|
|
Ерунда какая, право, не любить, не знать мучений,
И не дергаться при звуках тех шагов, что мимо двери.
И не надо ждать ответа на нелепые посланья,
Унижаться, ожидая хоть раз в месяц излияний
Не сердечных, мимолетных, словно письма – наказанье.
От души послать подальше, крепким словом и наотмашь,
Игнорировать улыбки для других, себе же – роскошь...
Думать – все пройдет, все минет, что печаль вуально сгинет.
И тушить пожар руками, не обжечься... Дым вдыхая,
поморгать, да что же с нами, что же мы всё губим сами?
23.11. 09
Красивости.
Нас дивные строки с рожденья пленяли.
В них вечная песня любви и печали.
В них ветер простора и ярость метели.
В них нежность восхода и звоны капели.
В них истин сиянье и холод прозренья.
Тепло красоты и огонь наслажденья.
В них сладость надежды, манящие цели
И всё, что поэты напеть нам сумели.
Как вечна безбрежность таинственной дали,
Так вечны напевы любви и печали.
______
Моим рифмующим друзьям.
Стихи – в любом количестве!
Стихи – в любом размере.
Поэзии Величество
Имеет подмастерьев.
И труд их не оплаченный,
Талантом не отмеченный.
Вселенной предназначенный!
Друзьями лишь замеченный.
О, мастера поэзы,
Вниманьем не согретые!
Их рифмы как протезы,
А всё-таки – поэты!
Сравненья ординарные,
Метафоры бесцветны.
К несчастью, бесталанные,
Но, всё-таки, Поэты!
Им до глубокой старости
До полного забвения
Источник светлой радости
Процесс стихосложения.
Стихи – в любом количестве.
Стихи – в любом размере.
Поэзии Величество
Не любит подмастерьев.
Всем рождённым даются бесплатно на смерть лишь права,
Вот и вяжешь верёвкой намыленной дней кружева.
Успевай лишь отсчитывать петли...
На котором часу чёрт затянет потуже регат,
И успеешь ли спрятать сердечные тайны под кат?
Подберёшь иероглифы, нет ли...
Не стилографом вечным, не вслух, не гусиным пером
И не шариком венгра, не ката стальным топором,
А простым карандашиком (грифель
поддаётся очинке) чудные царапнешь слова
По бумажной щеке и царапина, кровью жива,
Покрывается коркою мифа.
В карандашной легенде поселятся духи людей
И предметов, и смыслов. Поступков, желаний халдей,
Растекаешься мыслью по древу.
Как древесный жучок, все ходы изучив под корой,
Прогрызаешь тоннели, словесной увлёкшись игрой,
Точишь зубы за так, для сугреву.
Согревая собою морозную гулкую тишь,
Сквозь часы ожиданья страницами тихо шуршишь,
Добираясь до сна или смысла.
Но на вкус и на запах слова, как бумага, сухи,
Растворяешь сухое в вине под названьем стихи.
Тянет книзу не спирт, коромысло...
Два ведра пронести в темноте, не разлив ни глотка,
Не согнав ни совы, ни сверчка с золотого шестка,
Очень трудно. Вселенская осень
Раздаёт всем по вкладу из песен в печальный настрой.
Блудный месяц гусаром залётным без прав на постой
Завернёт на ночлег и не спросит.
Что тут спрашивать, знает двурогий зимы прейскурант.
Сколько стоят висок побелевший и тёмный талант,
На который, упав, уповаешь...
Звёздный свет холодит, но сжигает бескрайнюю ночь,
О которой со зрячим молчать и по-Брайлю толочь...
Прозревая, слепца понимаешь.
 Морской этюд.Послушай, сколько музыки во всём,что нас с тобой связало в этот вечер...Смычок весла над морем занесён,волна поёт струной, и бесконечен,протяжен ветра здешнего мотив,звенит цикад прерывистое скерцо -и все аккорды сумерек вместив,прибоя бьётся трепетное сердце…*(фото автора)
С днем рожденья, Нина!
Лучик наших душ,
жрица мастихина
Высшая, к тому ж.
Ты – Богиня кисти,
красок и цветов!
(Пьёт за это виски
Вова Кондаков).
Что я пожелаю?
А чего желать? –
Время урожая.
Надо собирать.
Выплеснуть на волю
краски из души –
чтобы ветер в море!..
Небо! … Солнце!... – Жизнь!
