|
|
"...Ты удивишься. Спросишь: -Как же так?А я, сойдя на первой остановкеПойду одна, лишь несколько зевакМне в след посмотрят и вздохнут неловко" Элла Титова. "Разговор в поезде" Сошёл я с поезда однажды по весне, Чуть не проспав свою родную остановку. Одна девчонка долго вслед смотрела мне, Вздыхая искоса и мучаясь неловко. В вечернем небе начинался звездопад... И тут ещё одна девахa молодая, Меня увидев, загрустила невпопад, Замысловато и приветливо страдая. Прийти домой, упасть на койку и заснуть - Мечтал я вслух, по лужам шлёпая устало... Вдруг третья тёлка, хрипло вытаращив грудь, Украдкой в обморок доверчиво упала. Почти стемнело, и бульвар уже был пуст. Но мне навстречу шла ещё одна девица. Она внимательно плашмя лишилась чувств, Взаимовыгодно прищурив ягодицы. Усталый город обволакивала тьма, Когда чувиха, что кралась за мной в тумане, Всплеснув ногами, втихаря сошла с ума. И вновь на ум взошла, не приходя в сознанье. Её подруга широко моргнула ртом И, вмиг сорвав с себя подряд одежду звонко, Наотмашь бросилась на шею мне гуртом, Целуя вдребезги сплеча меня вдогонку... Был восхитительным божественный полёт В бездонно-чистом небе страсти быстротечной... И вдруг я слышу – Поезд дальше не идёт... И я проснулся. В электричке. На конечной. * * *
Картонные глаза устали вольнодумить,
Расписанные дни плывут пустой строкой,
Зеленые огни все так же полоумят,
А я один совсем тоскующий изгой
Поближе к чуду нет свободных мест,
Его попоны сумрачно лежат.
Как стрел не миновать горящих лес,
Мир сух, обессердечен и отжат
В подвале теплятся еще
Заботы и ненастья.
Все люди в чьей-то власти
Все люди в общей пасти
А у города глаза мокрые мертвые,
Расстилается дань ненасытной мгле ,
Кроме того, дворы все кругом скотные –
Нехорошая услада подрастающей детворе
На небе ястребы окаянно вышиты,
По морю песни дельфины несут,
А на повестке дня дышут и пышут:
Даешь страх, ложь и бессмысленный труд
В массы, в массы,
В человековынужденные каркасы
Я помню темное пространство комнаты,
Там зеркало расстреливало сон,
Бродили недотучи полутемные,
Бродили в унисон,
Бродили рысью антидепрессанты,
Змеились недобитые таланты
И проорало где-то: "Хулиган ты!"
Дрянное Сумасшедшее Никто
И были девы разом сами с квасом
По себе,
И юноши в промокнувшей мольбе
Варили завтрак чай себе на завтрак,
Все сами по себе
А
Я
Вернулся из болота местного разлива,
Умаял с детства в полночь сапоги.
"Живи, никем
Еще не пойманное рыло!"
И начали тогда
Входить ко мне стихи...
Пару ласковых словечек,
Пару миленьких стишков.
Провести в беседе вечер,
День и ночь. И на ушко
Томных нежных ахов-охов
Понавешать-поналить,
Замереть в молчанье. Плохо
Разве этим подразнить?
За кустами притаиться,
В нетерпенье замереть,
А копытца – римца-дримца –
Вновь выстукивают лесть!
На дриаду заглядеться,
Позабыв козлиный нрав,
Ангелочком приодеться,
Бородой тряся – I love!
Позабавиться немножко
И с добычей поиграть –
Ах ты, девочка, ах, крошка,
Красатулечка! Ласкать
Похотливым жадным взглядом
Лани трепетную грудь!
И уже почти что рядом!
- Ах, родная! Позабудь
Страшный мой оскал и спину,
Позаросшую как мхом!
Я тебя умчу в долину,
Ничего что чуть я хром!
Там на ложе наслажденья
Страсть вкусим и вдруг уснём.
Но в минуту пробужденья
Вновь охвачен я огнём!
........................
- Почему же хладны руки
И пусты твои глаза?
Не волнует грудь? От скуки
Пробежала вдруг слеза?
Брошен прочь венок душистый,
Развилась крутая прядь.
Всё прошло? И снова чистый
Лист и крупно слово – ..... !
