда внутри неё
Было то ли смерть а то ли смех
Я жила увиденным лицом
Человека лёгшего в траву
Он явился мне моим отцом
Стебель света влага поутру
Грохотанье кровяных телец
Пролетал комар его тепло
Край приподнимало и конец
Возникал как вечное крыло
За листом и берегом конец
Голоса послушливых коней
В высоту взлетающих колец
Ягода и смех грохочет в ней
В темноту где лампочка горит
Мы возникнем и летит вперёд
Вечная любовь и смех и стыд
Будто в небе чистый самолёт
Дорога – в оправе – седых тополей,
чертой пролегла меж зелёных полей.
Так пущена лучника – твёрдой рукой,
стрела – в опереньи , летит по прямой.
Пронзила насквозь – голубой небосвод.
И – к солнцу летит – продолжая – полёт.
Мне – чудиться – будто – ряды тополей,
сойдясь к небосклону ключом журавлей,
рванулись – в пространство, в иные миры,
летят – продолженьем – прекрасной Земли.
Там – звёздные вьюги, земных посильней.
Позёмкою стелится – пух тополей.
На трассе – космической – в курс корабля,
коррекцию вносят – Земли тополя.
Дорога в оправе седых тополей,
лучом – пролегла – меж,
магнитных полей.
Время ночью переводили,
Чтобы свет вечерний наклонней падал
На погоны, серые из-за пыли.
Понятые были, стояли рядом.
Лес вчерашний вырезан, будто молью,
И торговый комплекс за ним открылся.
Комариный воздух стрекочет кровью.
В этот миг отец мой в комнате воплотился.
И сказал: "Сынок, зае*ал слезами,
Со вчерашнего дня и у нас нет леса.
Ты глаза открой и смотри глазами -
Человеку живому нигде нет места".
А потом спросил: "Ты, случайно, не куришь?"
Я кивнул и достал и возился с ними,
И уже будто издали: «А у нас не купишь» -
Произнес мой отец и растаял в дыме.
Вышел утром, из травы птица взлетела,
Лес стоял вдалеке, никуда не делся,
И река, прерываясь, внизу блестела
И сходила на нет на границе леса.
В соавторстве с Арсением Платтом
* * *
Продолжать застолье нет причины:
Триста грамм – и мордою в салат...
Уходите вовремя, мужчины,
Чтоб не походить на дошколят.
Обосравшись мерзко в поле чистом,
Гоблин под политика канал...
Уходите вовремя, министры,
Чтоб не угодить под трибунал.
Всё мрачнее хмурится охрана,
Пропуская в Думу и в Сенат...
Уходите вовремя, путаны!
С каждым годом падает цена.
Непогода, по ночам не спится,
Растворилась в небе благодать...
Вовремя уходят единицы -
Хватит и руки пересчитать.
Большинство не очень-то потеет,
Не садится задом на ежей...
Дольше всех, увы, гостят злодеи,
Если их не выгонишь взашей.
Выгонишь – придёт другой, похлеще,
И припомнишь старого добром...
Говорит народ, что время лечит,
Только в это верится с трудом.
Он мне снился:
тщился надо мной,
надо мной, бестолково
исковерканным,
обозначивал странное –
отторгнутый строй
чумных дум,
отлетающих с клекотом.
Как же трудно принять
малодушную роль –
передел исступления нервного!
Как же трудно понять
судьбоносную боль
в элементах тщедушества грешного…
Он мне снился.
Он – мой заповедный герой,
мой спаситель, указчик на тленное,
исцеляющий скальпелем, чуткой иглой
на душе оперение бледное.
Мы в белый сад вошли -
Там облако созрело,
Мы бережно его сорвали и несли.
Оно лежало на носилках и белело.
Я муравей, и я имею тело,
Я отсвет на плече – я тоже тело,
Я просто слово – тело, тело, тело,
Какой прекрасный сон.
Мы положили облако на стол,
Но стол не выдержал, и пол, и подпол...
Мой брат троюродный хватил тарелку об пол,
Чтоб песня, а не стон.
И песня поплыла над пустотой над садом,
Над пустотой над облаком в саду.
Мы вот туда пойдем, но будем на виду,
Троюродный наш брат, дуди в дуду,
Прекрасный отсвет, проводи нас взглядом.
Можно ливнем разрыдаться,
Вспомнив тех, кого уж нет
С чередой бед-дегустаций
Мил не станет белый свет.
С головой уйду в кручину,
От вины на сердце гнёт,
Захлебнусь в слезах и сгину –
Скорбь трясиной засосёт.
И берёзкой стан девичий
Не склонится надо мной
И не выдернет из плена,
Нежной, ласковой рукой.
Оттого тропой Орфея,
Не иду спиной вперёд –
Прошлым боле не болея –
В никуда оно ведёт.
Обязана душа моя
Душе дрозда и соловья.
Вы пели для меня, друзья,
А я вас накормлю.
Возьму лопату, червяков
Я накопаю, и жуков
Под досками души моей
Растерянной найду,
Растерянной найду.
В приемный день, в приемный час
У окружной тюрьмы,
Где, может быть, могли и мы,
Стою увидеть вас.
Вот дождик медленно идет
И медленно меня ведет
К душе разинутой твоей,
Безумный дрозд, к душе твоей,
Оглохший соловей.
Страницы: 1... ...10... ...20... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 ...50... ...60... ...70... ...80... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400...
|