1.
Буква «О» и много сот -
Есть сорняк такой,..
2.
С буквой «О» порядок строг,
Чуть не так – иди в ...
3.
На букву «Зэ» во время Ноя
Не испытали люди...
4.
Рак малюсенький, рачок,
С буквой «Зэ» – в глазу...
5.
Не упрячешь ты в мешок
С буквой «эС», простой...
6.
Буква «эС» с большою лавкой
Станут малой птичкой...
7.
Лучше праздничный наряд,
Чем на букву «эС» – ...
8.
Буква «эС» с кирпичной кладкой
На одежде станут...
9.
Небольшой и ценный клад
С буквой «эС» – огромный...
10.
С буквой «эС» усатый кок
Очень быстро в камбуз – ...
02.07.09
Балладилья о рояле поэта
Чёрной ракушкой выброшен к отмели Стикса
музыкальный щелкунчик, Кристобаль близорукий
сквозь открытую створку с улыбкой сфинкса
цедит музыку перламутровым звуком.
Над клавишами времени силки
расставлены сетчаткой паутинной.
И мякотью латунною колки
свивают гусеницу струн пружиной.
Цикады времени меж медных струн живут,
в янтарных сотах ульев неумолчных
цикутой памяти питая мёд минут,
пружинным кружевом свивают кант бессрочный.
Скажи, о чем играть? Зачем, скажи!
В распахнутую настежь сердца клетку
влетают птиц янтарных миражи
и вьют гнездо на подреберной ветке.
На птичьем зеркальце пыльцы цветочной шаль,
иль это клавиш вензели литые
закрутят струнным кружевом в спираль
решетки парков, ветки, мостовые…
И по клавишам, как по щебню Гранады,
мерит пальцами вёрткие мили
то ли горный гул громовой канонады,
то ли вздох рыдающего Боабдиля.
Там, где небо обронит лазури ведёрко
в глубь ущелья, гулкого, как базилика,
отзовется эхо: «Гар-си-а Лор-ка…»,
булькнув цепью колодезной: "Ты, Федерико?"
Из блестящего – чёрного лака – комода
рвётся счастьем, болезнью, безумьем, горем,
плещет музыка полой водою без брода
и беснуется в пальцах покорным морем.
И кружится крыло околдованной птицы
в крышке лаковой небосвода.
Как пленительно в бездне кружиться
в такт неточности тщательного перевода!
Соком звёзд истекает луны апельсин,
плеском клавиш утоплен в янтарном просторе,
точно в миг распахнутый – Моцарт, Шопен, Дебюсси? -
воскрешаются небо, горы, и море.
Снежный цинк перламутровых клавиш мерцал
меж бугристых, как ночи, где плачут совы.
- Что ж ты Богу в сердце своём сказал?
- Я молчал.
- Что ж Ответил Бог?
- И Он ни слова…
Замедляется века оглохшего иноходь
на последнем витке механического завода.
Плещет в лунной заводи звёздная плоть
в такт неточности тщетного перевода.
Ветер спугнутой птицей взмахнет
изумрудным крылом из маренговых перьев,
словно души ушедших мольбой помянет
вздохом занавесей день успеньев.
А душа пойдёт одиноко бродить
по лугам, орошённым росой Грааля,
да вдруг примется тетиву мастерить
из струны сиротеющего рояля…
13.04.2000.
