|
|
Ну и ладно, ну что же,
ну раз так, значит так,
значит повод ничтожен,
значит, дело – пустяк.
Ну, подумаешь, кто-то
растранжирил всю жизнь
на строительство дотов
и уменье: «Держись!»
Ну, подумаешь, юнга
на подлодке нырнул,
и под сорок так юрко
в пенси-и вы-ныр-нул.
Ну, Вьетнам, ну, Карибы,
ну Кабул, ну Донбасс… -
и без них мы смогли бы…
А они бы без нас?
Кровь водичкою льется
из похода в поход.
Ничего, разберется,
Царь – не этот, так тот.
Я не против народа,
но я против толпы.
Ведь солдату немного
надо, – знали бы вы
как хотелось бы выжить
оказаться средь вас,
но – в нас с моря и с вышек,
пулей в бок и в анфас…
Нам бы молвили –помним,
и рюмашку под нос,
но молчанье – синоним,
что нас тоже, под снос.
Ну и ладно, ну что же,
ну раз так, значит так,
значит повод ничтожен,
значит, дело пустяк.
2019-02-23 17:11Маяк / Елена Кепплин ( Lenn)
Пишу тебе и открываю
Неведомый архипелаг.
Я приручаю птичью стаю,
Облюбовавшую маяк.
Там слово теплится, маячит,
Не выгорая от тоски.
И говорить с тобой иначе,
Мне кажется, не по-людски.
Войти спокойно, осторожно
В необитаемость листа,
Где мгла бумажная, возможно,
Хранит органику креста.
И потому пережитое
Не просто взять и донести,
Увековечить всё живое,
Заставить мёртвое цвести.
Доверчивых, непобедимых
Я приглашу на острова.
Неприрученные – гонимы,
От них кружится голова.
И на плече моем щебечет,
Преодолевший море, стриж.
Стихи – такое свойство речи...
Не вспыхнешь – не поговоришь.
1
За облака к вершине ледяной
Уходит склона полоса косая.
Мы трое суток ждем, когда Басаев
По перевалу выйдет в Ведено.
Похоже, не взорвется тишина
На этот раз. И мысли барабанят:
Вот, прилетим домой и сразу в баню,
Где напрочь забывается война.
А если сны пока еще не врут,
И повезет отчаянно и дико,
Под Питером лесную землянику
Когда-нибудь в лукошко соберу.
2
Однажды утром в серый госпиталь
Зашла весна, от солнца шалая.
Я не хотел тревожить Господа
И у окна лежал, не жалуясь.
Кусочек мира заоконного
Из памяти непросто вычеркнуть...
Как полководцы белоконные,
Шли облака немного вычурно.
Хватило б только прежней удали,
И вырвусь в небо из палаты я!
А доктора все перепутали
И брови хмурили лохматые.
3
На дальнем юге, за спиной
Зарницами пылали войны...
Здесь уживался с тишиной
Карельский перешеек хвойный.
Из темной чащи пахло мхом,
И ель щеки касалась лапой.
А я глотал дурацкий ком,
Стесняясь показаться слабым.
А если поверить – становится легче.
Листва догорит, облетит календарь.
И время, как ты, утешает и лечит
Всех тварей Господних и всякую т в а р ь.
А если услышать, то песня правдива:
Есть Город и сад с безымянной звездой,
И вол темно-синий, и лев огнегривый,
Над ними небесный орел золотой.
А если увидеть, то сказка откроет
Сердца и колодцы, и тайну о том,
Что ты возвращаешься на астероид
Барашка пасти, любоваться цветком.
А если почувствовать – не было боли.
У рыжего лиса сухие глаза.
А нам остается пшеничное поле,
Из желтых колосьев глядеть в небеса.
А если любить, то без нудного «если».
У песни и сказки единая нить.
Мы все – прирученные, значит – воскреснем.
Кого же ты, милый, не смог приручить?
А если привыкнуть, то всё поправимо.
И если простить, то – врага твоего.
Да только едва ли получится, Дима.
Не сможет никто, никогда, ничего.
"Некоторые немецкие историки считают украинцев
славянизированными германцами. Отсюда происходят
присущие украинцам трудолюбие и аккуратность..."
