ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ
венок сонетов
Антонову А.К.
1.
Со вздохом открывается пространство:
покойничку по имени "покой"
щита не дали, дали меч плохой,
девиз для одиночек – "Горе, здравствуй!"
Попробуй-ка, по-прежнему побарствуй!
Хлеба замесят пополам с трухой,
чтоб птицей под соломенной стрехой
петь гимн свободе, равенству и братству.
Как будто сам свободен, равен, брат...
Довольно ли немыслимых преград
в пути, где ничего не видят очи?
Заполнил до краёв словесный блуд
мучительную вечность многоточий -
отмеренных, озвученных секунд.
2.
Отмеренных, озвученных секунд
нельзя отдать обманчивой планиде.
Распутать бы узлы ведущей нити,
сберечь нутро, как знамя берегут.
Нас время утрамбовывает в грунт -
смиряться и в болоте, и в граните.
Песчинкою под памятник элите,
оправой под сияющий корунд...
Казалось или было воспаренье,
но недоступно всё ещё смиренье,
есть только равнодушие остуд.
Легко ли нам? Ужель буддисты правы:
лишь души тех и праведны, и здравы,
чьи имена сгорают, не текут?
3.
Чьи имена сгорают, не текут
из многих уст и не журчат, как реки, –
в эфире еле слышные помехи,
их память жалит больно, словно кнут.
Другие же самих себя распнут
и как никто нуждаются в опеке,
не в звере ни в каком, не в человеке,
не в том, что сеют, и не в том, что жнут.
Им все равно: богаты или нищи,
питаться духом иль скоромной пищей,
и быть хоть осквернителем могил,
а все ж – поэтом. Гордость та напрасна!
Погаснет и сияние светил
медлительно, возвышенно, бесстрастно.
4.
Медлительно, возвышенно, бесстрастно
и странно, точно кактуса цветок,
пришпиленный на острый коготок
корявого ствола природой властной,
ритмически рифмуем. Для соблазна
картину гоним в каменный висок.
Пусть терем наш не низок, не высок,
мы всё равно поплачем громогласно.
Все смертные грехи, как самогон,
стихами выгнаны. Первач иль эпигон,
для рэпа или пения романса,
важны для нас крутые виражи.
Ныряем, простодушные ханжи,
в пустоты доморощенного транса.
5.
В пустоты доморощенного транса
от бренного уходит каждый сам.
Когда поверишь собственным слезам,
себе не пожелаешь реверанса.
Но где боеготовность новобранца,
чтоб, предъявляя душу в небесах,
измерить на придирчивых весах
смирение в глуби протуберанца?
Чтоб взвесить честно – не хватает гирь.
И даже если читана Псалтырь,
то читан и «Плейбой» – не лыко в строку.
А если удалось избегнуть пут,
ещё к какому, Господи, пороку
благие заблуждения влекут?
6.
Благие заблуждения влекут
крепкоголовой молоди немало.
Они идут, любуясь свежим палом,
и мы туда, где травы не растут.
Огонь свечи уже не стерегут.
Опасно ли, когда взялся пожаром
окрест весь космос – шар горит за шаром,
и загасить весь мир – напрасный труд.
Мы ждём с небес божественного слова.
Да разживётся наш потомок снова,
и в радость чистую поэта облекут.
Раскроенный по неземным лекалам,
всю жизнь раскрасит белым, синим, алым
отрезанный от вечности лоскут.
7.
Отрезанный от вечности лоскут
укроет след низвергнутых устоев.
Незыблемы основы? Всё пустое,
ведь завтра же устои возведут,
и новый, с прочным бруствером, редут -
потомкам, разрушающим святое.
Дождавшись слова вечного – застоя,
планеты, как с ума, с орбит сойдут.
Бороться с жизнью – та еще затея!
Огонь всегда оплатят Прометеи
оковами увязанности строк.
Любимцы горя, боли, злобы, пьянства!
Отдайте каждый день свой как оброк
для нашего холодного убранства.
8.
Для нашего холодного убранства
творцами этикета и манер
уложено немало полных мер:
жеманство превратили в пуританство,
идею – в изощренное тиранство,
и всё не умолкает зинзивер.
