|
|
Ещё не стал воскресный день
Концом моей недели.
И божий смахивает взгляд
На ленинский прищур.
В душе пустая дребедень,
Ни смысла нет, ни цели...
Искать смешно, мне говорят,
Но все же поищу.
Нас всегда убивает,- то время, то море,
мы умрем не моложе, не старше себя.
Смерть любую наживку хватает проворно,
а подводные лодки – особо любя.
Мы на пенсиях тупим, сидим в Интернете,
но стране если долг не вернул до конца,-
твои дни – как НЗ у нее на примете,
полыхнет – и бессмертье уже у лица.
* * *
Какая роскошь – к чёрту всех послать,
Опохмелившись после пробужденья,
И вспоминать ночные похожденья,
И чертенят смеющихся считать.
Читать Вольтера, ковырять в зубах
Чесать кота, лежащего под боком,
Заброшено, бесценно, одиноко,
Без лишней суеты, не впопыхах.
На календарь поставить жирный крест -
До фонаря, какая нынче дата…
Помимо точных сроков, вне формата,
Не попадая року под замес.
Условности отринуть, что тесны́,
Живущему в подкорке таракану
Насыпать щедро стихотворной манны,
Забыться и уснуть, и видеть сны.
 * * * Блоха с подковой. Колокол. Царь-пушка,Готовая стрелять по воробьям...Ты разом и царевна, и лягушка,Россия обалденная моя! Всё в гра́блях зло! Они невыносимы, Нас вечно оставляют в дураках… Умом понять Россию мы не в силах, А сердце часто вязнет в тупиках.И в зимней тьме полуночи безлунной,И в летний зной, когда наоборот…У нас дурак всегда добрее умных,А самый честный – вовсе идиот! Как хорошеем мы, приня́в вторую, А после пятой в море ищем брод… Лишь дураки в России не воруют, А людям верит только идиот!В могиле исправляется горбатый,На ёлке созревает ананас...Соседям с нами часто хреновато,Но хуже, если рядом нету нас. В густых садах развалины бастилий, Историй новых бесконечный ряд… Соседи зло врагам давно простили, Но никогда добра нам не простят.
Кто тут стучит
Так молотком?
Тетёркин Тит
И Тёркин Том!
И где же мы? Попробуй, угадай-ка!
А ну-ка напряги свои мозги...
Гагарин, космос, водка, балалайка.
Калашников, дороги, дураки.
Найдутся тут и пальмы, и торосы.
То мерзнем мы, то шибко горячо!
Вернадский, Менделеев, Ломоносов.
Скуратов, Аракчеев, Горбачев.
Вот классик на граните бронзовеет,
Прижав кепчонку бережно к груди.
И в бой зовёт великая идея,
И шило вечно в заднице зудит.
Ему бы взять в Швейцарию билетик
И жить спокойно, коротая дни.
Но щурится картавый диалектик
На мир, стоящий раком перед ним!
Блоха с подковой. Колокол. Царь-пушка,
Готовая стрелять по воробьям...
Ты разом и царевна, и лягушка,
Россия обалденная моя!
От мерзкой пищи очень трудно
Нам отворачивать носы...
Ласкает ноздри запах трупный
Полукопченой колбасы.
Чревоугодие чревато
Приблизить жизненный конец?
Из мертвечины сладковатой
На кухне варится супец.
Сроднились мы с землей сырою,
Когда пропитан смертью быт.
Не ешьте падаль на второе!
Но если хочется, как быть?
Толстой недаром кинул кони
И сразу стал «всегда живой»,
Услышав, на каком бульоне
Варили кашу для него!
Дело прошлое. Лёгкая шалость.
Капнув в кофе невинный бальзам,
Космология целкой ломалась:
Не сегодня. Не надо. Нельзя.
А теперь гладь ее против ворса,
Матери, разводи на минет...
В параллельных мирах Мультивёрса
Ничего невозможного нет!
* * *
Ещё недавно было хорошо,
Зашкаливал тестостерон порою,
Но юности угар, увы, прошёл,
Пресытив чувства старою игрою.
Заезженное крутится кино,
Исхожены вдоль-поперёк все тропы,
Другого в этой жизни не дано,
И, сын ошибок трудных, правит опыт,
Подходит срок сниматься с якорей,
Иных миров осваивать просторы,
Учить уму поддатых дикарей,
С шаманами вести о Боге споры.
Уйти за край, где интернета нет,
Начать, отринув прошлое, по новой
И с чистого листа писать завет,
Выдумывать уставы и законы.
А здесь скучаю я, в конце концов,
Нет повода для грусти и для смеха.
Не мне судить восторженных глупцов,
Пускай резвятся – я им не помеха.
Париж промок, в Париже сыро,
Париж стекает с карты мира,
такси, метро, велосипеды,
я так устала, где ты?
Тут с неба дождь как душ в квартире,
я коротаю время в мире,
двенадцать дня, журнал, газеты,
вода из Сены, воды Леты.
Двенадцать дня, еще так рано,
погода хлещет в барабаны,
озон, неон, зонты, береты,
я забываю где ты.
Перетекает вторник в среду,
я не звоню, я не приеду,
хотя сижу на чемодане.
А ты, наверно, в Амстердаме,
там тоже дождь и та же сырость,
и ожидание – на вырост,
как дождевик с плеча чужого,
да только мне уже лилово.
Подайте счет! Чужая поза,
усилий требовала проза,
Петрарка в дождь писал сонеты,
потом сошел с планеты.
Стекает время по каналу,
букет намокший, я устала,
привычный сюр, без дна, без цели...
да что ж я плачу в самом деле?
