|
|
 Чёрная жемчужина Бали,тень ночного моря без любви,в ракушке песка чужая точка,перламутром ранку обесточитот щемящей памяти и зги.Камень песни моря на кольце,нежно и беззвучно напевает,если не снимать его – живет,а в шкатулке тихо умирает.Кто бы не дарил тепло души,будешь перламутром слова жить,даже если ум не принимает,враг всего лишь ты наоборот,все что нам здесь кажется чужим,чёрная жемчужина Бали,танец преломления любви…
Сколько льда под ногами босыми истаяло,
после стаями камни летели в сплетение,
излистав до тепла сто второе вторжение боли,
твоих рук на снегу тополя прорастают из вьюг.
Пух летит как короткая правда о встрече,
я лечу в это время, хотя это время не лечит,
и словами рассыплюсь, упав, словно лист на дорогу,
Каменею гостём как последней претензией богу.
Проживая вразнос, в холода укрываем друг друга,
изрешеченной в дружбе , прокуренной близким врагом,
куртизанкой душой, надевая её как кольчугу,
на картинках jpeg , облетев тополиной листвой…
Песчаные, песчаные создания – вдалеке поток воды текучей
Отлитые в сознании мычания – беспричинность жалости сыпучей…
Отмывая душу до смешного блеска, поворачиваясь к любящим со дна
Ила горсточка становится летучей, по небу плывет, кидая имена…
Где тень в саду, там след и листья,
Оранжевый и белый ветер, и знания осколок под Луной
Я вспомнил обо всем на свете,
И бабочки, и кровь, и лебеди, и крики вепря
Однако не решил пока одной… загадки в полубелом цвете
Оставив людям сладостный покой.
Еще бы Полгода пьянки,
Ни дня ни ногой
В сознание.
Пустые склянки...
И черти ведут дознание!
А у него...
У него жена – просто сучка,
Преуспела весьма,
Преуспела в искусстве случки.
Разминает башку в пальцах,
Озираясь тоскливо.
То ль чекушке шею свернуть,
То ли по пиву?
Почему не ломают дверь?
Понятые, соседи?
Третьи сутки в квартире зверь
Обезумев бредит.
Очень чувственны
- О-ля-ля!
В спальной скульптуры:
Два прохромленных кобеля
И любимой его
Натура.
Молитва
пропавших без вести на войне
В этот край земли ото всех краев
привела нас войны чересполосица,
чтоб испили мы кровь окрестных ручьев…
Помяни нас, матушка Богородица!
Мы ушли в трясинную глину болот,
но не стали камнями сердца.
В клинописных списках расстрелянных рот
помяни нас, матушка Богородица!
Всех, кто глазами цветов и камней
безмятежно в небо навечно смотрится,
материнским покровом окутай-согрей,
помяни нас, матушка Богородица!
Мы омыты слезами осенних дождей,
неутешных жен-матерей – все, как водится…
Их сиротскую долю ты пожалей,
помяни их, матушка Богородица!
Сквозь десятки лет, через тысячи дней
нас разбудит детская разноголосица…
Не забудь про наших внуков-детей,
помяни их, матушка Богородица!
30.01.11
по дороге в Сайгон снег в ладони летит
льётся олово света на подрамник картин
из трёх Д на пути лишь кино-далматин
недосутпным щенком бьётся слово и лижет
чьи-то руки в которых поводья пути
лошадей переправ не меняют
где ленивые люди любят больше себя
запах трав и спиртовок горящих глазницы
детский домик серийно несбывшимся снится
под одним одеялом любовь и разлука
одиночество сукой из динамика льётся
унисексовой Slavы прикрывая зверька
и трясёт от святых и простым воздаётся
у стеклянных дождей отобрав провода
из зеркальных колодцев – предпоследнее да
там живет слякоть мира и больная звезда
променявшая небо на землю
Прожитых лет череда – не беда!
Капля пол-сотая. Златом. В расплав.
Здесь на ошибку не выдано прав.
Тело – на время, душа – навсегда!
Тени, вокзалы, костры, города.
Звонкая строчка – эпиграфом глав.
Прожитых лет череда – не беда!
Капля пол-сотая. Златом. В расплав.
Мудрость, покой, ибо жизнь – суета,
Бренность секунд. Небесам расплескав,
Слёзы и боль меркантильных подстав.
Нежностью – свет. И птенцы у гнезда.
Прожитых лет череда – не беда!
Заснеженный город нетающий город
я был тобой горд и я был с тобой молод
А ныне сквозь узкие прорези дней
смотрю на обломки дворов площадей
на серую россыпь безликих построек
на смрадные пятна реклам и помоек
Сквозь путаницу твоих улиц и лиц
всплывают провалы замерзших глазниц
как гнёзда давно уже вымерших птиц
их все еще ждут птицеловы
с силками над кашей перловой
в приюте на двадцать пять коек
А двадцать шестая теплеет едва
на белой подушке моя голова
Скоро и здесь тоже будет огонь
в дыму завитом исчезает блед конь
напрасно кричать и молиться «не тронь!»
Сестер вереницы костер под божницей
вдоль лестницы Якова цепью бойницы
И разум в свое отраженье глядится
под шорох опавших знамен и времен
Мелькает в метели пылающий трон
пока еще пуст
но и черт станет свят
за тонкой чертой невозврата назад…
Заснеженный город нетающий город
как слепок предсмертный страны и народа.
Когда закроется апрель листом последним календарным,
И будет маяться сирень на разговоре кулуарном
Двух повстречавшихся людей в словах смешных и непонятных,
И хрустнет ветка, а за ней – тревожный звук, ещё невнятный,
Оставит в памяти надлом из аромата и порыва,
Он будет спать, но день за днём срывать цветы в букет разрыва,
Порою дарим на излом себя и сетуем, но редко
Припоминаем первый звук – напрасно сломанная ветка.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...210... ...220... ...230... 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 ...260... ...270... ...280... ...290... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850...
|