До потери сознанья кружа на гончарном
Ты сходила с ума и сводила – молчаньем
Вдохновенно водил по изгибам руками
Утончал уплотнял глину делая камнем
Прикрывал поцелуем дыхательный клапан
Обожжёнными жадными пальцами лапал
Это хрупкое тело в обёртке из кожи
Завершая объятьем керамики обжиг
После каждой из снегом наполненных зим
Вылезая из вязаных и утеплённых
Безнадёжно варакаясь в талой грязи
В руки нежные тыкаться сонным телёнком
Позабыв страх мимических щурить глаза
Поднимая лицо под небесную вату
На шнурки наступая (не так завязал)
Неподшитость штанов волочить по асфальту
Запрокидывать голову – чтоб в голове
Поменялось мозаикой в калейдоскопе
В обезвоженном горле сгорел соловей
Я пытался спасти – но я нерасторопен
В удивлении форточку рта отворив
Не заметив – так быстро – очухаться в мае
И за пазуху ныкать позорище рифм
Как постыдную тайну на мятой бумаге
Мы прибыли в посёлок на рассвете.
Безоблачное небо предвещало
Жару. Почти неслышно громкоговоритель
Пел что-то из эстрады. Мы спустились
По насыпи и вышли на дорогу.
Мы были там одни. Прогромыхала
И скрылась в пыльном облаке машина.
Бензина запах, а, верней, солярки:
Воспоминания откликнулись послушно.
День обещал быть медленным и жарким.
Мы шли изрядно вырубленным лесом.
Сквозь частые просветы видно было
Большой пустырь и круговую трассу,
Четыре вышки, вроде бы пустые.
Приземистые серые строенья
Вдали терялись. Будто говорило
Всё это нам: Жизнь человека может
Закончиться, но не остановиться.
И то, на что нам зрения хватает -
Без нашего присутствия продлится...
Часы неспешно отмеряли время.
Почти что десять. Я достал газету
И сделал треуголку. Получилось прямо,
Как в детстве. Начинало жарить.
Идти решили быстро, без привала,
Чтобы успеть к полудню. Это
Казалось будто бы воспоминаньем.
Искрящейся стеною шли деревья,
Я будто бы заснул, но сна не помню.
И вот мы на окраине деревни.
За десять лет ничто не изменилось,
По мелочам лишь: новая беседка
Сгоревший дом... Незначимая малость,
Погрешность допустимая. Всё те же
Заборы, крыши, каменный колодец...
И, как ждала, открыла нам соседка.
Как будто бы ждала – в платочке чёрном.
«Серёжа, Саша. Не признала. Вы ли?
Уж ждали, ждали, да в жару такую...
Не погодишь. Вчера похоронили».
Зашторю все окна свободного духа,
Забуду обиды, но мысли так глухо
Будут стучать, рассекая мне спину.
Гину я, гину, дыханием в глину
Я упираюсь, теряя сознанье,
Я ухожу, сократив расстоянье.
Выпустив воздух, как лопнувший мячик,
Прячу глаза свои, в вечности прячу.
Глупые мысли – в глубокие ниши.
Ты беззащитен, ты будто бы нищий.
Ищущим взглядом тебя не касаясь,
Каюсь пред богом. Я в верности каюсь.
* **
Из бани – босиком
На первый снег.
Такая тишина над огородом,
И лишь вдали собачий перебрех,
И гроздья звезд вселенским хороводом,
И запах снега, смешанный с дымком...
– Простынешь, заходи уже обратно!.. –
... И банка с деревенским молоком,
И крепкий сон под одеялом ватным.
***
Ко мне притулился –
Избушкой к горе,
Во мне ты укрылся –
Как мышка в норе,
Свернулся в тепле,
Как в утробе дитя,
А ветры снаружи
Ревут и свистят.
Под плащ задувают
И бьют по щекам,
И стыло в карманах
Замёрзшим рукам,
До самых костей я
Промёрзла уже,
К кому мне пригреться –
С тобою в душе?
Дом потерянный и чёрный,
Обрёченный жить на слом,
Одинокий, беспризорный
Пробавляется числом.
Тёмные хранит секунды,
Держит синий свет в горсти,
Дышит медленно и трудно,
Слышно: "Господи, прости.
Царствие твоё безмерно.
Я ж подсчитывал, копил...
Так прими же милосердно
Этот пепел, эту пыль..."
Отвечает ясный голос:
"Успокойся, Бог с тобой.
Каждый вздох твой, каждый волос,
Каждый миг угасший твой."
.
* * *
.
Первый плач и смех твой первый –
появление на свет –
это Премьера...
Первое цветенье вербы,
первый дождь и первый снег –
это Премьера...
Первый класс, и карадаш дрожит в руке...
Замечание впервые в дневнике...
Если грустишь ты, и в небе осеннем
пусто и серо –
Верь, что пройдет полоса невезенья, –
будет Премьера!
