|
|
Лиловое болото, –
Туманистая глушь, –
Разлитая дремота
По царству топких луж.
Летает пряный запах
По венчикам цветов
И вспыхивают залпы
Весенних комаров.
Тут древнее яснее
Того, что есть сейчас.
Далёкое виднее,
Понятнее для нас.
И тонкие осины,
Бледнее белизны,
Вдыхают сумрак синий,
И спят, и видят сны.
Подолгу я брожу здесь
Среди немых трясин,
И дольной жизни ужас
Бледнеет меж осин.
Картина мирозданья –
Не более чем сон.
Усталое сознанье
Забыло обо всём.
Убор роняя золотой,
Вздыхает роща с грустью нежной -
Ей долгий грезится покой
Под дивным покрывалом снежным.
Душа берёз обнажена -
Наряды ситцевые пали…
И только юная весна
НапОит жизнью эти дали.
Так мы, уставшие душой,
Как отлетевший лист, печальны,
Мечтаем встретиться с весной,
Как с неразгаданною тайной.
А счастье ищем вне себя,
И жизнь за лето проживаем:
Весной – рождаемся, любя,
А в осень – душу провожаем.
Больно бьет любовь по голове мячом.
Моя любовь к тебе, но ты здесь ни при чем.
Белым мелом пишу на белой стене.
Моя любовь к тебе, но она во мне.
Горит огнем во мне глубоко.
Ты ни при чем, ты где-то там далеко.
А ты где-то там далеко за стеной.
Ты с кем-то другим говоришь за спиной, но не со мной.
Ты где-то спокойно живешь, пьешь с вареньем чай.
А я тебя люблю, как-то так вдруг. Невзначай.
И этот город дарит мне фонарей букеты.
И этот город раскрыл мне все свои секреты.
Я разменяю любовь на мелкие монеты.
А ты спокойно живешь и ничего не знаешь об этом.
Ведь моя любовь она моя и точка.
Она моя. Я выпью ее по глоточкам.
Ты здесь ни при чем.
И мне кажется иногда, что это было так давно и не со мной.
Ты так далеко, за глухой стеной. Почти не дышишь.
Ты меня не услышишь.
Но я знаю ты где-то есть,
Даже если только здесь...
Тук-тук...
Сердце.
Стуча колёсами на стыках передряг,
Сквозь серый сумрак опустелой стылой жизни,
Пронёсся скорый, сокрушая всё подряд:
Надежду, веру – то, чем жил, чему был рад,
И светом фар мне на прощанье в душу брызнул.
И восставали из подвалов, тайников
Моей души – толпою дикой – злые гномы,
Гремя цепями заржавевшими оков,
Пугая стайки белокрылых мотыльков,
И нарушая мерный цокот метронома.
Но я бездействовал, а поезд вдалеке
Ещё насвистывал прерывистым фальцетом,
Желая будто указать на то мне, кем
Я смог бы стать… струился холод по руке…
И доктор вату подносил ко мне пинцетом.
Что было после? – Открывали в ночь окно.
Иглою рдяной прошивали горизонт, и
Загнали карликов души моей на дно.
Едва посвистывал ушедший поезд, но:
Проснись, – сказали, – это просто видел сон ты.
(с) Борычев Алексей
Поднимается дым над костром,
Вижу в небе гусиный косяк…
Давно не было так хорошо
В повседневности передряг.
Здесь, от грохота вдалеке,
В тишине полей и лесов,
Забываешь о суете,
О бездушии городов.
Словно не было ничего,
Кроме милых русских берёз,
Но уже за моря, далеко,
Лето жаркое унеслось.
К побелевшим от грусти стволам
Припаду на мгновенье щекой.
В них Россия течет по ветвям,
Значит, с ними мы плоти одной.
Оттого ль неизбывно жаль,
Что желтеют родные леса
И летит в голубую даль
На могучих крыльях душа.
Песня – упала с неба,
вместе с убитой птицей.
И – на сугробе – снега,
алая кровь дымится.
Меньше на две души,
у человечества, стало.
На ту, что упала в снег,
и ту, что в неё стреляла.
Где-то там есть ты,
Где-то здесь есть я.
У одной черты
Будем мы – друзья.
Не в один ли миг
Суждено нам петь,
В той стране,где жить
Означает смерть.
из рассказа экскурсовода на Соловках:
капитан Матвеев лично за неделю расстрелял больше тысячи заключённых Гулага...
По двести в день. По сотне до обеда.
По сотке водки после каждых тридцати.
А вечером давиться пьяным бредом…
За что всё это? Господи, прости…
По двести в день становится привычкой…
По сотне до обеда – то пустяк…
Работу выполняя на отлично,
Он не задумался ни разу – что не так?
Уже ГУЛАГ – история и память,
И лишь в музее смерть на Соловках,
По двести в день – понять мы сможем с вами,
Лишь только если вместо сердца прах.
Уже на небе души заключённых,
Уже в аду мучители горят…
А я всё жду ответа обречённо.
За что всё это – пусть мне обьяснят…
И первые уже таили яд…
А нынче все, полны отравы сладкой,
Заманчиво на дереве висят,
И мы опять срываем их украдкой…
Неутомимо жизни круговерть
Проводит первородное решенье:
Пусть в каждом наша маленькая смерть…
Но там же ожидает возрожденье…
Живёт в соблазне таинство греха…
Лишь надкусив, познаем мы секреты…
Вот так и строки нового стиха
Рождаются под сердцем у поэта.
Мы рвём слова, на радость и беду,
Как яблоки в отравленном саду…
Тихий город, мокрый август,
Я скучаю по апрелю,
Птиц весенних хороводу
И журчанию капели.
Нынче желтый лист осенний
Упадет на землю рано,
И холодной саблей древней
Солнца луч пронзит туманы.
Дождь, что ситец, чист и тонок
Молча капает на землю,
Лес послушно, как ребенок,
Дуновенью ветра внемлет.
Вновь в осеннем небе ломком
Журавлиный клин растает…
О, апрель, мой месяц звонкий,
Как тебя мне не хватает!
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...270... ...280... ...290... ...300... ...310... 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 ...330... ...340... ...350... ...360... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|