лукаво улыбнулась и примолкла –
девчонка, солнце, сорванец, котёнок
в банты и кружева одела пупса-клона
и спрятала в батистовость пелёнок
закармливала вязко-сладкой кашкой
про принцев, лебедей и парус в лодке
и приучала, скромно опуская глазки,
юбчонку задирать в плейбойной фотке
по миру нелюдей не той дорожкой
учила лезть сквозь лес, ломая крылья,
на цыпочках бежать, ведь бес сидит в лукошке,
за медведём, чтоб целовать насильно
перевернуть опору точкой книзу
ей пара пустяков – лишь намекнули б! –
и жемчуг слёз ронять в ночей святые ризы
и пчёл пускать в свои златые ульи
нежнейше улыбнуться и затихнуть –
лукавая изменчивость породы –
в апрель нырнуть – И где оно, то злое лихо? –
и с ним в огонь, в котором нету брода
не Фениксом из пепла расставаний
и не Снегуркой в горести убогой
не пупсом-клоном, что чужие занял сани,
судьбе дерзить собой, а прочим – С богом!
2007-06-08 17:02Такса / Меламед Марк Моисеевич ( poetry)
Ногами волоча с трудом,
Пришёл мужик в публичный дом.
- Простите, чем могу помочь?
- Хочу красотку на всю ночь.
- Пятьсот зелёных наша такса.
- Я за неё не дам и бакса,-
Клиент от возмущенья ахает-
Пусть вашу таксу Бобик трахает!
В ярком парке, среди огней
Я целовался с ней.
А у пруда она отдалась,
В первый, в десятый раз.
А потом говорила: надо домой –
Будет сердиться мой.
Я тебя у скамейки всегда отпускал,
Глаз с тебя не спускал.
Ты всегда пропадала у фонаря,
Как ни старался я
В зреньи своём тебя удержать.
А через год – всё опять.
Я хожу теперь с палочкой – я старик.
Кажется мне на миг,
Что меня обманула ты: у тебя
Никого, кроме себя.
Но это неважно, я счастлив, ничей.
Жду тебя у огней.
Прости. Прости! Прости – прости...
Прости – я, кажется, устала...
Смотри! Смотри, смотри,
Смотри внимательней, сначала.
Я засыпаю – сон, как сон...
Я засыпаю – кто-то дорог,
Но этот кто-то так далёк,
Как ворох писем дома – старый ворох.
Порок или пророк – Одно!
Твоя невыпитая песня –
Я засыпаю. Нам по сорок снов.
Нам ровно сорок. Сорок... вместе!
У меня кор-роткие ресницы.
У меня зелёные глаза.
Я совсем не девушка – я птица!
Нас не возвращают поезда.
Нас не угнетают параллели,
Нами непротоптанных дорог.
Мы, по-птичьи, без оглядки, верим
В то, что НЕЛЮБОВЬ – уже порок.
Не закуривай в полночь зимнюю,
Не крути у виска насмешливо:
Мы омыты одними ливнями,
Мы оплачены снами грешными.
Улыбайся хитрей – что б думали:
Что-то знаешь. Другим не ведомо
Про прогулки с седыми лунами,
Про девчонку со снами и ведами.
Убиваем сомнения фразами –
Бесшабашные дети Феба.
Нам заранее было сказано –
Не летать под одним небом.
.
* * *
"Е л е н а :
...Я б, если можно, попросила,
Что б всё — печально и красиво..."
. . . . . . . . .
"М е ф и с т о ф е л ь :
В который раз потряс меня ты!..
Будь то поэзия ли, проза —
Как это все... determinato,
И вместе с тем — так... doloroso!.."
...В Пьемонте, в розах и в сирени,
Лежало горное селенье;
И родилась там в полнолунье
Однажды девочка-певунья...
Она росла и пела песни —
И песен не было чудесней...
И слушали седые Альпы
Волшебный голос Эсмеральды...
Она росла, забот не зная,
И жизнь ей нравилась лесная...
...Но вдруг однажды герцог Альба
Услышал песни Эсмеральды...
И много дней и вечеров он
Ее все слушал, очарован...
...И — менестрели, барды, скальды
Поют на свадьбе Эсмеральды...
...Как в церкви билось, пело сердце!..
Но через день вдруг умер герцог...