Что б ни случилось, нам остается
надежда и вера, -
Громом оваций зал отзовется:
скоро Премьера!..
Первое твоё свиданье –
ах, счастливая пора! –
это Премьера...
Первое в любви признанье,
поцелуи до утра –
это Премьера...
И написан уже первый в жизни стих...
Ссора первая, и – первое «прости»...
Если грустишь ты, и в небе осеннем
пусто и серо –
Верь, что пройдет полоса невезенья, –
будет Премьера!
Что б ни случилось, нам остается
надежда и вера, -
Громом оваций зал отзовется:
скоро Премьера!..
...Ах, в этот день
Король-Олень
Обходит парки и скверы,
И заросший пруд...
Мудрец и плут
Вас в гости ждут –
Сегодня Премьера – приоткройте дверь!.. –
Там в сети Жар-Птица бьется –
плач и крик...
Там выходит из колодца
фиолетовый старик...
Там – отважные мужчины,
Там живут в кувшинах джины,
Там – Дракон, хитёр и вечен,
И не стоит удивляться,
Если лучшая из женщин
там встретит вас...
Жизнь, в которой был ты мужем,
и отцом, и сыном был –
это Премьера!..
Жизнь, которой был ты нужен,
и которую любил –
это Премьера!..
И последний уже слышится звонок:
Монолог...
Прощанье...
Занавес...
Венок....
Если грустишь ты, и в небе осеннем
пусто и серо –
Верь, что пройдет полоса невезенья, –
будет Премьера!
Что б ни случилось, нам остается
надежда и вера, -
Громом оваций зал вдруг взорвется –
скоро Премьера!..
...Ах, в этот день
Король-Олень...
. . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
* * *
То нудный дождь, то снова снег.
И муторная слякоть.
Ушёл родной мой человек.
Нет силы даже плакать.
И рвёт мне душу пустота,
И невесомость в теле…
Любимый, что же всё не так,
Как мы с тобой хотели?
Уже стемнело на дворе,
Похрустывают льдинки…
Пришёл!
Снимает у дверей
Промокшие ботинки.
1990 г.
* * *
Что толку о воде кричать в пустыне,
Под солнцем, раскалённым, как песок.
Кричи, проси,
но с неба дождь не хлынет,
И солнца диск безжалостно высок.
Просила я о помощи глухого,
Но что он глух, не знала я тогда.
И падали, как дождь, за словом слово,
И пропадали, как в песке вода.
Теперь на мир смотрю я по-другому,
Но как мне жить на свете, не любя!
И песни я теперь пою глухому –
Не для него,
а больше
для себя.
Тополь, на ветру распятый,
Облетает поутру…
Так устроен мир, ребята.
Вы умрёте.
Я умру.
Май обманчив…
И к тому же
Люди смотрят –
Знаю сам…
Разбежаться – и по лужам!
И по синим
Небесам!..
Слыша глупых детских таин
Незатейливый мотив,
Мудрость в жизни обретаем,
Чистотою заплатив…
На горе за валунами
Стынут травы на юру.
Так придумано не нами…
Вы умрёте.
Я умру.
Ткут узоры непрестанно
Нити майского дождя.
Где я буду?
Чем я стану?
Что оставлю, уходя?
Я останусь
Ноткой тонкой,
Буду всюду
И нигде…
Чистой песней
Жаворонка.
Лёгкой
Дымкой
На воде.
Поседел одуванчик,
не дождавшийся лета.
Закрывай чемоданчик
и – попутного ветра,
чтоб летучее семя
снова где-то упало:
в благодатную землю,
на колючие скалы.
Люди старятся тоже
незаметно, украдкой,
словно строчкой ничтожной
дописалась тетрадка,
словно камень, застывший
на пути перекрёстном,
словно флюгер на крыше,
что-то шепчущий звёздам.
Главный искуситель, -
Кто его поймет, -
В райскую обитель
Сунул некий плод,
Сладкий и приметный,
Чтобы не пройти,
С тайною запретной,
Чтобы не простить!
Что за интересы -
Дать и наказать! -
Как такое место
Раем называть!
Рано или поздно,
Вечность не пройдет,
Будет, будет познан
Этот дикий плод!
Выход наказаньем
Сразу предрешен,
Будет нам познанье
Так, как хочет ОН -
В тряске беспросветной
Суетных проблем!
Но зачем все это,
Господи, зачем!?..
янв., 2007
В пастушьей сумке зреет иван-чай,
И дикий лук в лугах не ищет тени.
Задумчивым сычом молчит печаль,
В лесном овраге вымочив колени.
На небе – смена кобальта на сон.
Пылит просёлком заплутавший велик,
Твердит Таривердиева Кобзон,
Мгновения отсчитывает телик.
Из окон хат над крышами летит
Исаевская грусть о пьяных грозах,
А мой народ, не помнящий обид,
Творит любовь, от страсти нетверёзый.
Над полночью дрожит полынь-звезда,
И горький запах носится в округе.
