|
|
Рыбы в аквариуме жалуются:
Где вообще обещанный батискаф?
Жирный попросил – и ему типа пожалуйста
(Кот заворачивается в ангорский шарф).
А мы тут задыхаемся от неизвестности.
Что там вообще под нами, в глубине?
Хочется всё-таки знать окрестности:
А может, вообще там банда окуней?
Учительница закрывает тетрадь:
Видите, как портят язык слова-паразиты.
Запомните: никаких «вообще», «типа», «так сказать».
Будь ты рыба, будь ты композитор.
Голуби отбрасывают тени.
Жирненькие голубки
Тяжелы. И, никаких сомнений -
Эти тени тоже не легки.
На нагретом солнечном асфальте
Круглотени плавают, скользя.
Полетайте! Плавать ли не хватит?
Голуби ответствуют: нельзя.
Мы безумно любим наши тени,
Для здоровья круглого пасём.
Но едва завидев лист осенний,
В красных лапках в гнёзда унесём.
Погружаюсь, погружаюсь,
надо мной сомкнулась жалость,
охом – весь последний воздух,
поздно!
Рефлекторно, полной грудью
наливаюсь тяжкой ртутью
не своей беды – грузилом,
милый!
Не спасатель я, не фея,
невоенный твой трофей я
в сетке страсти, нет – авоське,
брось-ка!
Мне бы жабры, мне бы выбор,
мне бы плыть большою рыбой
вправо-влево, брассом-кролем,
вольно!
Головными плавниками
отмахнуться от страданий,
мне не с вами, мне – Гольфстримом,
мимо!
Или просто камбалою
распластаться под судьбою,
глазки вбок – меня здесь нету,
где там!
Неизбывно, неизбежно,
затопила душу нежность,
камень сердца не отвяжешь,
замуж!
Принимаю тяжесть груза,
будешь мужем, мукой, музой,
горем, горнею дорогой,
с Богом!
Болью быль и болью ж – небыль,
может вытянет на небо
горе-луковка и крестик
вместе?...
Шелест шин. Холодный мрак.
Был никем и звать никак.
В жёлтом свете фонаря
Выплывает слово: «зря».
Пушкин гуманистом был.
Если бы сейчас он жил,
Он сказал бы: "Всё не зря.
Только жалко мне царя.
А себя жалеть не смей.
Впрочем, ладно, пожалей."
Пушкин жив. Глухая осень.
Ждёт жена с работы в восемь.
Кошка ждёт и дочка ждёт.
Ждёт уже который год.
Красный свет во тьме горит.
Человек в ночи стоит.
Вот, скажем, ты в поезде едешь
(Когда-то, полжизни тому)
И смотришь в окошко, и лебедь
В прозрачном взлетает дыму.
И кажется это неправдой,
И жизнь твоя, как ни крути,
Цельнее и проще – как надо.
А то, что не надо – лети.
Лети себе в воздухе белом
К чьему-то слепому окну.
Ты помнишь, как бабушка пела
Полжизни, полжизни тому?
Сидя в кафе с претензией,
Вяло жуя жаркое...
В вазочке как их... гортензии?
А, может, что-то другое.
Официант, похожий на дьявола,
Нервно стучит ногою.
Спутница платье поправила,
А, может, что-то другое.
Чувство сменилось голода
Чувством ленивой злости.
В центре большого города
Тычешь в бараньи кости.
Снова вьюжит. Всклокоченный снег
На мольберте с пастелью и мятой -
Океан, чьей-то кистью размятый,
Шестерёнок прицельный разбег.
Цвет индиго у снежных волос
Выцветает, чем ближе к ладоням,
Будто грива волшебного пони
В серебре миллионов стрекоз.
Там над миром и под миром
неизвестные миры,
И не пахнет там сортиром,
и не буйствуют пиры.
Наверху всё ладно чинно,
А внизу наоборот.
Распинают там картинно
И не лечит ранку йод.
В том же мире, где сортиры,
Люди гинут тут и там
От любви, бренчат на лире,
Пьют рассолы по утрам.
И не думают что после
Совершат над ними суд.
Копят деньги, греют кости -
Глядь, а их уже несут.
И пока на плечи чинно
Поднимают ихний гроб.
На суде не без почина
Начинают черти стёб.
Мол гулякой был и праздно
День за днём он проводил,
Перевёл вагон напрасно
Первокласнейших чернил.
Вред бесспорный для планеты
Этот малый сотворил,
Исписал бумаги метры
И поверьте был не мил.
Как ругался он на сайтах!
Дев невинных соблазнял!
Можно мерить в гигобайтах
Все грехи его. Менял
На разменную монету
Он всю божью благодать,
Не топтал он лишь штиблеты,
Поминал и Божью мать.
Положили на весы
И штиблеты для красы.
Перевесили штиблеты
Целый ворох неподобств.
Ему выдали билеты
В рай небесный без удобств.
Не пишется…
Тупик.
Засада.
Небытие души.
Тоска.
Смотрю
на
чистый
лист
с
досадой,
как
тонет
в нем
моя
рука…
Не зазвучит
надеждой
слово,
не вздрогнет
болью.
Тишина
в
душе
и
сердце…
будто,
словно,
сама
себе
она
тошна.
Как жизнь
из тела,
день от ночи,
как женщина
от дурака,
ушли
все запятые,
точки,
все
рифмы…
Лишь
одна
строка -
мерцает льдинкою,
звездою,
пылает
северным огнём,
блистательна
сама собою,
как марта
снежный окоем.
До потрясенья
гениальна,
немногословная
до слёз,
как мотылек монументальна,
как революция –
всерьез.
До неземного
совершенна -
на ощупь,
запах
и на цвет.
Как дня и ночи перемена,
и как закат,
и
как рассвет.
Неистребима,
как надежда,
неосязаемо тонка,
необъяснимая,
как нежность
и юноши,
и старика.
Дыхание
небесной плоти,
соединённое
с земной…
Она
то в вене,
то в аорте,
она,
то – холод мне,
то зной.
Мерцает,
как на дне колодца,
как вянущему
сентябрю
последняя
отрада солнца:
Я вас люблю…
Всё живое и мёртвое,
Всё молчанье и звук,
Всё нетвёрдое, твёрдое -
Выпадает из рук.
И в сиянье отчаянья
Всё видней и видней
Этот звук и молчание,
Эти блики теней.
Эта линия тонкая,
Этот прочерк земной.
Всё негромкое, громкое,
Всё, что было со мной.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...460... ...470... ...480... ...490... 494 495 496 497 498 499 500 501 502 503 504 ...510... ...520... ...530... ...540... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|