...И в зал ввели ее судейский,
И обвинили в... чародействе...
Но отнеслись к вдове с почтеньем:
Смерть заменили заточеньем...
...Увез корабль Эсмеральду —
Под стражею — на остров Мальту...
...Там герцогиня молодая
Жила, в темнице догорая...
...Не обретя в тюрьме покоя,
Она покончила с собою...
...Но говорят: то вдруг увидят,
Как ночью к морю она выйдет
И смотрит долго и безмолвно
На набегающие волны...
...То вдруг разбудит караима
На корабле, плывущем мимо,
В дрожь приводящее контральто
В ночи поющей Эсмеральды...
...И, голос чудный вспоминая,
Вдруг сердце с болью замирает...
Но — замирай, не замирай ты —
Нет больше юной Эсмеральды...
.
Я тост произношу за искренность традиций,
За верность и друзьям, и выбранной волне.
За то, что в яркий век мне выпало родиться
В измотанной судьбой, но выжившей стране.
Здесь выжили не все, а выжившим досталось
По полной и тоски, и радости хлебнуть,
А потому теперь неведома усталость.
Когда устанем мы – они продолжат путь.
Но сердце об одном тихонечко жалеет,
Когда вокруг царят тепло и благодать…
Традиций прежних свет, чья искренность милее
И слов, и ярких дел – нам некому отдать…
Возвращаясь с работы подвыпивший
Был покусан собакой – и вот
Прописали уколы в живот.
Ночью город какой-то подвымерший,
Но к утру оживёт-оживёт.
Улыбнулся собаке – и вот.
На газете под зеленью парковой
Я с подругой и другом сижу.
Не хотите: живот покажу?
Или лучше потешу гитаркою.
Я бессмысленно день провожу:
Посижу, полежу, посижу.
Что мне, люди, сказать на прощание?
Полагаю, что я не умру.
Просыпается город к утру,
Оживают машины и здания.
Покупаю на рынке хурму.
Ну и вот: не умру, не умру.
Толерантность восходит к истории древней:
Нелегко потерять половину своих...
Страх забытой войны в душах выживших дремлет
Как наказ: продлевай испытания миг.
Кто не смог испугаться, на вызов ответил,
В битве голову честно подставил мечу.
Отпевал безрассудство пожарищем ветер:
Обезлюдевший город не мстит палачу.
Вера, храмы – не те! Унижение – повод
Уничтожить огнём непокорности дух.
Мелодичная души лелеяла 'мова',
Задержавшись в одном из родившихся двух...
Кто достоин в ремёслах, невольником угнан,
Кто не мог – иноверцы сгорали живьем...
В храмам с ликом Христа кости детские – угли.
О безумье войны ничего не поём...
Не стремимся напомнить. До звона Хатыни
Простиралась кровавей, ужаснее ночь.
Слишком много погибло, чтоб стало святыней
Промолчать, протерпеть от бессилья помочь...
16.07.2006
(в войне 1654-1667 территория современной Беларуси потеряла каждого второго своего жителя)
/из цикла 'Альтернатива'/
Убегаю от боли – в поле,
Раздавая сорокам крохи.
Из ободранных в кровь ладоней,
В небеса бьют рваные строки.
От пронзительных дней – по слову,
Проклиная свою беспечность,
Я плету из стихов заслоны,
Забывая про бесконечность.
Завываю цепной собакой,
Воспевающей жизнь под липой.
Кулаки разбиваю в драке,
Заглушая из сердца хрипы.
И, увязнув в противоречьях,
Мухой – бьющейся в паутине,
Из крестов составляю вечность,
Как из пазлов дитя – картины.
Осторожно. Двери закрываются...
За окошком – хижин силуэт,
Ивушка – плакучая красавица
И, траву примявши, слабый след.
Росчерк торопливо-замороченный,
К плюсу плюс – равняется.. итог.
Формулами чувства обесточены.
Стук колёс. Вагон. Последний вздох.
Осторожно. Двери закрываются.
Поворот. За ним другой сюжет.
И, смеясь, кружит дорога-странница,
Обещая счастье на десерт.
Стихорастение тянется к лету
покуролесить по саду, по свету.
Соком акации вклеит листочки
там, где улягутся веточки-строчки.
На кашемировой спинке у пчёлки
стихоузорами буковки-чётки.
