|
|
1.
В бане много разных полок
Высоко висит от пола,
А в парилке невысок,
Как скамеечка…
2.
Я в деревню к вам приеду
В понедельник или в среду,
И, надеюсь, попаду
Там в хорошую…
3.
Ладно, друже, ничего,
Успокойся, ради бога,
Не жалею я того,
Что не еду в это…
4.
Главный гусь у бабы Люси
Утром сильно голосит,
А Володя очень трусит
И домой быстрей…
5.
Образовались на меже
Вчера от дождика две лужи,
Одной сегодня нет уже.
Ну а вторая стала…
6.
Привередничанье лишне,
Я его не допущу,
Ем всегда любую пищу
И при этом не…
7.
Если бьёт меня драчун,
Дам ему я сдачи,
Но обидой не плачу
И совсем не…
8.
Мне вчера сказал задорно
Мой знакомый мальчуган,
Что работать должен орган,
А играть большой…
9.
Чтобы быть резвее в играх
Бёдра нам нужны да икры,
И совсем не для игры
Служит баночка…
10.
Нам перепел пернатый
Попеть не захотел,
Все песни он когда-то
Кому-то…
Ответы вразбивку: икры, перепел, уже, Того, полок, среду, плачу, орган, пищу, трусит
Одиночества протяжный тёмный камень,
И в груди торопится, спешит.
Днями солнечными, вешними годами
Переулок дождиком прошит.
А ещё летит живая птица
Над колеблющейся серой чешуёй,
Свет в окне, мне ничего не снится,
Только звёзды реют надо мной.
Будто кровь, как ниточка, истлела,
Плачь, царевна, брось веретено,
Кроткое твоё белеет тело,
И в груди моей черным-черно.
1.
Говард на хоккей ходить не трус.
Не слабак на выигрыш в пари.
Мускулист, слегка зеленоус.
Славный парень, что не говори.
Говард наш – отменный футболист.
В сборную ведущий фаворит!
Будет он одним из тех, кто из
самых знаменитых знаменит.
Молодость своё всегда возьмет.
Девушек пред ним велик отряд!
Говард же от них наоборот
в толстых фолиантах скрыться рад…
Говард пишет славные стихи.
Нищим на печенье подает.
И за ним не числятся грехи:
заповеди божьи чтит и чтет.
В трудностях весом его совет.
Каждый шаг предельно взвешен им.
Нет, подобных в мире больше нет,
чтоб блаженный, а не подхалим.
Медалист по алгебре. Знаток
шахматных дебютов. Чемпион
города по плаванью. В платок
никогда не плачется. Иппон
властвует в его руках, над всем,
что к нему выходит на ковер.
Зевс при ганимедовой красе
длани свои к Говарду простер.
Эхо вопрошает средь камней:
«не Нарцисс ли это, светлоок,
ибо нет нигде таких людей,
чтоб всему – пример; всему – пророк»?
2.
Есть на свете Петя Черешков.
Сорок лет как трезвой мысли нет.
В детстве он входил в состав лошков.
Вызывался Петр на педсовет.
Слесарем работал года два.
Книги в туалетах истреблял.
И употреблял полуслова,
лишь когда бутылку покупал.
В той бутылке жил веселый Джин,
согревавший не остывший прах,
тело, чье томилось средь руин.
А душа витала в облаках.
Бил жену, как будто возвращал
он судьбе, испытанные им
тяжкие удары, в чем крепчал
отвращенья дух к делам благим.
В недрах тела смерть сулят ему,
в скором, астма и туберкулез.
И не достает его уму
искупленья самых горьких слез.
Катафалк уже не за горой.
Спрашивает дух, лишенный сил:
«чем забвенье хуже, чем покой
в вечности незыблемых могил?»
Сколько на земле таких Петров –
знает Прозерпины тень, и взор,
что порой блуждает средь костров
тлеющих безжизненно в простор.
3.
В смене дней и в беглой смене лиц
Говард жив, и высыхает Петр.
Их роднит отсутствие границ:
разве Говард жив? А Петр не мертв?
Разница меж них одна – побег
не от повседневных благ и тризн,
но лишь то, что Петя – человек,
Петя, знает, что такое жизнь.
З.
1
Воскресенье. Проснувшись, распахиваю окно.
Ветерок, не спросясь, захватывает помещенье.
Вот она – дерзость, которую не суждено
уличить следопыту! По узким каналам расщелин
потрескавшейся штукатурки торговым путям
пора бы уже проходить, развивая мили и
белые паруса, предоставляя ветрам
судьбу миниатюрной флотилии.