Плач по Федерико I "В одной из многих могил, доныне безвестной, лежит гранадский поэт и еще трое убитых – два тореро и хромой школьный учитель". Н. Малиновская, Испания в сердце поэта, Литературная газета, 16.07.86 (№29) Он стал землею и небом Гранады, стоном гитары, немой ворожитель. С ним победили глухую громаду два тореро и хромой учитель. А дуэнде, певец печальный, собрал чёрных скорбных розалий и вступил в нескончаемый, чёрный и нечётный размер пассакальи. Над надгробьем в безвестной ограде ветер – метущимся эхом – проситель. Медленно плыл на волнах серенады, в шлюзах Альгамбры дремал искуситель. Встретились с вечностью у эспланады два тореро и хромой учитель. Не танцуй! Он, быть может, вернётся. Не оплакивай ветер веселья. Но совсем почернело солнце в пассакалье августа осенней. Не печален, погружённый в осень, и не весел, сам себе мучитель. Разольётся половодьем осень, всех печалей и тревог гонитель. Растворятся в плеске гулких весёл два тореро и хромой учитель. Не танцуй! Все давно позабыли, даже ветер не помнит веселья. Не унять только мертвенной пыли в пассакалье августа осенней. Осень дорогу выплещет к морю, горечи соли извечный носитель. Мареву моря задумчиво вторит воспоминаний печальный воитель. Всколыхнули розы рыб в просторе два тореро и хромой учитель. Не танцуй! Не узнает теперь он ветер счастья в мгновенья веселья. Он досмотрит свой сладкий сон в пассакалье августа осенней. Здесь и прилива, и смеха, и пенья, и партитуры, и духа хранитель. В краски детства, в блики гаммы тленья перельется синий тот краситель. В волнах осени в приливе опьяненья два тореро и хромой учитель. Не танцуй! Не обманывай память. На ветру только флюгер в веселье. Жестяная стелется наледь в пассакалье августа осенней. Юность до старости не смирится. Старости юность – плохой поручитель… Небо кружит, как крыло голубицы, вешнею песней наполнив обитель. Песенным зовом стали, как птицы, Два тореро и хромой учитель. Не танцуй! Танец твой без возврата. Ветер ждёт в западне растений, и разбойна его расплата с пассакальей августа осенней… 25.10.1996 г. II Корриды геометрия проста: всё сводится к пересеченью траекторий, которыми друг друга волокут тореро и судьбой клейменый бык. Все сходится в овал арены, в точку встречи, расчисленную ритмами минут. На песке с усердием писца они вычерчивают танец смерти, два грациозных беглеца, два неразличных близнеца, два гордеца, иль два лжеца, два мудреца, иль два глупца, две жертвы, или два жреца, две одалиски, два скопца танцуют этот танец смерти. О, только б зрителей сердца не разорвали страсти черти! И бледность смуглого лица с невольной спазмой рук у горла, и смех, и грех, и хрипотца в словах, произнесенных гордо: "Ладони с геометрией сдружа, расчисли линий звёздных пируэты, чтоб избежать то рога, то ножа в корриде меж судьбой и силуэтом". А по ладони, точно лабиринтом, блуждает в тропах нерождённых строчек поэт Пьеро, одетый страшным флинтом и спрятавший в карман наивный колокольчик. Сбежит за поворот, очутится в кармане тропа средь гор, сорвав воздушный венчик, и, кружево измяв на облачном волане, засунет вместе с ним козлёночий бубенчик. Как скупо обвела судьба арены круг, в песчаный зодиак впечатав все дороги! Повергнутый рыхлит песок, как плуг, зацепленный за ледяные ноги… Оглохшие кусты и ягод кровь взметнутся: не шторм и не обвал, а выстрелы в упор. Бубенчик с колокольцем разобьются в осколки неба, где недвижен взор…16.01.1997.
У тебя штопор есть?
Ты в безрассудство веришь?
Это грубая мерзкая месть –
обращать себя в знаки денежные.
Набери же безудержность в грудь
и побудь со мной скорбной и бешеной.
Непонятна мне нервная суть –
стать нежданно с тобою смешанным,
славным смешанным и смешным,
смешанным и смешным до колик!
В неразрывных условностях злых,
в обезличенном слоге доколе?
Словно вырваны перстом судьбы,
попадаем в остатки нетленные.
А когда изменяемся мы –
изменяем собою вселенные.
Да знаю я, знаю, что ты
не со мной безрассудство отмеришь.
И какая мне разница в том,
веришь в него, иль не веришь?
Солнце бросило палевый луч улетевшему лету,
И просыпало небо на землю искристую пыль.
Загорелись холодным огнём ледяные рассветы,
Обращая в красивую сказку несносную быль...
Ослепительно ясно в уснувшей берёзовой роще.
Тишина в этот край непременно теперь забредёт.
У рябины рубиновый дар подо льдом заморожен.
Оживляется бликами серый лесной гололёд.
По-осеннему ухают совы и гулко, и мрачно,
И последний кленовый листок мне в ладони летит;
И молчанье лесов так сурово и так многозначно,
Что… никто никогда никому ничего не простит!
(с) Борычев Алексей
Эти мысли глубже, дальше
с беззастенчивостью узнаны.
В этих красках столько фальши…
С ними водка необузданная.
Здесь замешана свобода
света, тьмы и обольщений.
Нет ни выхода, ни брода…
Только тени, только тени…
Ограждаясь от ментальности,
понимаешь: бренность в круге.