В конюшне спит на гвоздике узда,
Да сивка-бурка дремлет без подпруги.
Ночным костром за тридевять земель
Ложится блик на масляные пашни.
За дальним полем – всенощная трель,
Там силу копят силосные башни.
В стогу, у тайной вечери в плену,
Два шёпота сминают чьё-то сено.
Ну как не полюбить мою страну,
Где так белы в ночи твои колена?
Моя любовь к отеческим стогам
Нанизана на стонущие ночи.
Коровий приминая чуингам,
Шепни на ушко, что меня ты хочешь...
Нет, это не дело:
Стоять у большой воды,
Щуриться оробело,
Трогать рукой кусты.
Ну и что, что иначе?
Ты это не представлял.
Ты и попроще задачи
В уме почти не решал.
Не думал же, в самом деле,
Оркестр, туда-сюда…
Ангелы улетели.
Страшно? Ну да, ну да…
Я жил до тридцати и верил, что любовь
Есть физика, а не литература.
Что у любви есть мускулы и кровь,
И вес, и плотность, и температура.
Я жил до тридцати и знал, что смерти нет,
И то, чего мне принято бояться
Есть павший лист, багровый на просвет.
И только раз успел я испугаться.
Я жил и дальше, зная и дыша
И обживая ветхую природу,
Во всех углах уже жила душа,
И жить с душой уже входило в моду.
Вооружившись знанием таким, я б жил до ста,
Но жизнь была хитрее:
Взяла начало с чистого листа
И всё, что было, стёрла поскорее.
Это облако сонное, белое,
Кучевое смутило меня,
Это лето гудит переспелое,
Это платье надела ты белое
И смеёшься, рукою маня.
Я смущаюсь, я чувствую оторопь,
Я откидываюсь в гамаке,
Ты идёшь в одеянии доктора,
Полотенце бросаешь мне мокрое,
У тебя папироса в руке.
Сколько раз это было и не было:
Я прикладывал холод ко лбу,
Поцелуй на прощание требовал,
И срывалось и падало белое,
Кучевое под ноги, в траву.
И в какой-то войне неоконченной
Я качаю, трясу головой,
Глядя в купол прозрачный, безоблачный,
И склоняется врач озабоченный
Над случайной, живой, пулевой.
Запоздалое облако
В наступающей мгле
Уходило из города
По размытой земле.
Задремало – и всё перепутало,
Неуклюже и медленно шло,
У завода бродягу окутало,
Постояло и дальше пошло.
И осколками острыми
От попоек и драк
Любовалось, как звездами,
Зачарованно так.
И, дойдя до фабричного озера,
К маслянистой воде неживой,
Оперенье воздушное сбросило
И ушло прямо вниз с головой.
На удачу не надейся…
Ненадёжна и слаба.
На разбитых
Стыках
Рельсов
Спо
ты
ка
ет
ся судьба…
Скалятся
Часы
Паскудно,
Мир уродлив
И жесток.
За се
Кундо
Ю се
Кунда
Иссякает наш исток…
В этом мире,
Может статься,
Не успеем погостить.
Ни оставить,
Ни остаться,
Ни проститься,
Ни простить…
И опять я
Мчусь по следу,
И опять плету узор.
Полсекунды
На победу.
Полсекунды
На позор.
В 8.10 было счастье.
В 9.40 стыла кровь.
Полсекунды
На участье.
Полсекунды
На любовь.
Некогда подумать
– да ведь? –
Ни о зле, ни о добре…
Что-то надо бы поправить,
Но не остаётся вре…
Эй, мужик,
Хватай мешки!
Был подъём,
Был подъ-
Ём!
Обжигает Бог горшки,
Мы их только
Бьём...
Бьём...
Не живут на этом поле
Сельские заботы,
Тут мечта у всех о голе!
Не в свои ворота!
Скачет молодец
Между двух колец!
Вместе с игроками
С длинными руками!
Не показывают ноги
Эти умные ребята,
Да и ходят не дорогой,
А по клеточкам-квадратам.
В спорте принято мечтать
О любой награде,
Но важнее побеждать
На...
Им воины сражались
Давно, но знаю я,
Сейчас еще остались
Метатели...
Шайбу! Шайбу! – крик истошный, -
Ну! Петров! Ударь!
Он забросил бы и больше,
Если б не...
Планка поднята, о Боже! -
Тут, быть может, метров шесть!
Что в прыжке ему поможет?
Да, конечно, длинный...
Я могу играть ракеткой,
Не ракетою большой, -
Раз – и мяч летит за сетку!
Раз еще! – И сет за мной!
Ты этого спортсмена
Назвать бы сразу мог!
И лыжник он отменный,
И меткий он стрелок!
Трибуны – сотни глаз!
Трибуны – не шумят!
Вот он выходит – раз!
И вес рекордный взят!
16.10.07
Ответы вразбивку: штангист, теннис, футбольное поле, вратарь, биатлонист, баскетболист, шест, олимпиаде. шахматы, копья.