давай взорвем седьмой сезон матриархатом
шальных богинь линяющих с шеста
повальной власти на подмостки тихих спален
и разводя дорог прощальные мосты
над призрачной рекой игры в людей
я вспомню мальчика который регги пел
в церковном хоре убаюкивая совесть
уставших взрослых с клерикальности свечей
глаза закрывшие как вечные покои
на свет и честь
нас было много
но осталось только двое
еще играющих на трубах водостока
о том что время расплавляет в лицах стекла
под бифуркации из кексов сытой жизни
до снов полыни в радиальности ветров
как голый в бане
я конечно про любовь
в пенджабском штате запретили даже браки
традиционные из этих патологий
последней страсти каменеющих людей
я размываю боль водой из родника
твоей дороги у которой сны Монблана
кресты Манхеттена и верность океана
и здесь ложащегося верностью собачьей
к твоим ногам где как и раньше кандалы
в голеностопах
я обниму там и воздушно расцелую
послав им в пику пару лайков прямо в дых
рассказы жемчуга морей и вечность неба
я пронесу через года метелей веба
твоих стихов и примиранье и обвал
с обычной жизни
за то их бог не целовал а только гладил
луна в окладе старых аэродинамик
динамит время до распада динамита
тузы пристреляны и джокеры как биты
на детстких классиках асфальт шлифуют в цифре
а звук живой уснул на старых граммафонах
и стаи беженцев с приросшей насмерть маской
посмертной жизни балагурят ни о чем
давно как схемы а я плачу в старой сказке
и ласты клеются меняя рыбий хвост
на две подпорки с каблуками острых финок
и я под них врагов твоих осатанелых
пошпально в рельсы пожалею положить
подолом вытру акушерски дав под зад
шлепок родящий
отправив мысленно в дорогу или может
у неба выпрошу им транш уснуть без боли
тряпичной куклой не дождавшейся любви
ты лучше шорохом по ветру расскажи
как мне беречь тебя от стай голодных мыслей
когда неслышим сердцу бой часов на кухне
курс милосердий проходила на лопатках
но тех простила
этих не прощу
я в каждом зеркале химер смирильный щуп
оставлю набело
пусть сунутся
за детство
на камне камня не оставлю
за тебя
взорву обвал
на медленных торгах
и рухнет нимб нимфеточной системы
Россия вырвется из плена
и наш Штирлиц
еще и верностью и светом удивит
избавив мир от их прыщей и хиросимость
под вальсы шульмана
ядра земли магнит
настроит на
весеннюю капель
столбов помимо
свободное от флуда молоко
пролившееся небом на подушки
расплавленными пленками в глазах
очковтирателей послав по ссылке на
хороший адрес
где ни улица ни дом
Маккартни хиппи и веселая попса
лабают старенький мотив и веселятся
come бак in USSR...
прости прости
смешались стили
маргариты и терезы
монашки с пламенным обрезом и кораном
где на тринадцатой из сур
код шифровальный
и пояс верности
несдавшихся шахидов
уснувших за минуту до подрыва
за два не выдоха в пороге верной спальной
вагона вечности
ты исцелил мои лопатки навсегда
травой и светом
Лето яблоком зеленым
Пробежало путь недлинный
От растрепанных пионов
К горделивым георгинам,
От нежнейшего жасмина
К хризантемам запоздалым…
Вот уж темные рябины
Загорелись крапом алым,
И сверкают в кроне вяза
Золотые украшенья
Чистой радостью для глаза.
Но не станет утешеньем
Мне осенний праздник цвета –
Предзакатное сиянье
Красок – бренности примета
На пороге умиранья.
Принёс к нам дяденька
Больного котика –
Рахитик маленький
С большим животиком.
Мурлыкал сказками
Вполне понятными,
Его ласкали мы
Руками ватными…
Лечили мальчика,
Латали, ладили,
Кормили с пальчика,
Животик гладили.
Но хворь всесильная
Съедала заживо.
И отпустила я
Ребёнка нашего…
Тоска жестокая,
Уйди тихонечко.
Звезда далёкая,
Спаси котёночка!
Тугая мгла над ним,
Ему не дышится.
Большим дыханием
Твой свет колышется.
Ребёнку нашему
Не надо садика:
Игрушкой – камушек,
А миской – впадинка.
Для исцеления
Безчеловечного
Нужна Вселенная
Да капля Млечная.
как жаль
что гениально грустный Гоголь
как женщину россию не любил
дружил
смирнову россет поучая
как выжать их коробочки души
маниловых и плюшкиных
но мне
они милее до сих пор
невыспренною преданностью времени
не пойманному птицей за пятак
я узнаю людей не по словам...
по пыли откровений на манжетах
по влаге симпатических чернил
ночами не пролитыми в экран
помятой перекопанной кровати
сомнений
ну их в жизнь
а что нам
хватит
нам хватит ими выброшенных в море
помоек бесполезных мелочей
о травах не сдающихся в покосы
как ящик стеклотары а легко
красивым отрешеньем аватара
под ноги тех кто любит а потом
в разлуках вытирает ноги небом
и думает
наверно
не нашел
а фишка так проста
как рок-н-ролл
с бессмертием и выдержкой кащеев
найти
всего лишь айсберг над водой
сберечь от вечной зависти людей
подводная больная одиссея
конечно не гомера и кусто
Кустодиев
и я опять болею
морошкой
потому что там не я
тебя кормила с ложки напоследок
все среды
попадают в молоко
а гении рождаются по средам...
