Двадцать пятого, каждый год,
в январе
выхожу покурить на крыльцо
на заре,
Тихой грустью хрустит снежок
под ногой.
Вот и все, говорю, дружок
дорогой.
Откурил скоморох, отпил,
отплясал,
жизнь свою от перил
отвязал.
А напел, начудил, наплёл, -
на гектар.
Но поныне здесь
всем светло от гитар.
Был ведь прост, проще только бог
на углу,
был, как ветер он, что неплох
кораблю,
на котором мы все, бубня
во хмелю,
закричали за ним – Земля!
и – Люблю!..
Не во многих сейчас был он терках
силен,
Но, смеюсь, что по теткам
все так же смышлен,
И хохлов посылал бы и «на…»
да и «в…»
на фронтах, и не только эфирной
войны.
Пел бы песни, пронзительней тем,
чем честней,
Взглядом колко-презрительней,
коль про властей,
про воров, нуворишей,
и вновь за страну,
снова заговорившую,
и такую
одну.
Ну и так бы мотался по жизни
с душой
оглушительной и большой.
Двадцать пятого, каждый год,
в январе
выхожу покурить на крыльцо
на заре.
Тихой грустью хрустит снежок
под ногой.
Скоро все мы пойдем, дружок,
за тобой.
ответить