Я сидел на лавочке возле памятника Ленину и мучительно искал ответ на вопрос чрезвычайной важности: куда лучше запустить бутылкой? В голову Ильича попасть сложнее, чем в туловище, зато гораздо эффектнее. Но будет стыдно, если промажу... Думай, Сенька! 

Я был пьян до предпоследней крайности. Початая бутылка водки, заткнутая бумажной пробкой, торчала из-за пояса. На мне были старые джинсы и рваная тельняшка. Длиннющие волосы переплелись с дикой бородой. Глаза горели огнем безумным и отчаянным. Неделю назад мы вернулись с гор на базу в Рубцовске и, разумеется, с размахом отмечали счастливое возвращение затяжной пьянкой. Бессмысленной и беспощадной. Ошалев от запоя, мы с гидрогеологом Сашей Высотиным решили прогуляться. Взяли по бутылке водки и вырвались на волю, горланя: 

Там, где пёс на кладбище гложет свою кость, 

Повстречал я женщину пьяную насквозь. 

Ах, вы груди, ах, вы груди, 

Носят женские вас люди... 

И очень быстро потерялись. В поисках друга я забрел на главную площадь города и увидел Ильича с протянутой рукой. Волна ненависти захлестнула меня. И Гумилева большевики убили, и Маяковского скурвили... Я захотел наказать Ленина и присел на скамейку, чтоб решить, куда мне врезать бутылкой. И вдруг вспомнил, что сосуд-то наполовину полон! Не изводить же добро на этого гада... Как бы не так. И гениальная мысль осенила меня: я решил выпить водку, а пустой бутылкой зашвырнуть в Ильича. Но не успел. Милицейский ГАЗик дал по тормозам и меня довольно вежливо погрузили в него. 

На следующий день наша экспедиция была в сильной тревоге. Человек пропал! Сашка рассказал народу, как он полз по длиннющей канаве, ища меня на ощупь, полагая, что только туда я и мог скатиться. Но его поиски были тщетны. 

Двоих самых трезвых причесали и отправили в милицию писать заявление об исчезновении сотрудника. 

В отделении ходоков встретил веселый капитан. Выслушав их, он сказал, как отрезал: 

- У девчонки! 

- Нет у него девчонки. Он только что с гор спустился. 

- Тем более! Долго ли найти? Сильно пьет? 

- Не так уж, чтоб очень сильно, хотя... 

- Ясно. Если не у девчонки, то, значит, в вытрезвоне. 

Капитан снял трубку и набрал номер. 

- Паша, привет. Не у тебя ли... ээ... как выглядит? Паша, лет тридцати, с бородой, в драном тельнике? Да? Спасибо, Паша! Там ваш красавец. Это у вас в Москве люди пропадают... 

- Мы питерские! 

- Это у вас в Питере пропадают люди, а у нас порядок. 

С базы за мной прислали машину и привезли туда чуть живого. Начальник партии с тоской посмотрел на меня и ничего не сказал. Только рукой махнул. 

Чуть позже добрые люди поведали мне, что вышел приказ по экспедиции. Меня разжаловали в рабочие и отправили на двухнедельное перевоспитание к топографу-ветерану. 

Разыскав его на базе, я доложился: 

- Товарищ перевоспитатель! Прибыл в ваше полнейшее распоряжение! 

И добавил: 

- Степаныч, что делать будем сегодня? В полях от сушняка страдать и мучиться? 

- Щас лавка откроется. Давай, Сеня, дуй туда и возьми полтора... нет, два литра водки. И пивка прихвати бутылок шесть. 

- Куда так много, Степаныч? Не стошнит? 

- Ни в коем случае! Но ты прав. Шесть – цифра неуважаемая. Бери восемь. Ко мне домой пойдем работать. 

- А в поле не поедем, что-ли? 

- Сеня! Только позорные школяры в поле ездят. Если есть два репера, то нивелирный ход между ними профессионал прокладывает за столом. Я ненормальный по полям бегать? Всё будет тип-топ, не боись. И тебя научу, чтоб правильно жизнь понимал. Чего стоишь?! Дуй в лавку. Трубы горят! 

Так началось мое перевоспитание. А через две недели мои поджилки дрожали, и я почти забыл, как меня зовут. Но в вытрезвон я больше не попадал никогда. Великое дело – школа.