Пока, Париж, мой милый друг,
а я, пожалуй, в Петербург,
потом в Москву, а после в Пензу,
где в огороде Марсельезу
играет пьяный баянист.
Передо мной тетрадный лист,
из Пензы видно карту мира
и я пишу: в Париже сыро...
* * *
Резиновая женщина лежит
Себе в чехле, без ревности и лжи,
Спокойно ждёт, когда её достанут,
И лишь пото́м, расправившись вполне
По всей своей длине и ширине,
Она достойной станет пьедестала.
Нет разницы – хоромы, иль чулан,
За шмотками не тащится в Милан,
Цветы ей не нужны́, тем паче розы,
По барабану – Шуберт или джаз,
Обходится всегда без глупых фраз,
К тому ж принять любую может позу.
До лампочки напитки и еда,
А, если прохудится, не беда –
В один момент латается «Моментом»,
А ты – с умом и сердцем, все дела -
Меня до паранойи довела
И сделала почти что импотентом.
* * *
Опять наставили рога?
Увяз в болоте отношений?
Претензий вздорных до фига? -
Гони супружницу в три шеи.
Поскольку истая жена,
Та, что завещана от Бога,
В беде и радости верна
Тебе до гроба, недотрога.
Снесёт с улыбкою простой
Поэта мизерный достаток
И потускневший облик твой,
И то, что ты на водку падок.
Добра и ласкова, она
Тебя не пилит каждый вечер,
Интеллигентна и умна,
Напрасно мужу не перечит.
Простит твой вечный простатит,
Запой, к друзьям ночные рейды,
И одного лишь не простит –
Стихов, что посвятил не ей ты…
Наглухо Любовь и Доброту
Забивают Злоба, Тупость, Зависть…
Я неправ был. Подвожу черту:
Человек –
законченный
мерзавец.
Юрий Юрченко
..........................................
Читатель мой просить не станет справку
И согласится, если не дурак:
Блок – негодяй, Ахматова – мерзавка,
Подлец – Есенин, сволочь – Пастернак.
Как дальше жить, на гадость эту глядя?
Дрянь – Мандельштам, Цветаева – змея...
Поэты – мразь, а поэтессы – *ляди!
Пойду убьюсь апстенку нафик я.
Я ловлю в рифмующие сети
Шепот Божий через белый шум...
И уже который раз заметил,
Что не хуже Пушкина пишу.
Чепуха. Дышу на это ровно.
И живу с надеждою в душе:
Мне б его и в подвигах любовных
На крутом объехать вираже!
Меркнут знаки Зодиака
Над постройками села,
Спит животное Собака,
Дремлет рыба Камбала,
Николай Заболоцкий
* * * Какой приход – такие рифмы,Дымит волшебная трава,И вдрабадан косые нимфыБормочут странные словаМой номер икс и хата с краюПод стать насмешливой молве,Опилки плавятся и таютВ насквозь промокшей голове.Поддать чайку есть повод веский,Созвездья стынут взаперти,И заливает перелескиКумысом Млечного Пути.Здесь нет свечей и аналоя,Лишь филин ухает в тиши,И я, босой и с перепоя,Стою, на лиру опершись.Восток бледнеет, стало зябко,Круги расходятся в пруду,Медуза машет тонкой лапкой,Зовёт зачем-то – не пойду.У них бардак, неразберихаИ запах хуже, чем дор блю,Там, как два пальца, станешь психом…Достану лучше и забью.
Жених был щедр и очень ласков с ней,
Любил отец, и слуги пыль сдували.
Но осенью поднялись по Десне
Варяги. Их глаза сияли далью.
Посуда, вина, пряности, парча,
Бус драгоценных огненные змеи…
Шумел народ и радостно встречал
Тех, кто ходил походом на ромеев.
Черниговцы открыли закрома
Пред золотой весомостью товара.
Но подгоняла близкая зима
В далекий путь могучие драккары.
Темнел над лесом неба окоём,
Шуршала под ногами листьев осыпь.
Ей показалось: прямо на неё
Смотрел варяжский ярл светловолосый.
Мурашки пробежали по спине,
А голова кружилась, как от браги.
И жемчуга дороже был княжне
Веселый взгляд свирепого бродяги.
Развратник, пьяница, пират,
Игрок, поэт, пройдоха...
Ты попадешь, конечно, в ад,
Но разве это плохо?
Пусть маразматики в раю
Босыми землю пашут.
А вот в тропическом краю
Все поголовно – наши!
Тут полный грешнику почет
И никаких пожарищ.
С улыбкой встретит лысый черт:
"Садись за стол, товарищ!
Друзья, дымящийся мангал
И звон бокалов гулкий...
Ты на обед не опоздал,
Придя домой с прогулки!"
В соавторстве с Арсением Платтом
* * *
Скоро утро. Ни души
На песке тысячелетий.
Лишь пустынно дышит ветер,
Перелистывая жизнь,
Перекидывая век
За вчерашним веком мигом.
Лишь песчаный человек
На бархане пляшет джигу.
Лишь упругая змея
Пёстрой лентой резво вьётся,
И коробится земля
У засохшего колодца.
Не скрывал поэт печаль,
Сам с собой ведя беседу.
Пил и лысиной стучал
По дурацкому паркету.
Нашей уточке из ложки
Дал я хлеба и картошки,
И поэтому не зря
Мне она сказала: «Кря».
Лег на дно кем-то брошенный камень,
На воде угасают круги...
А вот чувства яснеют с годами.
Несмотря. Как назло. Вопреки.
У меня стало лучше со слухом...
Зарываясь в густую траву,
Припаду к тишине краем уха
И услышу, зачем я живу.
Страницы: 1... ...10... 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 ...30... ...40... ...50... ...60... ...70... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400...
|