Проштрафившийся милиционер
штрафует энергичнее гораздо.
Натура – плодородный чернозём:
не каждый и себя простит во всём -
не прополоть обиженной цифири...
Поскольку всепрощенья постулат
не плодоносит в нашем скудном мире,
сумеем ли найти душевный лад?
9.
Сумеем ли найти душевный лад,
с восторгом наблюдая лишь восходы?
Кто ничего не сделал без охоты,
неужто не оплакивал у Врат
свое житьё – простой конгломерат,
не стоивший особенной заботы?
Какие семена – такие всходы.
Обычаем свершается обряд.
Когда душа тоскует или злится,
летит строка печальная, как птица,
в луны восход иль в солнышка закат.
А улыбнись негаданное счастье -
глупеют строки даже не отчасти.
Превыше сердца разум во сто крат.
10.
Превыше сердца разум во сто крат
приятьем мира в каждой ипостаси.
Так угасают искры в тёплом стразе,
но их хранит холодный бриллиант.
Болезненной гримасой циферблат:
пусть прах лежит уже в хрустальной вазе,
пускай шелка на саван – вместо бязи,
сменилось только качество заплат.
Еще живым, но бесполезным комом
остыло сердце, верное канонам...
Неисправим страдалец Одиссей:
Как далеки от неба эти сферы
под коркой хитроумною твоей!
Повсюду рассыпают пепел серый!
11.
Повсюду рассыпают пепел серый
умы, не понимающие зла,
куда бы их идея ни вела -
в буддисты, прогрессисты, староверы,
летят вослед за Свифтом и Бодлером
под парусом рабочего стола,
стилом что тронут, то сожгут дотла
дурным (равно – возвышенным) примером.
Не лучше ль, чтоб ни сердцу, ни уму
не присягать? В заветную тюрьму
открыть замки отребью на потребу?
Слагается довольно стойкий бред -
бездельник зрелищ, пожиратель хлеба -
для наших эмпирических побед.
12.
Для наших эмпирических побед
незыблемо составлена интрига:
пустынна между строк иная книга
но служит нам как вечный трафарет.
Оружием нагруженный атлет,
и в мыслях не примеривший вериги,
облитый соком клюквы и клубники,
окуренный ментолом сигарет.
Сортировать для хобби и для хлеба
свой дар и невозможно и нелепо -
несовместимы дух и звон монет.
Рожает муза от амикошонства
строку неистребимого пижонства:
сильнее смерти вожделенья нет.
13.
Сильнее смерти вожделенья нет,
пока есть жизнь и строки без пробела.
Аид покинув, как Орфей, умело,
давая одиночества обет,
душ золотарь, кровопускатель бед
петь заставляет страждущее тело.
И лишь затем, чтоб в мыслях всё сидела
иллюзия – от вечности привет.
Мы в этом никогда не будем кротки:
своих страстей раскачиваем лодки -
пускай со дна, нетленное достать.
Зарвавшиеся, словно тамплиеры,
и в знаниях находим ту же страсть.
О дай нам, Боже, меры! Только меры!
14.
О дай нам, Боже, меры, только меры,
не целое, а краешек, обман,
так узенькую пяточку Жуан
узрел. Фантазия (опять химера!)
имеет вкус вина и запах серы.
Творящего желанья ураган
смешает все – и Гею, и Уран.
Да будем безымянны, как шумеры!
Во имя Майи месим грязь дорог
и прячем крохи благодарно впрок.
Паломникам невидимого царства
во времени, растаявшем, как дым,
небывшего потомкам золотым
со вздохом открывается пространство.
15. МАГИСТРАЛ
Со вздохом открывается пространство
отмеренных, озвученных секунд,
чьи имена сгорают, не текут
медлительно, возвышенно, бесстрастно.
В пустоты доморощенного транса
благие заблуждения влекут:
отрезанный от вечности лоскут
для нашего холодного убранства.
Сумеем ли найти душевный лад?
Превыше сердца разум во сто крат -
повсюду рассыпает пепел серый.
Для наших эмпирических побед
сильнее смерти вожделенья нет...
О дай нам, Боже, меры! Только меры!
ответить