Как нотабене на чистой бумажке,
мир – синекура для каждой букашки,
каждой козявки и стихотравинки.
Яблоки спелые в тёплой корзинке.
Звёздочка в лунном шезлонге на небе,
рядышком белые стихомедведи.
Всё так счастливо у Бога на свете,
если живёшь ты на стихопланете.
27.08.06
Колкая свежесть пушистого снега.
Золото звёзд жарким солнцем в ночи.
Полупризнанья томительной негой
Сны отгоняют. И пламя свечи
Розовым светом на лица ложится.
Предвосхищеньем сияют глаза.
Больше печаль, милый мой, не случится!
Горе и беды рука отвела.
Пусть новогодняя ночь пролетает
Шумным, цветным, суматошным огнём.
Веришь, что счастье весеннею стаей
В дом твой вернётся? И кто-то о нём
Песенку тихо на утренней кухне
Снова мурлычет всему вопреки!
Замок во льдах обязательно рухнет!
Розы согреются! Складки легки
Платьев нежнейшего шёлка и цвета.
Жизнь улыбается в зеркале грёз.
И на руках земляничного лета
Счастье задремлет под шепот берёз…
Затвор взведён. Хлыстом – К ноге! Молчать!
Смотреть в глаза! Не сметь перечить и скулить!
Под гривой огненных волос пантеры стать.
Выходит на охоту б-дь. Ей хочется дурить.
Она раздета сверху и внизу. И сок струится у неё меж ног.
Она рождает криками грозу. Она сейчас пред нами словно Бог.
Ей наплевать на наши словеса, красу полей и солнечные дни.
Она не может жить сейчас одна. А завтра мы окажемся одни!
Она пылает в золоте греха. Она зовёт собою и в себя.
Она стоит над нами и она над нами властвует! И бесполезно, зря
Пытаться сбросить сладкое ярмо, пытаться увернуться от хлыста.
Она везде! Как вечное клеймо! Она – всегда! Она – сильна! Она!
А мы, валясь ей под ноги в восторге естества, скулим о милости и рады всё простить.
Она коварством плоти так сильна! Она прикажет жить или не жить!
Выходит на охоту волк. Он сторонится этого огня.
Уходят чередою слов понятия о пораженьи зла.
Она стоит с хлыстом, со шкурой на плечах.
Блестят глаза от похоти и слёз.
И руки протянув, бессмысленно крича,
Она тоскует по коврам из грёз...
.
* * *
(Из цикла "Песни Елены")
...Я знала о любви не много,
Пока вдруг в зарослях аканта
Не повстречалась с юным богом —
Певцом, поэтом, музыкантом...
...Он сел, поджав босые ноги,
В траве затих мышиный шорох,
Когда он стал играть — о, боги!.. —
На дудке длинной, камышовой...
...И позабыла — где живу я,
И растеряла все слова я,
И опустилась на траву я,
И долго бога целовала...
...И — ночь пришла, за ней — другая.
И как же было хорошо нам!..
...Меня будил он днем, играя
На дудке длинной камышовой...
...Качали волны берег зыбкий,
И пело все, и ликовало...
Мой бог — с божественной улыбкой —
Дарил цветы мне и кораллы...
...Но небо ревностью пылало —
И беспредельно было горе,
Когда, ныряя за кораллом,
Он утонул в Эгейском море...
...И, сидя на краю безумья,
Поджав, как он, босые ноги,
В теченье долгих семи лун я
Все плакала о юном боге...
...И ночь безбрежная молчала,
И Путь во мгле терялся Млечный,
И жизни брезжило начало —
Безрадостной и бесконечной...
Мерцающим холодным светом
Светилась лунная дорога...
...Ах, оказалось, был он смертным,
Хоть был во всем похож на бога...
.
На чашке мельница, и поле, и река.
И облака.
Переверни её вверх дном –
Поедет дом.
И всё покатится: сидишь на потолке.
В твоей руке –
Поле и мельница, над ними облака.
Внизу – река.
И видишь ты себя. Ты постарел.
Как мельник, бел.
И всё вокруг тебя вверх дном –
Но дело в том,
Что ты не здесь, а в поле, у реки.
И облака легки.
И всё нормально, не перевернуть.
И не вернуть.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...290... ...300... ...310... ...320... 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 ...350... ...360... ...370... ...380... ...400...
|