|
|
Словно тонкий весенний побег,
Из земли взошёл человек.
Был он меньше простого зерна,
Его личность была не видна.
От смешного размера ноги
Тайно плакали даже враги.
Но не плакал он. Дулся в ответ.
Просто слёз таких маленьких нет.
I. ТАВРИЯ
«Где на рогах волы качали
Степное солнце чумака…»
Арсений Тарковский
В степь первозданную,
из джунглей городских – бегу.
Бегу, как заключенный из тюрьмы.
Туда, где укрощал коней, горячий скиф.
И вёл на Рим Атилла «тьмы, и тьмы, и тьмы».
Где – между двух,
гремящих и рокочущих морей,
от берегов Днепра до берега Тамани,
гуляет вольный ветер – сам Гиперборей,
то в зимнем мареве – то в голубой – нирване.
Там, как нигде,
видна Вселенной суть -
единство мироздания и Бога.
Чумацким шляхом неспроста зовут,
и Млечный Путь, и – Крымскую дорогу.
Всё, всё кругом:
и небо, и земной простор,
и жаворонок, что над степью вьётся,
когда-то Скифией давным-давно звалось,
а в наше время – Таврией полуденной зовётся.
II. КУРГАН
Языческий туман,
глубокой – старины,
окутал – Таврию,
дремучим колдовством.
Нечистый дух,
из преисподней тьмы,
шабашит там,
до первых петухов.
Под бубен тени,
пляшут – до зари,
на пепелищах,
половецких станов,
И призраки,
легенда говорит,
там роют клады,
беев и султанов.
Не зря горчит полынь,
и сед ковыль,
где грозных битв,
отбушевало пекло.
Тысячелетия,
свидетельствуя быль,
вновь прорастают,
то костьми, то пеплом.
Равнина всех,
сравняла навсегда,
князей и ратников,
колодника и хана.
Но не посмела,
равенством неравных,
унизить склоны
древнего кургана.
Он, вознесённый,
как шелом богатыря,
раздвинул горизонт,
и небосвод.
Ковыль-трава,
курган боготворя,
к подножью стелится,
волной – покорных – вод.
Но не ему,
ковыль поклоны бьёт.
Он на равнине,
только пьедестал.
Событиям и временам,
теряя счет,
под бабой каменной,
тысячелетия стоял.
Не растворился он,
в таврической нирване.
И сохранить,
свою святыню смог.
Стоит один,
как остров в океане,
вдали от суетных,
асфальтовых дорог.
III. КАМЕННАЯ БАБА
"Я раньше жил, до этих дней
в степи ковыльной меж камней"
В. Хлебников
На первый взгляд,
она обычный камень.
Нетёсан, холоден,
и нелюдим.
Но странно чувствовать:
не он, не он,
стоит – пред вами,
а будто Вы,
стоите перед ним.
Завоеватели –
рабы Богов чужих,
могущественных,
и великих,
чьи время стёрло,
имена и лики,
не смели осквернить,
её бесстрастный лик.
Никто над ней,
не совершил кощунства,
ни грек,
ни арнаут,
ни берендей.
У наших предков
были те же чувства.
Они, как мы,
стояли перед ней.
IV. ГАЛАТЕЯ
«Как сонны эти плоские черты,
как первобытно-грубо это тело»
Иван Бунин
Ты холодна,
как надгробие.
Женщина ты?
Нет,
подобие.
Смотришь слепо,
глазницами грубыми.
Думу прячешь,
под лобными дугами.
Будто силишься,
и не можешь,
вспомнить чью-то,
с тобою схожесть.
Кто она,
та богиня земная,
чьи из камня,
черты вырубая,
твой создатель,
в тебе воплотил?
Что он чувствовал,
взгляд свой скрестив,
с твоим строгим,
и каменным взглядом?
Пал, как раб,
у подножия рядом?
Прояснился лицом,
от восторга немея?
И поверилось, вдруг,
ты его Галатея.
Тьма веков,
над тобой прошумела.
Почернела ты,
и замшела.
Исклевали тебя,
ливни-вороны,
изморщинили,
ветры-бороны.
Красотой уж теперь,
не гордиться.
Даже беркут
тебя сторонится.
