|
|
Мне бы гулкость твоих каблучков
Сохранить содроганьем сердечным.
Чтобы в лучшем из лучших миров,
Лишь запомниться счастьем беспечным.
И в признании вечной любви,
Жизнь протекала в мгновениях,
От которых бы жаром в крови!
От которых бы напрочь сомнения!
Мне бы в гулкость твоих каблучков
Заневолиться безвозвратно,
Чтобы в лучшем из лучших миров
Не быть понятым все ж превратно.
Без жары – нет холода, цели – без пути,
Ночь сменяет светлый день, солнца луч – дожди,
Сладкий мёд, горячий кофе,
Мокрая вода...
Нам предписано контрасты ощущать всегда.
Важные наследники шахматной судьбы,
Взад-вперёд пускаются в суете ходьбы...
Так и всюду. Только пешки,
То – простой народ:
Без излишних слов и действий – рвутся лишь вперёд!..
Клетки шахматной доски строят суть игры.
Чёрный пртив белого, собери всю прыть...
Жизнь бежит обычно к цели –
Там, где гаснет свет.
Рамкою каймит её*, как все полотна – смерть.
И всегда смущает нас фото со стены:
Что в объятиях тисков траурной страны,
Вот оно – мерило жизни,
Вехи той приход:
Где душа бесповоротно в небеса вспорхнёт.
Если кто в согласии меж собой живёт,
Если плоть здоровая, будет весел год.
Коль гармонии не видно
В свЯзи душ и тел,
Дух уходит в необъятный,вольный беспредел.
Так бывает в шахматах: неумелый ход
Неминуемо к себе гибель призовёт,
Но фигура встанет снова
Для игры другой –
В новом перевоплощеньи. Всё течёт рекой...
* жизнь
Сама не знаю, отчего,
так воздух светел в Галиллее.
Та гладь лесов, полей и гор –
Звенит, как залы галереи,
Что по утрам, покорны сну,
Ждут в трепете людей и криков.
Не надо трогать тишину,
Покой задумчивого лика..
Горами вздыбилась земля,
Спиной высокой заслоняя,
Свою принцессу, что поля
Водою* тёплой омывает.
С рассвета нарядившись в гладь,
Пьёт солнышко её лучами,
Светило любит поиграть
С водой, искрящейся мечтами.
От вод те искорки летят,
Позолотив в полёте склоны,
И вот уже танцует рать,
Швыряя c щедростью фотоны.
Как всё вокруг озарено..
Как будто снежный шарф белеет,
И, может, потому светло
Бывает глазу в Галиллее?
Я больна
Разраряжённым огнём телевизора,
Не своими столами и крошками,
Запотевшими, жирными ложками,
Любопытством усов, тараканьми
Магазинов фальшивыми гранями,
Неотвеченным рыканьем вызова
Я больна...
Я одна,
Вся распластана блином раскатанным.
Между воем молитв и предательством,
Между жертвами губ и стяжательством,
Между сполохами и тенётами,
Меж капустой и тяжкими гнётами,
Среди ран неумело залатанных,
Я одна...
Я живу
В перемешанной жирной блевотине,
Что размазала сны, откровения,
Бесконечные нощные бдения,
И конверты, что нераспечатаны,
И те строчки, что в душу впечатаны.
В агрессвной и жадной харкотине
Я живу...
Я дышу
Злыми струпьями ржавого воздуха,
Распечатанным светом отравленным,
Пошлым взором, в штанины заправленным;
Томным вздором, что скрыт поволокою;
Хриплым смехом, что режет осокою.
Грязной пылью забытого продуха
Я дышу...
Я пишу
Чёрной кровью, шуршащими кнопками,
Крупной кляксой, сумой перемётною,
Бесконечною линией взлётною,
Что манит. Пищевыми цепочками,
Непроглядными стылыми точками,
И брезгливыми белыми стопками
Я пишу.
Безнадёги безликая глыба
Растянула до вечности миг.
Открываю я рот, словно рыба
Только там не рождается крик...
20.01.2006
Он был поэт, романтик, бард,
Искал в ночи миг вдохновенья,
Но грешен был – его азарт
Подчас мешал уединенью.
