То, что он идиот, Семён Кошкин понял случайно. Выходил из автобуса, а кто-то, задев его плечом, спросил с надрывом:  

- Ты что, идиот? Куда прёшься-то? Не видишь разве – люди идут?  

Кошкин задумался и, отсеяв шелуху ничтожных по сути оправданий, понял, что он, собственно, никуда не «прётся». И поэтому, вероятно, не имеет морального права преграждать путь людям. Вот и выходит, что он и есть идиот. Это открытие потрясло Семёна простотой и очевидностью, И как он раньше не догадался?  

Придя домой, Кошкин начал вспоминать: а всегда ли он был таким? «Пёрся» ли куда раньше? Память по-идиотски услужливо предоставляла эпизоды, когда Семён стремился к чему-то, пытался что-то изменить. Но с высоты прожитых лет он тогдашний виделся себе еще большим кретином. Ретроспективно прослеживая биографию, Кошкин задерживался на судьбоносных развилках жизненного пути и размышлял, не здесь ли определилось его нынешнее состояние. Но, по всей видимости, идиотизм преследовал Семёна с момента рождения. Уже постольку, поскольку его угораздило появиться на свет. Вероятно, произошла ошибка и на его месте должен быть другой, с четкими установками и целями. А Кошкин подвернулся под горячую руку и не успел получить инструкций. А то и по пьянке – обычное ведь дело. Правда, некоторые религии проповедуют, что человек приходит в наш мир по собственной воле, выбирая и время, и место, и родителей. Но, если исходить из подобных утверждений, то неоспоримо получается, что Кошкин был идиотом еще до рождения. Это тоже мало настраивало на оптимистический лад. Значит, он шляется по вселенной Бог знает сколько и всё не может набраться хотя бы толики мудрости.  

- А вдруг – страшно представить! – это не первая моя вселенная? – холодел Семён.  

- Вот в чем вопрос!  

Преклоняясь перед гением Шекспира, Кошкин порой всерьез пытался «быть» и успел наломать порядочно дров. Но чаще он затаивался в «небытие» и от тоски и скуки пил до первых глюков. И так, кругами, его жизнь продвигалась незнамо куда.  

Роль идиота, вселенского выродка, пусть и обидная, по привычным меркам, внушала определенностью. А мерки можно и перемерить. Кроят же люди историю кто во что горазд и как кому выгодно. Вчерашние герои оказываются подлецами и душегубами, гении – самовлюбленными эгоистами и, опять же, душегубами, но еще более плодовитыми и изощренными. Амплуа идиота ничуть не зазорнее прочих. Всё зависит от таланта и трудолюбия.  

Жаль только, что осознание собственной роли часто приходит настолько поздно, что достойно играть ее не остается ни сил, ни желания и ни времени. Это называется «просрать жизнь».  

Утвердившись в идиотизме, Семён вздохнул с облегчением. Отпала надобность постоянной самоидентификации, унялась бесконечная рефлексия. Большинство прежних проблем предстало в смехотворной никчемности и мизерности. Зато многие мелочи высветились бриллиантами чистой воды.  

Открывались манящие горизонты, и оставалось найти сцену с идиотской вакансией. Хотя безработный идиот – более естественно, чем идиот, облеченный полномочиями и – Боже упаси! – властью. Но жить-то надо.  

Зато теперь на вопрос «Ты что, идиот?» можно было вовсе не обращать внимания и с приветливой улыбкой «переть» по своим нуждам без сомнений и угрызений совести. Ничего личного – роль такая. Хорошо смеётся тот, кто смеётся…  

Кстати, откуда известно, что последний смеётся хорошо? Если он именно последний, то кто очевидцы? Может, он воет от ужаса одиночества и своего непроходимого идиотизма.