V. БЕССМЕРТИЕ
Реки,
русла свои меняли.
Звёзды,
падали и сгорали.
Сталь мечей,
от убийства ржавела.
Ты стояла.
Ты каменела.
Царства гибли,
и гибли народы.
Только ты,
из бессмертной
породы.
Устояла,
не сгинула,
выжила,
на кургане,
полынном,
и выжженном.
Время власть,
над тобой потеряло.
Ты, ведь, стала,
прочнее металла.
И увенчана ты,
как победами,
мхом седым,
и седыми легендами.
Холм твой,
храмом стоит,
на безмолвии.
Прихожане твои,
гром да молнии.
VI. ТАЙНА
Мудрая вечностью,
что тебе чудится,
в зыбкой нирване,
херсонских степей?
Грозная битва,
что не забудется?
Или табун,
одичалых коней,
с топотом, ржанием
мчит пред тобой,
розовой, буйной,
могучей волной?
Может быть,
вспомнилась,
давняя быль:
топчут копыта,
чабрец и ковыль?
Стелются дымом,
и нижутся звеньями,
дикой, невольничьей,
тяжкой цепи,
орды Батыя,
в просторах степи?
Времени страница,
что тебе кажется,
в омутном кружеве,
зимней пурги?
Кто разгадать,
твою тайну отважится,
тайну богов,
где не видно,
ни зги?
VII. СЕРДЦЕ
У людей, иногда,
каменеют сердца.
А у камня бывает,
человечее сердце.
И стучит оно в нём,
тыщи лет,
день за днём,
кратким, чистым,
взволнованным скерцо.
Слышу я,
как у бабы,
у каменной,
сердце бьется,
неровно и пламенно.
Сердце скульптора,
в камень заложено,
отдано Галатее навечно.
И стучит,
и стучит растревожено,
в нём мечта,
о прекрасном и вечном.
VIII. ТИШИНА
У бабы каменной,
неслыханная тишина.
Какого цвета – тишина?
Какого звука?
Цвета?
Ковыльного,
серебряного лета.
Звука?
Прислушайтесь...
Услышьте – сквозь века,
вибрирует гортанно тетива,
упругого – кизилового лука.
Под облака, выше орла,
звенит над степью
половецкая стрела.
И бронзово молчит,
таврическая старина.
IX. ПРАМАТЕРЬ
«И каменная баба сложит руки,
как будущая мать на животе»
Ольга Юровская
Век ракет,
не гляди с превосходством,
на её роковое уродство.
Загляни – в её суть,
угасающий кратер.
Ты увидишь – она,
всем мадоннам,
праматерь.
Ты увидишь – в её,
первобытности линий,
начинались черты,
изваяний Челлини.
Век ракет,
за своё превосходство,
поклонись, как язычник, уродству.
Х. ДИКОЕ ПОЛЕ
От неизбежности твоей,
от неминуемости фальши,
бегу от нелюбви – подальше,
и бесприютный, и ничей.
Я исцеляюсь в диком поле,
где трав шелковая волна,
и торжествует тишина,
и происходит Божья воля.
Здесь перед степью все равны.
Орёл и малая былинка.
Я с ветром Таврии – в обнимку,
на все четыре стороны.
17.03.2001Сонет 317 Лёд тронулся, взгляните, господа:Пугая, на попа встают громады,Трещат, ломаются, как жерди из ограды,Мостов опоры… Полая водаПрибрежные корёжит города,Лишая их привычного фасада…И люди, как испуганное стадо,Сбегают от стихии, кто куда……Плоды во чревах жаждали свободы…Ярило вышел поглядеть на роды…Он знал, что значит этот мощный треск —Пленённый Ангел взламывал личину…И это предвещало не кончину,А новой жизни небывалый всплеск
Слой небесный, ласточкина земля.
Приют кузнечиков, желтеющие поля.
Рыбье царство, водоросли изгиб.
Передо мною тихо цветёт заря.
Ты ли рыбой была, ты ли птичкой смешной была,
Была ли кузнечиком, что же ты умерла?
Я не запомнил тебя, ты в одежде другой встаёшь,
Ты говоришь мне: как я тебя ждала.
Это мой дом: это воздух, земля, вода.
Это всё то, что не сбудется никогда.
