Пообедал. Еду на работу.  

Приехал. Работаю.  

Заходит мадам. Хороша собой в шляпе с полями.  

~ Мне нужен телефон, а вы продаете, и у вас тут где?  

Я в ответ рукой, широко, с подтекстом:  

~ Барышня, можно прямо здесь…  

Похихикали, заходим. Я с порога, весь прямо вот такой, беру телефон в золотые руки и популярно исполняю про ту черную полосу в ее жизни, которая закончится сегодня, сразу по приобретении этого агрегата.  

Она стоит, шляпой дико соображает, жует губы, и выдает следующий текст:  

~ Молодой человек…  

Это я.  

Она говорит:  

~ Молодой человек. Если вы щажже, щажже! не скажете как вас зовут, то я захлебнусь собственной слюной насмерть, а записку я уже написала, по ней обвинят вас за вашу нечуткость и черствость к моим чистым чувствам.  

И на каждое «ч» делает мне губки.  

Я оценил. Назвался.  

Она:  

~ Меня Снежанна…  

Тогда я принял позу, открыл рот и сильно сказал, что мне нравится то, как она говорит.  

Мы обменялись любезностями, и перешли к коктейлю через два часа.  

Закат был обыкновенный. В углу зажимались влюбленные. Баян играл только для нас.  

Потом подали пиво с сухариками. Я красиво курил, она манкировала.  

Вечер лился бурной рекой, зажатой в крутых берегах моего бюджета.  

Танцы застали нас врасплох. Я из приличия предложил, она от испуга согласилась. Неловко вышли и знатно вдарили. Я – хип-хоп, она – сиртаки, я – «Польку бабочку», она – па де-де…  

Шумим. Хохоча, рухнули за стол.  

~ Ай, да!..  

~ Ну, ты!..  

И тут я тонко сходил:  

~ Поехали ко мне!  

Она сделала глазами, после чего разыграла классический гамбит с выигрышем фигуры при потере темпа, по диагонали прикрылась ресницами и затаилась.  

В этом месте я напрягся и засвистел, что мне до такой истерической икоты было радостно с ней познакомиться, что вся скорбь от столь скорого расставания с ней – исключительно демонически сексапильной особой – совершенно невыносима! Но, увы и ах, не сложится этой ночью. Не состоится.  

Параллельно с текстом я дал длинный гудок и стал энергично растворяться в пейзаже, ракируясь.  

Был эндшпиль и здесь она этому положила конец. Наши руки сомкнулись, и мы разжали их только два раза: когда платили по счету и когда надевали презерватив…  

Потом светало. Лысый гватемалец за окном дудел на саксофоне цыганский романс, сидя на ящике из-под сгущенки.  

Утром я скоро снова стал хорош собой и гладко выбрит, в то время, как она поблекла в самых неожиданных местах.  

Мы быстро выпили остывший жидкий растворимый кофе, и она оставила мне на щеке прощальную помаду…  

Я был собой доволен до тех пор, пока с неожиданно отчетливым ужасом сообразил:  

«Да чтобы вот так, ради каждого поганого телефона!…»