2
Гонка вооружений между пером и килькой
в консервной банке начинается со зверского аппетита:
потому что Музы поят безымянной скрипкой,
а тело, пока не истлело, нуждается в сытой
и умытой жизни. Кот, повиляв хвостом,
тебя схватит крепко за рыбоносную залежь
смерти в соку. Но испытанный в том,
ты привыкаешь к тому, чем и сам ты станешь:
3.
смерть постепенно становится побратимом,
дальней родственницей, сожительницей, сестрой,
бледной вдовой Византией над Древним Римом.
Лучше не думать о том, кто следует за тобой.
Проще распахивать настежь окна, писать стихи,
глазеть бессмысленно на потрескавшийся потолок,
что похож на того, кто в итоге, отпустит твои грехи,
как допустим, и этот в него – плевок.
4.
Жизнь продолжается пятнами на полинялых обоях,
грязной посудой домов на скатерти снега
за призрачным зеркалом рамы, когда на дно их
вместо свеклы и репы укладывают человека.
Она растекается желтой глазуньей и вилкой
вонзается в смерть, покрытую чешуёй.
Ты на ее ладони являешься лишь прожилкой,
иногда вздувающейся синевой.
5.
Памятник в сквере вечером застаешь
в той же позе, в которой его оставил
бог знает когда: только белый дождь
не соблюдает дорожных правил.
Ты и сам в движении меж кустов –
тот же понурый камень с воздетой дланью,
только с той разницей, что следов
не оставляешь своих – к призванью.
6.
Если вождя опознает страница истории белой,
то тебя запомнит лишь созданье, тобою
когда-то раздавленное в полемике тело-
движенья со смертью. Твоей пальбою
измараны только перо и грубый
сверток бумаги в бездонной урне,
и та, которой писал ты с грустью
о переживаньях и дрязгах бурных.
7.
Жизнь продолжается. Но когда же
это именовали жизнью, раздольем, счастьем?
Ее находя, осознаешь пропажи
дороговизну. С каким участьем
она вмешивается за мгновенье
до скинутой навзничь блузы,
в сквере памятника недвиженью,
с прекрасной Музы!
8.
Это было давно. Если это вообще и было.
Даже не верится, что столько могло утечь
белой воды. Но какая сила
заставляет этот лоскут беречь
памяти? Не износился еще в мозгу,
не разошелся на нитки. Какая тонкость,
а настолько прочна, что порой бегу
по ней отовсюду – в лирику, в музыку, в прошедшее время, в космос.
Уходит вперед дорога,
проходят по ней века.
Тень промелькнет острога.
Кровь протечет быка.
Рожью заколосится
Поле. Проблещет лед.
Будут cменяться лица,
будет меняться скот.
Только предел отчизны
обозначать не смей!
Новые будут жизни.
Прежнею будет смерть.
То, что оставит путник
пройденному вдали
младше одной минуты,
старше самой земли…
Следы остаются ночью.
Следы остаются днем.
Следы остаются в почве.
Следы – это наш объем.
Следы это то, что будет
завтра в полях нагих.
Следы оставляют люди.
Следы оставляют их.
Следы – это наша память,
это отцветший сад -
То, что растет пред нами,
если идти назад.
В них все величье Рима!
Всё в них унынья глушь!
Мертвые пилигримы
наших заблудших душ.
Спонтанное.
Встреча, которой не ждали.
С чем угодно –
Девушка, дерево, гвоздодер…
Можно перечислять бесконечно.
Луна.
Романтика – падают звезды,
Разводятся мосты.
Только мосты разводятся,
Вам еще далеко до развода…
Он или она что-то говорит,
Что-то произносится в ответ.
Девушка улыбается.
Дерево трепещет.
Гвоздодер видимо выдергивает гвозди.
Вы во фраке.
Бабочка.
Джентльменский набор.
Вы знаете наизусть рубаи Хайяма.
У вас где-то в кустах спрятан рояль.
Вы к этому много лет готовились.
Странно, что оно спонтанное.
Когда-то вами уже назначенное.
Месту встречи изменить нельзя.
Спонтанное свидание –
Плод немыслимого труда
На каменоломнях сердца.
И это только начало.
Потому что гвоздодер
Не ответит вам взаимностью.
.
(Песня из спектакля-концерта "На всю оставшуюся жизнь")
…Ротный писарь отпишет
Старикам и невесте.
Что в захваченном Бресте
Я – пропавший без вести.
Не пришлось смерть принять в бою,
Я в плену, я в чужом краю…
Я в плену, – значит, не боец,
Не мертвец, но и не жилец…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«…Дело было в Шнейдемюле,
Дело скверное, друзья,
Там нас немцы изводили
Не давали нам житья.