Всегда был грустен ее взгляд,
Изысканны и нежны руки…
Всегда быть с ним… – Хоть это – ад,
Она не вынесла б разлуки…
В ночной прохладе у цветов
Он говорил проникновенно,
Что здесь у ночи нет оков,
Ее печаль – несовременна…
И молча слушая рассказ,
Вновь поддаваясь искушенью,
Она вздохнула только раз…
Укрылась звездной ночи тенью…
Солнце поблекло в закатной дали,
На расстрел генерала солдаты вели...
Генерал посмотрел палачам в глаза
И слова на прощанье такие сказал :
- Солдаты! Я с вами в войну угодил,
Я вас, подлецов, как родных, полюбил.
В атаках вкус славных побед я узнал.
И честь генеральскую не замарал!
- Цена побед твоих – смерть, – солдаты сказали,
Подвели ко рву его и расстреляли.
Солнце поблекло в закатной дали,
На расстрел комиссара махновцы вели...
Комиссар посмотрел палачам в глаза
И такие слова на прощанье сказал :
- Я на смерть иду за рабочий народ,
А вашу судьбу предскажу наперед:
Красная армия вас не простит
И скоро за смерть мою отомстит!
- Раскомиссарим-ка Землю, – махновцы сказали,
Подвели ко рву его и расстреляли.
Солнце поблекло в рассветной дали,
На расстрел монаха чекисты вели.
Монах заглянул чекистам в глаза
И тихо такие слова им сказал:
- Что ж вы, братья, делаете-то с собой?
Зачем же так – в омут и с головой?
Покайтесь! Господь милосерден, простит.
Пусть молитва моя всех вас защитит!
- Мы не верим в молитвы, – чекисты сказали,
Подвели ко рву его и расстреляли.
Солнце поблекло в закатной дали.
На расстрел чекисты чекистов вели.
Утро за утром,
Год за годом,
Сжимая в ладони ключи,
Провожаю порог за порогом,
Тенью на день: попробуй сличи...
Я – атом, объявленный серостью будней,
Спотыкаюсь о пресность пути.
Кому столько сложенных трутней
Из дней и часов отнести?
Пусть грохнет однажды, приступит
Мой праведно прожитый час,
В котором у жизни преступник
Промолвлю: – Ребята, я – пас.
Восторг катания с горы!
Я в окруженьи детворы,
Вбегаю на вершину!
Кусок линолеума есть –
Вот только поудобней сесть...
А ну, толкните в спину!
Сияет белым снегом день!
Лечу и шапка набекрень,
А мне казалось – гладко!
Концы шарфА вразброс, вразлет!
Пыльцой в лицо взлетает лед,
За ворот и в перчатки!
Навстречу мне обрыв реки –
Скольжу! Прощайте, каблуки!
И падаю на спину!
Ору! Нет сил лететь молчком!
КружИт и поддает толчком
Коварного трамплина!
Смеясь, лежу на берегу,
Смешно барахтаясь в снегу –
Замри, полевка-мышка!
Любуюсь светом облаков
И вдруг меня со всех боков
Таранят ребятишки!
Галдят, кричат и я кричу!
И снова вверх – еще хочу –
Тащу свои «салазки»!
А ну, кто дальше! Раз! Два! Три!
Ты, горка, снова подари
Немножко детской сказки.
ПрЕданы дом и кресты на погостах.
В душах развал и смятение.
Продуты карманы. Но тЕнями толстые
Стяжают безумства и тление.
Им тоже не сладко: им важен покой.
Ан нету покоя, где деньги.
Следы их – преступники, их крошится строй
В нигилизме и в наркозабвении.
Такое веленье – на всех нагота.
Не будет заблудшим спасения.
Покуда всем правит злой вор-пустота,
Кому оправдание в бдении?
И чем же заполнить ту пустоту?
Горящим богатством иль страстью:
К картам ли, к женщинам, или к вину,
К виску ль пистолетом напрасным?
Напрасное зиждется на пустоте
И тратится ей же из жизни
За гробом – в ничто, за жизнью – в нигде.
Высокого нет, только нижнее.
А я из пустого откроюсь в любовь,
Откроюсь подлаженно, сразу.
Заполню любовью и душу, и кровь,
И в вечность уйду на экстазе.
И только в любви ко всем и всему
И утром, и днем, и ночью
Узнаешь меня, когда обниму.
И все одиночества в клочья!
- – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
Так ну же, опомнись в фатальности всуе,
Навечность во мне обрети.
Коль сладишь со мной в поцелуе,
Дам крылья на стройность – лети!