я узнаю людей не по словам
по боли
и резьбе дорог на венах
опять
в письме написанном не мне
пойду перечитаю как любил
ты прятать свою грусть в ее коленях
целуя округлившейся луны
касанием извечных шевелений
веления тепла любви живот
у нового рождения ребёнка
почище старых метл и заговоров
сном запаха сметающий подол
земное
ты знаешь
я обоих вас любила
и тихо умерла когда зашло
твое больное солнце черной речки
хлебнув закат последнего вина
карету мне карету...
лучше стечкин
и мыло сериалов
я дождусь
и белых мух и встречи снега светом
за тех
кто эту речку не прошел...
меня разбудили мыслью
куда ты лезешь старая су
и я подумала
а действительно
куда
дар отрицаний кудахтал
как пятый петух
не нашедший с утра
трах тибидоховости сказки от волка
правда
куда
вы когда нибудь видели
продавщицу мороженого
с бельмом на третьем глазе
и бермудами на первых двух
а ведь она продает
ещё живым
они всегда предупреждают
вот сейчас прийдет саван
от безенчука
гарант капитализма
и всех закопает
столовой ложкой
и он приходит
но мой кофе настолько горяч
что даже лёд в нем не тает
силлабо-кататонический
стихо комментатор
коммутатор
уснувшей франции
шесть
это та же девять
только через два дыхания
пошли
не прохожий
нам спать нельзя
у нас дети
вчера ты пах корицей
чужих огней
живая перекличка
на лычках снов
Ты всё прощёлкал. Я всё профукал.
Какая глупость! Какая скука!
Ночная скука под разговоры,
Под переливы и переборы.
Тебе тридцатник. Мне тридцать восемь.
Один не начал. Другой не бросил.
— Давай смеяться: всё так потешно.
— Давай напьёмся!
— Давай, конечно.
Один не бросил, другой не начал.
Зато стабильность: машина, дача.
Мне тридцать восемь. Тебе — тридцатник.
Вот твой бумажник. Вот мой лопатник.
Вот деньги, выпьем под этой ёлкой,
Игриво ляжет роса на чёлки,
Счастливо, Федя; счастливо, Вовка;
А жёнам скажем: «Командировка».
//
Ночная скука: а вот что, Федя,
Давай ты пёхом, я на мопеде,
Возьмём тротила, ворвёмся в Думу,
А лучше вот что, а лучше, к чёрту,
Продам квартиру, сколотим группу!
Пойдём на курсы! Поедем в Тынду!
Ты любишь рощи? Посадим рощу!
Напишем книгу про дым, про иней!
Какой же вечер сегодня звёздный!
Хотя не поздно! Ещё не поздно!
Ещё не поздно!
прийти в твой дом
общипанной и пьяной
не птицей сирин
временем избитой
ворованных названий операций
вояк с тузом обвисшим козырей
сиреной старого ослепшего гомера
сломать пластинку жизни о колено
поставить новую
и в лазерном оскале
дорожек времени
джекпотов радуг
спасать от экстези
Дамаск
ломая фразы
пиковой дамой
и лабая на фарси
кинжал стихов
с зеркальем состраданий
из сказок Дании
забытых для войны
у сцен брутального театра
я самый странный
анонимный алкоголик
всю твою кровь
которую бодяжат
подранки памперсов избитой
белой власти
запеленаю словом/плачем/ветром
и будет счастье
и медленно под утро отползая
как тень рептилии
оставлю на комоде
с дымящейся сигарою полыни
забившегося сердца уголёк
чтобы твой свет остался навсегда
в глазах сирийцев
так никогда и не узнавших кто помог
порвать дракону когти
вырвать жало
не за державу
а талант дамасской стали
безродным панкам
поломав воячий пыл
обыдно
цинично жадных до быстрей пожрать
канистрами фастфуда
и лаве
тавро не быть
закрылось время ключиком на вене
и белый поезд взмыл под облака
катать и возвращать отобранные души
под вальсы Штрауса
и сказки о лесах
конечно больно
плачу
душно
но ты опять найдёшься
между двумя горбами старого
верблюда
погоны
рыба
шах
фигуры речи комбинации трех пальцев
и снова медленно
прозрачно
не дыша
я не могу злиться в мире
где есть Ты...
скафандр в углу
я опять в лягушачьей шкурке
она мне дороже ботокса
искусственных снов луны
потому что
я полюбила
в ней
у тебя очень добрые руки
такие бывают
у мамы
у пекаря
и у ребёнка
вернувшегося с войны
когда она открывает ногами
как щеточкой в девятку
в верхний левый угол мяча
овалы вписывающиеся
в квадратуру недолюбленных
генералов холодных палитр
и бывших танцорок
и ангелов Аргентины
скопирайзить чужую жизнь
вместо своей
я их поженила..
еще раз...