Примечаешь: грех и сальности –
наши барины и слуги.
Как на ветер распускаемы
сложнорадостные веси,
значит есть на свете тайны,
значит есть весна и песни
Эти мысли глубже, дальше
без заискиваний узнаны.
В этих красках столько фальши…
С ними чудо не обуздано.
Когда, над осенью усталой,
нависнут – сумрачные дни,
и ночи чёрными крылами,
погасят – звёзды и огни,
я в настоящем жить не стану.
Без — сини неба – без луны.
Тебя любить, не перестану.
И буду снить цветные сны.
Я стану жить в двадцатом веке.
Благодарить за каждый день.
И веруя – любовь – навеки,
дарить персидскую сирень.
Лететь к тебе – душой и телом,
минуя нынешние дни.
И знать,что мы на свете белом,
как Ева и Адам, одни.
Лимонницей, порхавшей над поляной,
Попало лето в сети сентября,
Повисшие над чашею стеклянной,
Где плавилась осенняя заря.
Зачёркивая прошлое пунктиром,
Мешая думать – что же впереди,
Размыв предел изменчивости мира,
Пронзили землю мутные дожди.
Завязывая узел нетерпенья
На нити ожидания зимы,
Судьба сердито требовала пени…
Суровым октябрём платили мы!
…Конечно, ни домов, ни серых улиц,
Ни слякоти просёлочных дорог,
Не видел, промокая и сутулясь,
Неверующий в истину пророк...
Оскалилось событьями пространство,
Зевнуло холодами рдяных зорь,
И солнце, полыхнув протуберанцем,
Несло зиме туманистую хворь.
Подхвачены декабрьскими ветрами,
С небес срывались звёзды, и везде
Ложились серебристыми снегами,
Как память о померкнувшей звезде…
(с) Борычев Алексей
Следуй за музыкой. Помнишь ли ты
Медленный свет с высоты?
Время, отдельное как молоко.
Белое облако.
После всего, что случилось с тобой,
Помнишь ли ветер в ночи голубой…
После всего. После чего?
Не было ведь ничего.
Друг мой, но ведь зачем-то и ты –
Помнишь и свет с высоты,
Облако помнишь и тень за окном:
Всё это не было сном.
Не было. Будет. В мелодии злой
Дом нежилой обернется золой,
Сердце и всё, что мы прятали в нём,
Розово вздрогнет холодным огнём.
Следуй за музыкой. Просто иди.
Ты не собьёшься с пути.
Небесным лоцманом ведомый
В цветную бухту сентября,
Корабль осенних окоёмов
В туманы бросил якоря.
На мачтах корабельных сосен
Качнулся парус облаков
Фрегата под названьем «Осень»,
Плывущего в простор веков.
…А утром якоря подняли,
И, разрезая гладь времён,
Поплыл в тоскующие дали,
Сливаясь с призраками, он,
Где леденеющим забвеньем
Окутан суетливый мир,
Где гаснет пламя вдохновенья,
И не звучит страстей клавир…
Пройдя все зимы и все вёсны,
Вернётся в гавань сентября,
И эти мачты, эти сосны –
Спалит прощальная заря…
(с) Борычев Алексей
 Плач по тореро(Мёртвый тореро, Эдуард Мане, 1864, Вашингтон, Нац. худ. галерея)Как упал он, прошло мгновенье,а казалось, лежит здесь вечность.О,песок окропившая млечность,память кровная в круге забвенья!О, янтарная кровь арены,пропитавшая желчь изумрудов,что хранятся в песчаных грудахжелтоглазой дикой гиеной!На песок, просеянный на аренуиз песчаных часов его жизни,кровь сочится из рваной вены,как вино в театральной тризне.И, как к глиняной винной чаше,сладость винную смерти отдавшей,крошка хлебная,с края приставшая,слитком света, песчинкой ставшая.Алым светом песчаной мантильислед росистый впитают песчинкис лепестка оторвавшейся бандерильи,смертоносной стальной тычинки.Лишь мгновение длится вечностьсна цветочного бабочки чуткой,по ладони песчаного перламутрарассыпающей быстротечность.О, бессмертная бабочка смерти!На ладони песчаного бризачутким флюгером крыльев капризаплещет веер твоей круговерти,чёрный веер с траурною каймой,орошённой песчаной росою,как кровавою полосою,оттенён жёлтым светом и тьмой.