Под белым плащом одиночества
Снег не может растаять, ленивый
Под белым плащом одиночества
Как ни жуй – стонет голод сварливый.
Затих телефон арестованный
За колючей оградой молчанья,
Хоть капля надежды ворованной
Жаждет входа в темницу сознанья.
Под белым плащом одиночества
Злой судьбою ты – раб тяжких мыслей,
Но цепи сломать очень хочется,
Улететь и в пространстве повиснуть...
И светом вечерним окованный,
Обожжённый огнём пылких герцев,
Листаешь дневник ты взволнованно,
Записав откровение сердца.
Под белым плащом одиночества
Тянешь руки к луне отрешённой
Ты, жаром своим же источенный,
Что душа расплескала со стоном.
О камень прибрежный разбитая,
Пьёт волна безнадёжья веленье,
Утешившись тихой молитвою,
Не зная мечты претворенья.
. . . . . . .
Живём ли с людьми: даже близкими –
Две души, как два голубя вместе,
А можем ли всеми мы искрами
Проникаться вдвоём, словно песней?
Не сшито... и белая ниточка
Приготовилась: будет и плащик.
Неважно, откуда ошибочка
Краем пропасти встала саднящим.
Эй! Брызги восторга! Давайте в снежки!
Нацелимся вон в тех ребят...
Как школа и книги сейчас далеки,
На наши бои не глядят...
Случайный снежок бомбардирует... хлоп!
Хоть ранен я, всё – нипочём.
Одежда промокла на мне, как в потоп –
Ругать будут... Но ведь потом...
Я только всё время леплю серебро
В чудесные пули-мячи.
Индейцем танцуя, вращается кровь
И гиком задорным кричит!
Пусть солнце склоняет головку, и что ж,
Потёмки нам разве беда?
Начать новый бой нам всегда – невтерпёж,
В полон мы берём города!
Но, надо же... мама зовёт из окна:
– Алёша, час поздний! Домой!
– Ну, мамочка, дай наиграться сполна,
Ещё целый мир предо мной!
Красоты больше нет в этом доме.
Я кричу, стервенея: «Умри!»
И бросаюсь в окно, только падаю снова в подушки.
А вокруг никого. Все придумали злые подружки,
Что остынут ветра и послушно смолчат фонари.
Почему ничего не случилось?
Только буквы построились в ряд.
Закрываю глаза, притворяясь мертвецки усталой.
Я жалею уже, что тебе ничего не сказала.
Но теперь все равно – фонари за меня говорят.
В этом облаке пыли блеснет непокорная сила –
Я жалею уже, что тебя ни о чем не спросила…
16.01.06
Я готов был на то, нацелен на это:
На белое в черном, на звезды в пыли.
Но под руку встряло галантное лето,
И нет уж иллюзий, и я на мели.
А было ли лучше, если бы сладил
С безликим набором в крамоле души,
Набрался бы ереси и звезды бы сглазил?
Назвался Позором, так празднуй – круши
Иллюзий болотных наркотную сладость
И бранную сущность опознанной лжи.
Не будет в виду мягкотелость и слабость,
Но от плача в душе накоррозило ржи.
И когда, опорожненный, – эхами в лузу
Я увижу пустотами гулкости – чист,
Нахлобучу колпак из новых иллюзий,
Да заправлю на истину смазанный лист.
И закрутится жизнь по новой спирали:
И в новой коррозии – стопорный скрип.
И так без конца, пока схожи не стали
Потуги на истину и предсмертия хрип.
Жизнь так одиозна, когда нет тебя,
Когда на рассветы – позором заклятий.
Как страшно, как больно так жить, не любя,
Во всё бытие из потерь и изъятий.
Но ты же, я знаю, в такой же беде:
И с тобою грешны, не согласны рассветы.
И ты не найдешь в том покоя нигде,
Не спасут и тебя всё чужие советы.
Не спасет ни роса, ни весна, ни цветок,
Ни красивая сволочь во лжи поцелуев.
И не вздрогнут уста, и не стронутся в ток
От пряности в скуку телесных холуев.
Но станется все, то, в одном лишь: со мной,
В моей обреченности в таинство воли.
Лишь я в том слыву – твоею судьбой,
На вечность в любви отрекаясь от боли.
Жизнь так одиозна, когда нет тебя.
Как страшно, как больно мне жить не любя.
О, да да да! Я помню этот вечер,
Печальный взгляд и белое вино.