Выдавали они хлеба –
Пайку с детский кулачёк,
И варили для обеда
Суп – болтушки черпачок.
Стоны слышны из барака,
В животе один мотив,
Голодаешь, как собака,
Развился голодный тиф.
Померло народу сколько,
Мертвецов несут, несут,
И в чужую землю скопом
Бедных пленников кладут.
На мороз к столбу вязали,
Заставляли стоя спать,
Руки, ноги отмерзали
Приходилось отрезать.
Над оградою колючей
Вьюга жалостно поет…
Не рвануться ли, ох, лучше
Под немецкий пулемет…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Под тряпицею рваной
Кровь и пыль загустела,
Но не слышу я раны –
Так душа изболелась…
Пусть в плену я грызу траву,
Врешь, фашист, я еще живу!
Нет, еще – это не конец:
Не мертвец – стадо быть, боец!..
.
Карабкаться, говорить, лететь,
Плыть, разбить, сожалеть,
Видеть, закрыть, танцевать, смотреть,
Идти, опоздать, успеть.
Если не так: тратата-тата,
А так: тарам, тарам.
Если всё это приснилось нам,
Всё показалось нам?
День уйдёт. Непокой придёт.
Враг у самых ворот.
Если всё это вот, вот
Сбудется всё вот-вот.
«Всё расцвело бы...» – и расцвело.
Пускай. Да, пускай.
«Смерти назло бы...» – да, назло,
Вот оно – через край.
Через берёзы, дома, огни,
Через лететь и разбить,
Через все эти тарам – взгляни,
Боже мой, не успеть.
В пропасть бессолнечную быстрей,
В серый огонь камней.
И целовать эту соль камней,
Что это там ко мне...
0.
Что за жизнь у мотылька:
Право слово, коротка,
Суетна, обычна.
А пожить еще слегка –
Даже неприлично.
1.
Жил да был на свете бедном
Неважнецкий мотылёк.
В сюртучке зелёно-бледном,
Голова – как уголёк.
Он летал, кружился,
По делам носился.
И всё думал, думал, думал
О делах пустых своих,
Лишь под лампочкой угрюмо
Вспыхнет: «тьфу на всех на них».
2.
Вот уж к ночи день клонится,
И пора уж помирать,
Под листок сухой ложиться
И дышать переставать.
А ведь в людях не был даже:
Ни в Кремле, ни в Эрмитаже
Так не побывал,
Туфли не сменил дорожные…
Всё грошовую, ничтожную
Выгоду считал…
Нет, не буду помирать!
Жить пора бы начинать.
Что я, права не имею
На цветастую ливрею,
На красивые носки
Вместо гробовой доски!
3.
День гремит, и пыль столбом
Вьётся в небе голубом.
Мотылёк сидит на ветке
Пыльный и больной,
В башмачках и брюках в клетку,
С неподвижной головой.
Побывал он в разных странах:
Ярлычки на чемоданах,
Цифровой фотопарат
Снимкам новым уж не рад.
Малость лишь одна осталась,
Говорили, при луне
Растакая будет сладость
В красном свадебном вине.
4.
И, казалось бы, ура:
Найдена невеста, свадьба.
Пить вино бы до утра
И – хоть помирать бы.
Только в свадебный тот круг
Вдруг встревает чёрный жук
И берёт под козырёк:
Так, товарищ мотылёк,
Ну-ка, пролетимте.
Неприлично зажились,
От людей оторвались.
Нет, не извините.
Вас лишат теперь всего:
Запаха и веса,
Света этого, того,
Комнаты и леса.
Жалко, да ведь что теперь,
Мало ль невесомых.
Вы обычный тоже зверь
В мире насекомых.
5.
Мотылек ты, мотылёк.
Голова, как уголёк…
Сюртучок зелёно-бледный.
Мотылёк ты бедный.
Был – и нет.
И всем привет.
Бесчисленность столетий
Пробыв в небытии,
Про всё узнав на свете,
Нашёл пути свои.
По тем путям скитался
В томлениях земных
И прахом дней питался –
Пороков огневых.
Но дух мой поругался
С бездушием телес.
Он рвался, рвался, рвался
К творению чудес.
Меня пронзали стаи
Отравленных страстей.
Рассыпался, истаял
На множество частей.
Опять я воротился
К обители небес.
И дух мой испарился,
И дольний мир исчез.
Опять блуждаю мило
По звёздам, небесам,
И знаю: – то, что было, –
Всё я придумал сам.
(с) Борычев Алексей
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...260... ...270... ...280... 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 ...300... ...310... ...320... ...330... ...340... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|