Ты войдёшь в мою комнату, всё озарив огнём:
Пламя твоё не нанесёт вреда.
Я тебя читаю.
Перечитываю.
Глотаю, словно чаю
горячительного.
Мы так с тобой похожи
светом внутренним.
Вечерним тоже,
но больше утренним.
Я вдыхаю строчки,
слоги, буковки,
нанизанные на почерк
девичий, крупненький,
глаза закрываю ещё
и вижу глаза твои
предостерегающие
и предсказательные.
Я слушаю тропы
наивной романтики,
порою растрёпы,
но милой грамматики
и чту препинания,
как знаки различия
не упоминания
тайного, личного…
Я не мешаю
коктейль горячительный.
Я читаю
тебя, перечитываю…
помарка ты или закладка прикорм подофисный планктон в той секретарше шоколадка на этой дивный моветон когда нанизан день на праздник и кольца обнимают буй когда познаешь в самой разни как губы трещинам табу из слов привычно невесомых несостоятельных и не похожих на седого сома стоящего на глубине что сон когда летишь в обрывы не поминаешь фрейда зе допреешь сам на рее сливой от ветки сохнущей уже под грузом следуя ньютону оторванный от небохлой в измятом кляре снова в лону обратно ускоряясь злой или золой своей сегодня покуда гермии сопят отправишься до бесконвойной господней чашки в тот же ряд примерно полшага к балкону февраль поэтов наплодил и тает превратившись в говна вокруг воскресший даффодил потом из сонма нечитающ итакой отольет в глаза тамбовской стае не товарищ всем отрезая тормоза
Много красок на планете:
Небо, радуга, заря...
Но чудесней всех на свете
Разноцветные моря.
Корабли из океанов
Приплывают в те моря,
По команде капитанов
В них бросают якоря.
В Красном море волны красят
Цепь и якорь в красный цвет,
Днище тоже будет красным,
Словно свежий винегрет.
В Чёрном море цепь чернеет
И чернеют якоря,
Поплывём с тобой скорее
В край, где светлые моря!
То ли дело, в Жёлтом море
Плещет яркая волна,
Безо всяких разговоров
Красит в жёлтое она
Якоря и днища лодок
И борта у кораблей.
Даже хвостики селёдок,
- Подставляй-ка хвост скорей!
Но от всех весёлых пятен
Отмывают корабли.
В Белом море словно в вате,
Всё белым-бело вдали.
Всё окрасит цветом белым
Беломорская вода.
В океан выходят смело
Белоснежные суда!
Под закрытые веки
как солнце –
нежно-тихое стихо-
творенье.
Сотворение
песенки-чуда.
Отворение дверцы
души.
Тянет!
Тянется
лучиком к сердцу
солнце нежности
утром бесснежным!
И безбрежно
протянуты руки –
Ах, пожалуйста!
Ах, не дыши!
В узенькой улице, в глубине пропадает твой силуэт.
Я разворачиваюсь и иду. Вокруг люди в пуховиках.
Как-то мало стало пальто, стал приглушённей свет.
Все направляются далеко и, видимо, издалека.
В лавке церковной засилье книг. На вкус на любой и цвет.
«Таинство исповеди». У продавца ворох брошюр – выбирай.
«Мне что получше». «А что вы хотите?» – он говорит в ответ.
Что я хочу? С улицы крики, слышен собачий лай...
Женщина в борьбе за мешок схватилась с лохматым псом.
Мешок разрывается, на снегу красный фарш, колбаса.
«Господи, что творится!», сплетённые пальцы узлом.
Картина библейской скорби. Добыча в зубах у пса.
Звуки становятся глуше. Хлопьями валит снег.
Как ни стараюсь, никак не могу вспомнить лицо твоё.
По узкой иду я улице, медленно, как во сне.
Что-то настанет скоро. Что-то уже настаёт.
Глотают сфинксы мокрый снег,
Душа грустит по теплой прозе,
На стрелке черный человек
Остолбенел в нелепой позе.
Нева былую белизну
В залив уносит тесной грудой,
А я глазею на весну
Как на невиданное чудо…
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...480... ...490... ...500... ...510... 519 520 521 522 523 524 525 526 527 528 529 ...530... ...540... ...550... ...560... ...570... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|