И что, вы думаете – свечи?
Нет. Просто приоткрытое окно.
За ним луна с таким же пьяным взглядом
Висит себе спокойно в небесах.
А милый мой сидит со мною рядом
В спортивных фиолетовых трусах.
Последняя осталась сигарета
И спичек нет, но это – ерунда!
Зато у нас вино и две котлеты,
И… в небе загорается звезда.
Как нежно он покусывал мне плечи!
Романтика! Ну, что тут говорить…
О да да да! Я помню этот вечер,
Ведь я тогда и бросила курить.
11.01.06
Я искала те жизни, что шли за порог,
Возвращалась без устали в место, где сны,
Словно школьник упрямый, твердивший урок,
Я копалась в засохших останках войны.
Но усталое сердце сомкнуло глаза,
И запел ветерок подорожный мотив,
А усатый шофёр отпустил тормоза –
И нахлынул волнoю видений прилив.
Ой, не спи, если едешь в унылый твой день,
И деревья мелькают опять и опять.
Что скрывает коварно сомнения тень –
Может камень, заснувший в траве рассказать.
А под ним замолчали седые сердца,
Безымянные жертвы нацистской игры,
Переполнены щедрою долей свинца,
Душу ближнего кровью навеки прикрыв.
А над ним – безразлично плывут облака,
Совершая понуро свой каторжный путь.
А сквозь них пробирается робко река:
Меркнет поисков час: не пора ль отдохнуть?
Я искала то место, где спрятаны сны,
Ту свечу, что не гасла до самой весны,
Те слова, что не очень, быть может, нужны
Поколенью, живущему после войны...
Извини. Ничего обещать не могу.
Нет залога у прошлого в сОжженом...
Ну а лучше ли будет, если солгу,
И с мечтой – в бестолковость оплошенно?
Вот бы тайну об этом-то как-то спросить?
Ведь не знаем же: как наше сложится?
Мне б с тобой заодно: в мечту и любить,
Ну а все остальное приложится.
Эта встреча не радостна, словно я сильно замерзла.
Очень долго ждала – боль из режущей стала тупой.
Яд проник глубоко, а спасенье пришло слишком поздно!
Ты не думал, не ждал, что я буду при встрече такой?
Я хочу отомстить, наказать! Я хочу чтобы тоже
Было страшно тебе, было плохо до жути, до слез!
Чтобы каждый звонок ожиданием сердце тревожил,
И выматывал сон повтореньем навязчивых грез!
Как ты смел меня бросить одну посреди снегопада,
И так долго молчать и не брать мои руки в свои,
И явиться теперь, терпеливо спасая от яда,
Награждая теплом за ужасные ночи и дни?
Я уже притерпелась, уже онемела, оглохла,
Балансируя где-то на кромке надорванных сил!
Я уже умерла, понимаешь?! Исчезла! Подохла!
Чтобы мучить опять ты сегодня меня воскресил?
Ты прости и забудь... Дай поглубже вдохну... Я невольно.
Мне самой мою злость не понять, я такая как есть.
Одиноко мне было и больно, и больно, и больно...
Но я рада, поверь, я действительно рада – ты здесь!
Непроглядную темень окошка
Тихим светом ласкает ночник.
И дневник, словно чёрная кошка
Нежно кожей к ладони приник.
Здесь скрываются острые горы,
Зеленеют густые леса.
Тут открыты молчанья просторы,
И блестят моих дней пояса.
Здесь надёжной защиты заборы
Исчезают в тумане, как дым.
И взведённые вечно затворы
Осыпаются пеплом седым…
Тихо шепчет перо по бумаге,
Разбавляя молчанье листов.
Проявляются новые флаги,
Что свободны сейчас от оков…
Потушу тьмою ярость накала.
Шепот ночи сглотнёт тихий стук…
Ты теперь сладко спи…написала,
Мой надёжный и преданный друг.
"Я иногда бываю подл, потому что веру забываю..."
Ф.М.Достоевский "Идиот"
Я иногда бываю подл,
Потому что веру забываю,
Потому что отнюдь не всегда
С беспечностью утро встречаю.
Сминая зачем-то на тайне фату,
Душой, огрубевшей, стенаю.
А, когда напрошусь на свою же мечту?
Увы, бестолковый, не знаю...
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...390... ...400... ...410... ...420... ...430... 433 434 435 436 437 438 439 440 441 442 443
|