|
|
Ну, вот и всё! Знать, распрощалися.
Теперь лишь сполохи того пожарища.
Костры осенние – не то, что летние.
И песней грустною – поля раздетые.
Далёким солнышком – наивность детская.
А жизнь прожитая – подстишной рецкою,
всего лишь строчкою в страницах памяти,
костром-пожарищем cквозь детство – замятью!
Да, я – Прекрасное Ничто,
Божественная Пустота,
обертка от таблетки.
Таблетка выпита была,
как велено – за два часа
до наступления числа,
чтоб искупить лишь два греха,
чтоб повторить те два греха –
Рождения и Смерти.
склад декораций, сданых в утиль,
тень накрывает от старых акаций;
старая краска свозь старую пыль;
старые тени былых интонаций.
там на газете нехитрая снедь;
банки, бутылки, окурки, ошметки.
щелка в заборе – могу подсмотреть,
что затевают там дядьки и тетки.
кислого яблока сладостный сок -
сок от победы, добычи, удачи;
падаешь – больно ободранный бок.
только не плачь – хорошо не заплачу.
речка; и дед уберег от беды.
вдох табака – продыхающий обжиг.
все еще будет; и все впереди.
все еще можно. пока еще, можно…
...Подарит мне весенний ветер
Дыханье гаснущих ночей,
С тяжелой гривой на рассвете
Чуть пламенеющих коней,
Замшелы трещины забора,
Далекий отблеск в облаках,
И, словно пальцы дирижера,
Склоненных веток резкий взмах...
.
Галактион ТАБИДЗЕ
МЕСАПЛАВЕ
Месаплаве, шен амбоб, ром квэканазэ винц ки квдэба,
Им цутшиве миси чрдили квэла чвенганс авицгдэба...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
МОГИЛЬЩИК
Ты, могильщик, утверждаешь: кто б ни умер – лишь отпели –
Вмиг забыт он с окончаньем похоронной канители...
Брось, старик. Молчишь ты мудро, говоришь – намного хуже.
Здесь, у плит могильных, шутки – неуместны, неуклюжи...
Белым снегом на деревьях спят цветов молочных стаи,
И земля – до горизонта – вся расписана цветами –
Месяц роз. Теплом и светом мир пронизан и наполнен,
Полдень. Май. И легким ветром чуть колышется шиповник...
Не вдова ли молодая у могилы, в черной шали?
Как она сейчас прекрасна, в час божественной печали.
Не вчера ли тело друга приняла земля сырая,
И за ним она бросалась, гроб слезами заливая –
А сегодня о любимом вновь рыдает безутешно,
Плачет днем и плачет ночью – нет покоя, нет надежды...
Вновь приходит и садится у немого возвышенья –
Как печаль ее прекрасна! Красота как совершенна!
Плача, волосы распустит, упадет в слезах горячих, –
Этот плач мне душу ранит, сердцу больно, сердце плачет...
Но – что делать? Чем помочь ей?.. Тс-с... Прислушайся, могильщик...
Слышишь, слышишь стон несчастной – говорит она с погибшим:
«Пусть исчезну, как туман я, как видение ночное,
Никогда пусть не узнать мне в жизни мира и покоя –
Где бы, как бы ни жила я, – утром, вечером ли, в полночь
Если я тебя забуду, если я тебя не вспомню!..»
Ты, по-прежнему, могильщик, говоришь: едва отпели –
Вмиг забыли с окончаньем похоронной канители?..
Что ж, слезам вдовы не веришь – так поди открой ворота –
Но на этот раз хоронит юноша – невесту... Вот он
Рвется к телу дорогому, не отходит, плачет... Боже,
Так – когда-нибудь – еще раз полюбить он разве сможет?!
Он коснулся страшной тайны – заглянул на дно колодца,
Безутешно слезы льются, бедный юноша клянется:
«Нет на свете больше женщин ни красивей, ни добрее!
Никогда мою могилу пусть луч солнца не согреет,
Пусть исчезну, как туман я, как видение ночное,
Никогда пусть не узнать мне в жизни мира и покоя –
Где б ни жил я, как ни жил бы, – утром, вечером ли, в полночь
Если я тебя забуду, если я тебя не вспомню!..»
Что, могильщик, ты, как прежде, говоришь: всплакнули, спели
И – забыли с окончаньем похоронной канители?..
Но смотри – опять приходит эта женщина – ты помнишь? –
К той могиле, над которой распускается шиповник...
Вновь над камнем замирает и все так же безутешна...
Ворох дивных роз приносит, роз, завянуть не успевших,
Ими крест могильный белый украшает, молодая,
И – сама с цветами блекнет, увядает, увядает...
И тоска в глазах бессонных – так, порой, душа живая
По ночам, о прошлом вспомнив, плачет, губ не разжимая...
Что ж теперь? Ты снова скажешь, мол, поплакали, попели
И – забыли с окончаньем похоронной канители?..
Где же юноша, тот самый – хоронил позавчера он
Здесь любимую?.. Всё там же – у могилы, под чинарой,
И лицо – желтее воска, и – свечою – тает, тает...
Шепчет ей – о чем? – о только им двоим известной тайне...
А в глазах бессонных – горе... Так, порой, о прошлом вспомнив,
По ночам, душа живая, губ не разжимая, стонет...
Ну, могильщик, вновь ты скажешь, кто б ни умер – лишь отпели –
Вмиг забыт он с окончаньем похоронной канители?..
Посмотри – вдова сегодня, подняв голову, случайно,
Профиль юноши печальный под чинарой замечает,
С грустью думает: «Он тоже в своем горе безутешен,
И его, наверно, точат, убивают мысли те же...