Украинский школьный учебник восьмого класса.
Херр Мыкола фон Небаба
В хате у камина
Слушал Вагнера,
Горилку салом закусив.
А кацап ордынский в поле
Пас его скотину,
Тюбетейкой утирая
Слезы с глаз косых.
Чинно хрюкали в сарае
Чистенькие свиньи...
Из толчка благоухала
Розами фекаль.
Попугай кричал из клетки:
"Слава Украине!"
И себе же хрипловато
Отвечал: "Зиг хайль!"
Так наказывал Бог, потому я стерпел.
А на третий удар я ответил ножом.
Может, это и грех. Может, Бог так хотел.
Только вот тебе крест – я не лез на рожон.
По природе своей я немного угрюм.
Нелюдим, говорят про меня за глаза.
Но я людям не враг и животных люблю.
Я не пил за столом. Я давно завязал.
Ну а этот пижон всё ко мне приставал.
Почему, мол, не пьёшь? Расскажи анекдот!
Словно воду в жару он водяру хлестал
и гостям говорил, что козёл, кто не пьёт.
Я конечно молчал. Что возьмёшь с дурака?
Так просила она...он ей, всё таки, муж.
Я лишь в шутку сказал, что козёл кто рогат.
А растут у того, кто мозгами не дюж.
Ьак наказывал Бог. Потому я терпел.
А на третий удар я ответил ножом.
Может, это и грех. Может, Бог так хотел.
Только вот тебе крест – я не лез на рожон.
Меня всегда о чём-то просят
И не всегда благодарят,
Когда помпезно преподносят
Букет обоссанных котят.
Смотри, мой ангел, как промокли,
Как страшно высохла их мать.
Не смей божественные сопли
Ажурной пряжей распускать.
Плодитесь, твари, размножайтесь!
Вас превращают в барахло.
Кошачий бог, готовый к жатве,
Когтями выкосит бабло.
Тот – бесноватый, если честно,
Прошёл бы кастинг в "Дю Солей":
Его болонка «вдруг» исчезла
Под гроздьями опухолей.
Не обольщайся, милосердный,
Сегодня нет благих вестей.
Убереги меня от скверны,
И легион тупых чертей
Уйми, а то сама угроблю.
Салфеток в пасти натолкай.
Для пса, распаханного дробью,
Придумай персональный рай.
Его диагноз – настрадался,
Вводи волшебную иглу...
Ты столько лет за жизнь сражался
Молитвой. Стало быть – в тылу.
Пинцет, зажимы, пара лезвий -
Твое оружие, хирург.
Пиши историю болезней
Подобий божьих, драматург.
В финале лицемерной драмы
Подбрось такой медикамент,
Чтоб возводились миллиграммы
В тротиловый эквивалент.
Царапай истину кровавым,
Из тела вырванным пером.
Чтоб не устроили облавы,
Не вырубили топором -
Как ты болишь о пациенте,
И как злокачественна жизнь,
О доброкачественной смерти...
Поставь печать и распишись.
Избито, пошло, даже странновато
Приравнивать сугробы к белой вате,
Любовь и кровь на рифму снова сватать
И прятаться в толпе чужих людей.
Нам до весны лишь два шага осталось.
Лишь два шага – пустяк, такая малость,
Когда в журчание водицы талой
Вплетёт весенний щебет воробей.
Зимой привычно двигаться по кругу
И рифмовать со скукою разлуку.
Но в феврале напрасно хочет вьюга
Скомандовать мгновению: «Замри!»
В просторах наших двум шагам не тесно,
А воробей – весны веселый вестник.
И мокрый снег, совсем как в старой песне,
Не долетает, тая, до земли.