О, игрушка в жестоком веселье!Ты затянут воронкой песчанойв круг арены, на дно ущелья,и оставлен недвижный и бездыханный,брошен куколкой деревянной...Желтолицая маска аренылик царицы тьмы прикрываети морщины следов расправляетпод солёной волною песчаной пены.Холодна твоя грудь, раскалённая солнцем,как надгробные плиты могильных курганов,как в колодезном мраке соборных органовотражённое эхо песочного донца.Ты оплакан соборным органом,облачённый в траурные одежды,кажется, чуть подсмеивался над балаганом,что разыгрывают невежды...Только мать тебе было жалко:чуть она помешалась с горя,брила сына со старою приживалкой,имя детское шёпотом вторя,и боялась всё время щёку порезать,и смотрела на суточную щетину,как в песок, черневший на дне плотины,и чернела в бесслёзной, скорбной аскезе,и сжималось сердце зимнею полыньёй,и глаза потемнели, как в погребе лёд,и поминочной хлопотнёйначиналось начало скорбных хлопот...И в безропотности утрат,и в привычности жертвенного венцапродолжался танец счастливчика и удальца,продолжался корриды ад:круг арены ракушечною пружиноймиражом взвихряет гончарный бред:опрокидывая поминальный тост,поднимался тореро в полный ростперед зрителем, как предповёрнутой на бок картиной...14.04.97.
Памяти любимого поэта.
«И уносит к звёздам ветер
Плача тонкие спирали»
Ф. Лорка.
Жандармы судьбы бряцают
Своей амуницией чёрной.
Зрачками их карабинов
Глядит на тебя вечность.
И стать не могу рядом
Твою получить пулю.
Федерико Гарсия Лорка!
Любовь моя и забвенье,
Лунная тень Севильи.
А зелень рощи струится
К земле, потрясённой залпом.
А ветер тоски и боли
Гложет глубины сердца.
Федерико Гарсия Лорка!
Любовь моя и забвенье.
Зелёный ветер Гранады.
В сиянье путей млечных
В бессмертье твоя дорога.
А эти…в лаковой коже
Сгинут в презренье мрака.
Зачахнет на их могилах
Даже трава забвенья.
Дон Федерико Лорка!
Иней мертвого взгляда.
Прохлада плиты надгробья.
Вечный покой смерти.
Федерико Гарсия Лорка,
Испанская гордость мира,
Расстрелян в роще лимонной
Жандармами каудильо.
2009-11-20 09:24Май / Борычев Алексей Леонтьевич ( adonais)
Хмельное лето разливает
По окоёму терпкий день,
Прощаясь с ландышевым маем,
Надевшим шляпу набекрень.
А после – к маю тянет лапу
Мохнатой ели и, смеясь,
Легонько бьёт его по шляпе:
«Прощай! Моя настала власть!»
Окутан яблоневым цветом,
Румяный май спешит туда,
Где вечно бледные рассветы,
Болотный край, и холода…
Идёт на север, зажигая
Огни сирени. Перед ним
Ступает тихо тьма лесная –
Струит подснежниковый дым.
© Борычев Алексей
Опять на скатерть дня пролился
Рассветной чаши лютый яд.
Ночных видений бледнолицых
Закончен выспренний обряд.
Лучом отравлены рассветным,
Под камни тени полегли,
И растворились незаметно
В туманах утренней Земли.
… А ночью по тропе бежали
Легко в сыром лесу они,
И по их контурам дрожали,
Как магний, белые огни.
Мелькали белые одежды,
Скрывая навью наготу.
У всех закрыты были вежды,
Как путь моей души в мечту…
Стрела мелькающих мгновений
Летела через темень прочь,
И лёгкий дым прикосновений
Холодных уст кадила ночь.
Фатою снежною обвита,
Плясала дымистая тьма,
И с нею танцевала свита,
Мертва, бездушна и нема.
Стрела рассветная разбила
Востока хрупкое стекло
Со злой, неистовою силой,
И небо ядом протекло,
И тени пали и исчезли,
И день тоскливо воссиял,
Унылый, долгий, бесполезный…
А я всё ночи… ночи ждал!..
© Борычев Алексей
Страницы: 1... ...50... ...100... ...130... ...140... ...150... ...160... 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 ...180... ...190... ...200... ...210... ...220... ...250... ...300... ...350... ...400...
|