Сколько в сердце человека скорби, муки и печали,
Как ты терпишь только, сердце, сколько боли ты вмещаешь!..» –
Глаз прекрасных взгляд лазурный сострадания исполнен –
И в ответ ей тоже смотрит он – взволнованно, безмолвно...
Что ж, они поймут друг друга... Нет, поверь, старик – напрасно
Усмехнулся ты, как прежде, на своем стоишь ты – разве
Никому ты не был верен, и не знал любви огня ты?
Эти взгляды – лишь участье. Разве ты не слышал клятвы
Той, с которой провожали только что они любимых?..
Есть сердца – умеют помнить, есть душевные глубины...
Ты не знал печали гордой. Ты не брал высокой ноты!
А иначе, как безумный, не смеялся б надо мной ты.
Ну и что с того, что парень сплел из свежих роз венок ей?
Что с того, что шепчет ей он: «Наши души одиноки.
Были прежде мы любимы, но сидим у плит одни мы,
Не пробьются к ним в могилы вздохи и воспоминанья.
Мы же молоды с тобою, хватит песен поминальных,
Стань женой моею, жить мы будем счастливо и прочно,
Всё печальное, больное – всё останется лишь в прошлом...»
Перестань, старик, смеяться – видишь слезы вдовьи эти? –
Если юноша забылся – слушай, – женщина ответит.
Ты, конечно, полагаешь, что она уступит парню?
Нет – четырежды не прав ты! Разве не ее губами
Клятва здесь произносилась так недавно? На такое
Кто ж способен? Кто смеется, кто так шутит над покойным?..
Слушай! – женщина до смерти и любить, и помнить может.
Что же женщина?.. О, Боже!..
Робко голову склоняет: «Я согласна, – тихо шепчет, –
Горе нас соединило, больно думать о прошедшем.
Только будущим живу я... Счастье было, да – погасло...
Все печальное, больное – всё забудем. Я согласна...»
Что ж, могильщик, говори мне все, что хочешь – не отвечу...
Память... Под могильным камнем остаешься ты навечно...
А у них сегодня – праздник. Спят под крышей под одною.
Дни идут... К своим могилам не приходят эти двое...
И никто уже не сменит роз увядших покрывала, –
Спите, кости всех забытых – вам, и вправду, надо мало...
Спите крепко, спите вечно... А цветы – зачем они вам?
Это пышное убранство – для чего оно могилам?..
Не до вас живым, их думы сон ваш не обеспокоят.
В кои веки довелось вам отдохнуть от жизни, в кои...
Да и что вам слезы смертных – не о вас ведь эти слезы..
«Все живут – все умирают» – гаснут все земные звезды, –
Горе тем, еще живущим, кто о смерти забывает:
Серебром расшитый, красный гроб могильщик забивает –
С плачем горестным хоронят тех двоих, о вас забывших...
Забивает гроб могильщик – как вчера, и как обычно...
Странной, дикой, горькой мысли улыбаясь, забивает...
Знает, знает он, могильщик, как должно быть, как бывает...
Отдыхайте, отдыхайте от забот и от событий,
Спите крепко, спите вечно, кости всех существ забытых..
Когда вдруг – необъяснимо – мной тоска овладевает –
Вспоминаю вашу участь и могильщика слова я...
.
Осенней розы лепестки
Сквозь пальцы падали.
Мы точно знали:
На стебле розовом – шипы.
Из лепестков – любви сады.
А в них печали.
В огонь летели мотыльки.
А мы молчали...
Нас было лишь трое в разрушенной Трое:
Фамилия, Имя и Отчество.
На княжьем пиру, где столы непокоем,
Нам выдали три одиночества.
Костры погребальные родины дальней
Затоплены в бане по-чёрному.
Чем дальше весна – холодней и февральней,
Темно и не видно в подзорную.
За серым уделом – всегда голубое,
И там золочёным причастием
Наречие Бога на ласки скупое
Дрожит над початками счастья ли
Иль просто забвенья на блюдце с каёмкой,
Потери дарёного имени.
Парное вино наливай мне до кромки,
Молочною речью пои меня...
И я прорасту гостем реинкарнаций
Цветами на белом папирусе.
Я просто вернусь и не надо оваций,
Не надо оваций на клиросе...
Увечное растение моё,
Мой мир тобой немыслимо увенчан,
Он – свет души, он чист и безупречен,
Твой горький плод совсем не узнаёт.
Ты тонкий стебель спрятала обратно.
Я целовал тебя тысячекратно.
Когда в моей душе не стало места,
И свет лежал, как барин в гамаке,
Ты вдруг пришла. И ты была невеста.
Без ягод. Без цветенья. Налегке.
И я ушел, окутанный тобой.
И новый свет явился темнотой.
И в темноте той музыка звучала,
И ты меня, как спящего, качала,
А я уже не закрывал глаза.
И видел я, как белые минуты
Струятся, не мигая, почему-то,
И набухает света полоса...
В путь. Кочевье тронулось далеко.
Цель ясна – на Запад от Востока.
Даль безбрежная манит листвой,
И не трогает степной покой.
Ровной пылью покрывались горы,
Край мечты – нам путь туда нескорый,
Чашу счастья отыскать бы нам ,
Диким, неуемным племенам.
Кровь клокочет и бурлит, пылая,
Где она, Обитель неземная?
Годы странствий мы преодолели,
Ни на миг не приближаясь к цели.
И, сейчас, с зарей самой природы,
Мечемся мы в клетках несвободы,
В путь бы, в путь рвануть конем ретивым,
И найти души своей огниво.
Вновь Восток маячит светлой далью.
Там мы счастья предков не искали.
В путь. Кочевье тронулось далеко.
Цель ясна. От Запада к Востоку.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...510... ...520... ...530... ...540... 542 543 544 545 546 547 548 549 550 551 552 ...560... ...570... ...580... ...590... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|