В соавторстве с Арсением Платтом Был не последним и не первым, В любом романе есть такой. Всегда искал по жизни стерву, Как будто в стервах есть покой. Он весь – златая середина, Такой не крайний, робкий весь. Под тяжкий груз подставил спину И пёр всю жизнь ненужный крест. Когда струной дрожали нервы, Во рту сушняк, а в горле ком, Сизиф носил на гору стерву, А после скатывал пинком. В обход поверьям, слухам, мифам Над ним всегда искрился нимб. Но потешался над Сизифом Хмельной Сатир, меняя нимф. Алкаш копытный, фуй с рогами, Был дружно нимфами хулим. Он до того был полигамен, Что от него стонал Олимп. Стремясь наверх, он падал низко, Учитель так себе – Дедал, Эвтерпу спьяну начал тискать, Но папа-Зевс по морде дал. Сатира морда – как из дуба, Что в лоб, что по лбу – ясен пень. Сложил в улыбку перец губы И тень наводит на плетень…
Я замёрзший плевок, я жемчужина
Я мужчина на февральском ветру
А вы женщина замужем, вы жена
А я в хлев свой вас украду
Вы привыкли лежать на постелии
И какао горячий с утра
Я ж холодный стою на метелии
И шепчу: пора, брат, пора
В те края, где Татьяна изогнутая
Или Лена блестит, как река
Или Анна впотьмах перевёрнутая
Или Люба в сердцах стукнет ножкой слегка
Там, где буйно растут насаждения
Где я хищно в беседку зайду
Где листвой шелестят наслаждения
И, невидим у всех на виду
Возражая на возражения
Огонёчек любви разведу
Гладко ложилась на вечер заря.
Месяц вынашивал планы на вечность.
Строился в небе отряд октябрят.
В омуте тихом пряталась нечисть.
Кот, не моргая, смотрел на закат.
В нём пробуждалась генетика сфинкса.
Рим, Вавилон, Мелитополь, Царьград…
Веяло чем-то античным… афинским.
Время текло бесконечной рекой,
Будда с Христом пили квас Магомета.
Было пятьсот миллионов веков
до окончания этого Света.
Ровно пятьсот! Почему? Не понять…
Просто, пятьсот по кармическим сметам.
До окончания этого Света…
И до начала вчерашнего дня…
* * *
Похоже, что прогрессу грош цена:
Мы первобытных комплексов заложники.
Чем меньше у водителя длина,
Тем больше габариты внедорожника.
* * *
Свой очень нездоровый интерес
К поэзии уйми, интеллигенция!
Стихами можно клеить поэтесс,
Но дальше – вся надежда на потенцию.
* * *
Волшебник слова дорог мне любым,
И бросить камень в классика не вправе я!
В стихах про Керн он мог: «Я вас любил»,
А в письмах про нее же – порнографию.
* * *
Не вдохновляет скучный список тем,
Уныл сюжет без грозового фронта…
Супружескую заданность поэм
Меняю на раскованность экспромта!
* * *
Тихий смех василька,
Незабудки лазурные грёзы,
Мельтешит меж камней,
Напевая, весёлый родник,
У реки на ветру
Заневестилась буйно берёза,
И грустит старый дуб,
Вспоминая минувшие дни.
Спит в норе толстый крот,
Обнимая Дюймовочку крепко,
Майский жук впопыхах
Покидает, сопя, тесный плен,
Колосятся хлеба,
Вырастает волшебная репка,
Точит стрелки чеснок,
Матереет забористый хрен...
Поднебесный хорал
Без надрывной морали, и вовсе
Нет, казалось, причин
На Земле для печали и слёз,
Но гадать суждено
Нам – зачем родили́сь и что после:
Лопухом прорастёшь,
Иль рукою достанешь до звёзд.
21 января 2019
.
* * *
"…Черкешенка моя!.. С Казанского вокзала
Твой поезд отходил, в ночь, в 23.05..."
…Не о весне – о жизни торопливой…
Ты уезжала – навсегда – домой.
«Лет через десять, – ты мне говорила, –
Давай, любимый, встретимся с тобой…»
И всё вокруг – вдруг – замерло и смолкло
(Да что им всем – в моем тебе ответе?!)…
«Лет через десять»… Господи, как долго
Мы собирались жить на этом свете!..
Я не о нас – о том, что будет после, –
Вновь будет поезд в 23.05,
И исправлять что-либо будет поздно,
Да и не нужно будет исправлять.
1984,
Москва
Я подобрать к тебе пароль
Который год мечтаю.
И жду, как ждет халву осман,
Когда ты скажешь «да».
