Честнее, проще.
Еще честнее, еще проще.
Изощренней. Изощренней до предела.
Скамейка. Пыль. Моя седая мама.
Какой-то летний день.
С годами в сумке накопилось хлама:
Напёрсток, бюллетень,
Закладка, линза, погнутая пряжка,
Идущие часы,
Кусочек дерева… (Ведь было слово… Плашка.),
Карманные весы.
И женского, совсем уже немного:
Заколка, зеркальце. И всё.
Однажды в нём увидела ты Бога.
И всё.
Твой образ, твоё тихое подобье,
Бегущие как речка в золотой пыли,
Всё материнское, всё твоё вдовье,
Безделицы твои.
Как бы сказать… Мы любим больше малость.
И малости мы так нужны.
Заколка, зеркальце. И что ещё осталось?
Мне снятся сны.
Мне снится, как ты что-то напеваешь,
Как ты читаешь длинное письмо,
Как ты блокнотик голубой листаешь,
Как ты сидишь в кино.
Ты не одна была. Ты встанешь со скамейки,
Ты сумочку возьмёшь.
Ты здесь была. Ты будешь здесь навеки…
Всё это ложь.
Всё изощреннее. Всё – голуби и солнце,
Всё – образ твой, всё – облик детский твой.
Когда уйдёшь ты, что мне остаётся?
Заколка и напёрсток неживой?
Когда уйдёшь ты, сумочку оставив
Бессмысленных и дорогих вещей -
Я всё возьму. И вот она пустая.
И пусто в памяти, и пусто на душе.
И пусто в этом беспощадном свете
Надёжных вымыслов, объятий дорогих.
Разбито зеркало. Играют линзой дети.
И игры памяти. Мне не дано других.
Всё проще.
Видит Бог, всё проще.
И ты сидишь в кино.
И я люблю тебя и вижу я всё больше.
Хоть свет погас давно.