И мне мерещится порой,
Что выдумал тебя я,
Но легкомысленно весьма
Свободу воли дал...
)
Ночь холодна и черней воронёной стали.
Город распят на крестах-перекрёстках улиц.
Ветер со свистом гонит в подвалы
собачьи стаи.
Воду вприкуску со снегом лакает из блюдец.
Это ноябрь… Сжимаю озябшие пальцы.
Звёзды горят, только я не могу согреться.
Это ноябрь… Город напялил тяжёлый панцирь.
Мечется в клетке синица по имени сердце.
Ночь в ноябре молчалива и неуютна.
Ночь в ноябре это темень в конце тоннеля.
Морок осенний… стылая мгла
в начале утра
кутает мёрзнущий город ветшалой шинелью.
Ночь в ноябре даже утром в огнях поликлиник.
Снежная пыль переносит тоску и простуду.
Я возвращаюсь в жаркий июль…
Настой на малине…
Принял нутром аспириновую барракуду.
Мне не поставит диагноз ни доктор, ни знахарь.
Время не лечит болезни, которые вечны.
Сплин, ипохондрия… Но, слава Богу,
нет больше страха.
Я проскочил через "cito"… На красный
по встречной.
Как игрушки для ребёнка одного размера
Слон и пчёлка, конь и рыбка
Так и мы для божеского окуляра
Равноценны, не крупны, не мелки
Рыбка уплывает в царство божье
Плавником блестя, в волны и травы
Как без рыбки царство оскудело наше
Но мы рыбку помним и этим рады
Пусть постели наши в ночи одиноки
Зато наволочки вышиты слонами, конями,
Пчёлками – мы протянем руки
И них вложат что-то – не сказать словами
Как мы утро ждали, глядя из детства
В грозовую ночь из окна деревни
Лес гудит из семечка: жарко и тесно
Просыпаемся, смотрим – в саду деревья
Свет разбавлен кальянным дымом
из высоких кирпичных труб.
Русским духом, отцом и сыном
преисполнено всё вокруг.
В преисподне барыжат серой.
На откаты места в раю.
Рая, Ада, Надежда, Вера...
Всем комфортно в моём краю.
Жил со всеми в гражданском браке.
Сердце резал, как торт, крестом.
Освистали предгорья раки.
Я остался цепным котом.
То налево пойду, то вправо.
Доброй воли своей часовой...
Рысью пахнут небесные травы.
Светят ночи соловой луной.
Край дремотный в сияющей дымке...
Мне и в этой жизни везло.
Мне хватало сметаны крынки
и для песен немного слов.
.
* * *
...Я – студент-недоучка, изгой,
Ты – актриса…
И стою, упиваясь тобой,
Мну кулису...
Как прокуренный твой голосок
Полон страсти...
Поцелуй посылаю в висок,
Чтобы – насмерть!
Я портал в отчаянье скрёб,
И – из ложи –
Я, без промаха, – «чмок»! – тебя в лоб,
В губы – тоже…
Жажды видеть – не утолю,
В сердце – пенье…
Но когда с тобой рядом стою –
Нем, как пень я…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Но сегодня очнулся седым
На рассвете:
На подушке – помады следы,
Волос светлый…
Видно, сон был кошмарен и дик –
Пожар губ и щёк…
Шторы – наглухо! Спать!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
(…Приходи!!!
Хоть часок еще…)
1979,
Владивосток
.
"А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб"?
В. Маяковский
Ветер играет ноктюрн на трубе водосточной.
Дождь-барабанщик насилует дробью карниз.
Что же такое случилось сегодняшней ночью,
если вода так отчаянно бросилась вниз?
Тысячелетьями я остаюсь без ответа.
Всё потому, что никак не найду свой вопрос.
Реинкарнация всех моих духов-поэтов -
Змей-Уроборос, целующий небо взасос.
Дождь за окном завывает, подначенный ветром.
Ветер струится по стёклам, заклятый дождём.
Будет ли утро и день беззаботным и щедрым,
если однажды мы все безвозвратно уйдём?
Страницы: 1... ...10... ...20... 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 ...40... ...50... ...60... ...70... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400...
|